Пластун вскинул руки что-то сказать, остановить, когда Сыч, не вставая, одним невероятным рывком, как ракета, врезался ему в бок. Тело Пластуна отлетело на несколько метров, увлекаемое силой удара и инерцией напавшего, упало на землю, перекатилось и замерло. А Сыч, как ни в чем не бывало, остановился возле от него, оперевшись о землю ладонями и ногами.

Казалось, бой уже закончился. Сыч не торопясь поднялся, достал нож, сделал шаг к поверженному врагу, замахнулся, но ударил в пустоту — противник так же как он, без подготовки, моментально в другое место, оставляя за собой слабый след, как на фотографиях с высокой выдержкой.

Нож тренькнул о камень, Сыч оглянулся и снова сделал рывок. В эти моменты он был похож на разогнавшийся автомобиль. Или поезд. Или летящий со скалы валун. Наверное, вблизи послышался громкий хлопок.

Пластун был похож на помятый бумажный стаканчик: весь в ссадинах и потеках крови, порванный камуфляж, отлетевший в сторону автомат, — но на этот раз он был настороже. Отпрыгнул, но не успел. Летящий тараном Сыч задел его руку и выбил только что вытащенный из ножен короткий кинжал.

Рука опала плетью, Пластун оступился, с трудом поймал равновесие, а Сыч уже достал из кобуры пистолет. Пластун, уходя от прицела, снова перетек в новое место, но не вперед, не пытаясь атаковать противника. Возник позади Свиста, спрятавшись за ним, и пока Сыч соображал, что делать, вцепился в нацеленный на место боя автомат «проводника», заблокировал его второй едва шевелящейся рукой и нажал на курок. Длинная очередь прошила Сыча и по дуге ушла в небо.

Пластун отпустил оружие и рухнул на землю, пытаясь опереться на больной локоть. Рука не удержала, и он упал, ударившись о камни и без того разбитой головой. Свист, не высказывая недовольство от грубого насилия над его оружием, кивнул Корню. Тот умелыми движениями перевязал голову раненого бойца, подал руку, и когда Пластун уверенно утвердился на ногах, Свист протянул ладонь для рукопожатия:

— Ну что, поздравляю нового Кормчего!

Загрузились в машины и уехали почти сразу же, и Кнут, стараясь разглядеть и запомнить оставленные в пыли характерные следы шин, осторожно, по обочине, побежал за ними. Юноша совсем не надеясь на свои навыки следопыта, но не был способен просто остаться. Нужно было попытаться выяснить, куда повезли попавшего в беду товарища.

«Убить человека — раз плюнуть. Первый раз трудно. А потом привыкаешь. Раз — и все. Как свинью зарезать» — разоткровенничался как-то перед Кнутом, тогда еще Никитой, и его поселковыми друзьями изрядно подвыпивший дядя Леша, оттрубивший в разведке обе чеченские компании.

Подростки слушали, затаив дыхание. Дядю Лешу любили все, знали как доброго спокойного человека. Увидеть в нем хладнокровного убийцу было сложно. И каждый примерялся: представлял себя дерзким разведчиком, бравым Рембо, мудрым и отважным командиром, а кто-то пугался, гнал мысли о войне.

В Стиксе Кнуту пришлось привыкнуть к смерти. Она всегда рядом: подстерегала за углом, затаивалась за дверью, рыскала по поселку, вламывалась в дома, разбивала окна и крушила мебель, вынюхивала, выслеживала, догоняла, тянулась уродливыми лапами, сверкала слюной на зубах монстров. Самое первое убийство на берегу речки перестало пугать, стиралось из памяти, превращалось из кошмара в обычное воспоминание. Даже повод для гордости — не погибли, отбились от мутировавших людей, добрались до деревни. И хотя Дима оказался зараженным — сам Никита до сих пор жив. Но сколько ни привыкай к смерти, всегда останутся вещи, которые нормальный человек принять не способен.

Автомобили кормчих скоро свернули в лес и остановились на широкой, размером с футбольный стадион поляне. Кнут без труда отследил их — по сломанным веткам, взрытой колесами земле и отдаленному доносящемуся из чащи шуму.

Здесь уже был оборудован лагерь: несколько палаток защитного цвета, широкий стол из досок, звук работающего генератора. И, самое главное, клетки. Высокие, широкие, с частыми толстыми прутьями и красиво мерцающими лампочками электронных замков.

В трех клетках находились пленники. Двадцать или тридцать человек. Кнут не сумел сосчитать. Люди сидели, прижимаясь к решеткам, и просто лежали вповалку. Сложно было сказать, живы ли они все.

В трех других сидели монстры. По одному на клетку. Они были самыми огромными и страшными из всех, кого Кнуту довелось видеть в Стиксе. В полтора человеческих роста, невероятно широкие в плечах, они походили на специально созданных биоинженерами мутантов, единственная цель которых — убивать.

Самым смертоносным выглядел средний. Из-за усыпавших тело восьмиугольников костяной брони в подступающих сумерках он казался каменным троллем. Но не грузным и неловким, а гибким, как ива, и быстрым, как кобра, с большой вытянутой головой, словно у разумной стоящей на двух лапах рептилии. Двое других чем-то походили на ночного лесного гостя из прошедшей ночи. Сросшиеся с плечами головы, обвивающие тело бугристые бочкообразные мышцы, вросшие в плотную серую кожу редкие пластины брони, огромные когти на лапах и светящиеся кровавой ненавистью небольшие глазки.

Все трое могли разнести клетки на части за несколько взмахов лап, но не торопились бунтовать, жались к центру и даже не рычали на проходящих мимо людей. Гадать о причине долго не пришлось. Один из мутантов неловко повернулся на шум, задел откляченым задом прутья и дернулся от сильнейшего разряда тока. Монстр взвыл от боли. Запахло опаленной шкурой. Кнут присмотрелся и увидел то, что раньше не бросилось в глаза: моток кабелей, идущий от стоящего неподалеку Камаза, негромко тарахтящую мобильную электростанцию в кузове, легкие отсветы лампочек внутри палаток. Лагерь был оборудован основательно, не наспех, хотя и стоял здесь вряд ли больше суток.

На территории непрерывно суетились пять или шесть бойцов, которых Кнут поначалу посчитал рабочими, а потом перекрестил в наемников. Они чистили картошку, притаскивали посуду, убирали со стола и выполняли мелкие поручения, но каждый представлял из себя грозную боевую единицу. Увешанные автоматами, пистолетами и гранатами, они не расставались с оружием даже за едой.

Хозяевами были пятеро кормчих. Верховодил Корч — невысокий, худой, длинноносый, похожий на злого гоблина мужчина, одетый в темный, практически черный камуфляж. Говорил мало, много пил и о чем-то перешептывался с соседом. Тот хмурился, напряженно о чем-то думал и заинтересованно поглядывал на мутантов в клетках. Видимо, это и был новый кормчий, из-за которого Свисту пришлось устраивать дуэль между Пластуном и Сычом. Там же сидел Корень, развалившийся на лавке так, словно находился не в мрачном предсумеречном лесу, а за столиком прибрежного кафе на морском курорте. Свист же с Пластуном стояли у небольшого столика отдельно, старательно опустошая высокие темные бутылки с кричащими яркими этикетками.

Кнут затаился в зарослях и внимательно наблюдал за передвижениями в лагере. Когда бежал за автомобилями, особенно не задумывался — а что дальше? Вот он — лагерь. Клетки. В одной из них — Ворот и еще полтора десятка человек. И что теперь делать? Попытаться выкрасть ключ-карту? Дождаться, когда кто-то из охранников выйдет из лагеря по естественной потребности и напасть? Перерубить кабель? Все эти варианты имели целую кучу недостатков и один самый главный: от любого резкого движения наведенная даром невидимость спадет, и Кнут в считанные секунды расстанется с жизнью. Вряд ли Ворот одобрил бы подобный размен: жизнь на призрачную попытку его освободить.

— Варан! Время уже! Покорми зверей! — крикнул один из наемников.

Боец, которому отдали приказ, подошел к клеткам с людьми и переспросил:

— Откуда брать?

— Ты дебил!? Сам их расставлял. В первой корм. Во второй — бройлеры. В третьей — «випы». Тащи из первой. А випов проколи, они уже часов пять не ширяные.

Варан начал с третьей клетки. Пленники в ней имели самый плачевный вид: с трудом садились, вращали невидящими глазами, заваливались на спину, падали и долго не могли подняться. Некоторые же встать не пытались вовсе. Лежали вповалку и, судя по исхудавшим лицам, засохшей рвоте и запаху мочи — уже не первый день.