Дочь и попутчица восхищенно слушали Елену Никифоровну.
– Ездить тяжело, особенно по таким дорогам – иной раз так растрясёт, что сама не понимаешь, жива ты или уже нет. Но зато сколько красот и удивительных вещей можно узнать и увидеть!
Муж был всецело поглощён своим обязанностями начальника охраны, к ней на людях почти не подходил, ужинал со своими стрельцами или с посольскими чинами. Евдокия Григорьевна не обижалась и не отвлекала Артамона Сергеевича от службы; она скорее была бы смущена, если бы он стал демонстрировать свои чувства при посторонних. Примером поведения для неё служила старшая Лопухина, которая ловко умела получать удовольствие от путешествия и не быть никому обузой. Муж её, кстати, держался куда менее чопорно, чем Матвеев: при каждом удобном случае подходил к жене и дочери, ласково беседовал с ними, отвечал на вопросы, помогал своим дамам входить и выходить из повозки. Было очевидно, что Илларион Дмитриевич никогда не учился правилам европейского этикета; его галантность была порождена не заученными приёмами хорошего тона, а сердечной нежностью.
– Постарайся подружиться с ними, – говорил Артамон Сергеевич ночью, когда они наконец оказывались вдвоём. – Илларион Дмитриевич умный и влиятельный человек, мне такой союзник будет кстати.
– Охотно. Они мне искренне нравятся, и если я не только буду беседовать с умной женщиной, но и тебе помогу – буду рада.
Дорога действительно была тяжелой. Колеса с трудом проворачивались в грязи, ехавших в повозках швыряло и подбрасывало, ноги ходоков вязли в жидкой каше; все ждали заморозков, которые сделают дорогу более твёрдой, а там, может быть, и снег ляжет.
В Калуге остановились немного отдохнуть. После службы в церкви супруги прогулялись по городу, купили на базаре орешков и отправились в отведённую им комнату. Как приятно было растянуться на широких лавках после трудной дороги и ночевок где попало и как попало; они угощали друг друга вкусными ядрышками и лениво болтали. Евдокия вспомнила рассказ Елены Никифоровны.
– Что Орешек! Сколько земель потеряла наша страна – не перечесть. Пока татары разоряли русские земли, наши соседи с Запада, словно хищники, отрывали куски от ослабевшей страны. Больше всех старались литвины: Рогнедин город – Полоцк, Витебск и Могилёв, Львов, разорённый ордынцами Киев – всё прибирали к рукам. Даже Новгород и Псков едва не ушли от нас к Казимиру, но великий князь, собиратель земель русских, с божьей помощью не дал. Но многое из того, что сделали Иван Васильевич[23] и наследники его, было утрачено в годы Смуты. И моя величайшая места – увидеть, как великий государь вновь собирает утерянное под свою руку.
Артамон Сергеевич приподнялся на локте и говорил спокойно, но чуть быстрее, чем обычно; внимательная супруга поняла, что он взволнован.
– Именно этого боятся больше всего наши враги. Ты заметила, что иностранцы, и литвины с ляхами в первую очередь, не называют нашу страну «Россией» или «Русью», а только «Московией»?
– Заметила. Мне всегда это казалось странным: конечно, Москва столица России, но ведь кроме Москвы есть ещё множество городов и земель.
– А почему, как ты думаешь?
– По невежеству. Знают Москву, а другие города – нет. Хотя это удивительно: в Москву можно попасть либо через Архангельск и Вологду, либо через Новгород. Можно проехать через город и его не осмотреть, но проехать и не узнать о его существовании – нельзя.
– А я думаю, что не невежество тут, а злой умысел. Россия была с незапамятных лет, а вот столицы у неё были разные: Новгород, Киев, Владимир, Суздаль – а вот теперь Москва. Но литвины не хотят это признать – они делает вид, что мы не наследники великой Руси, а так – какая-то непонятная Московия, сбоку припёка. Это как если бы у тебя похитили вещи твоего деда, а когда ты бы за ними пришла – стали убеждать, что ты своему деду не внучка, а так – девочка с улицы, и на вещи эти претендовать не можешь.
Евдокия была поражена.
– Может, всё-таки дело в невежестве? Ведь и Речь Посполитую часто называют «Польшей», хотя Польша – только её часть, и Британию зовут «Англией» – хотя это так же только часть страны.
– Так говорят в просторечии, а у дипломатов короля или императора называют так, как положено; титул же нашего великого государя они специально умаляют. Иногда литвины даже прямо говорят: не можем мы назвать Алексея Михайловича царём всея Руси, так как у нашего круля в подданстве есть русские. Я сын и пасынок дипломатов и с детства служу при дворе – я это знаю.
– Я – женщина, и причём далекая от дипломатии и двора. Но думаю, что если бы короля Британии, – тут она вспомнила, что в Британии нет короля, а есть лорд-протектор Кромвель, – ну, когда он был, стали называть бы герцогом Лондонским – то Его величество был весьма оскорблён.
– Само собой. И круль был бы оскорблён, назови его кто-нибудь «князем Варшавским». А нас можно грабить и потом издеваться, лишая даже права наследства на земли наших предков.
Евдокия вздохнула.
– Я не рассказывала тебе про королеву Марию Стюарт? Может, ты сам слышал? Нет? Эта дама, королева шотландская, объявила себя ещё и английской королевой, но не сделала ничего, чтобы английской короной завладеть. Матушка моя говорила, что это был самый глупый поступок из всех возможных: надо было либо отказаться от претензий и признать королевой Елизавету – ту, с которой переписывался Иван Грозный, либо всерьёз начать войну за трон Англии – тогда ещё Англии, а не Британии. Может быть, и великому государю лучше не о титуле думать, а о том, как вернуть себе реальную власть над землями предков? Или уж отказаться от них.
– А зачем, по-твоему, ездили на Украину слуги царя, включая меня, как не для того, чтобы вернуть хотя бы часть русских земель? И зачем едет сейчас наше посольство – горилку пить? Именно затем, что бы сделать эти мечты явью.
Матвеев осенил себя крестом, жена последовала его примеру.
– Скажи, а ты сама, в душе своей, за кого: за нас или за поляков?
– Я не русская по крови, но родилась и выросла в России. А в Польше… в Речи Посполитой никогда даже не была. Что она мне? Разумеется, в случае войны мои симпатии были бы на стороне России. Так я ответила бы и год, и два назад. А если тебя смущает моя прежняя вера, то позволь заметить, что мой дядя, тогда ещё католик, сражался под знамёнами князя Пожарского против короля Владислава. И он не один такой.
– А гетман Сагайдачный, православный человек, шел со своими казаками против нас под знамёнами Владислава. Потом, правда, каялся.
– Наверное, про это я не знаю. Но зато знаю, что теперь к первой причине у меня прибавилась вторая: я твоя жена. И даже если считать, что я вышла замуж за варвара – предпочитаю видеть этого варвара победителем, а не побеждённым.
Артамону Сергеевичу так понравилась последняя фраза, что он поделился ею с Кириллом. Тот одобрил жену друга и сказал, что и сам предпочёл бы быть победителем.
– Ну, это любой бы предпочёл!
– А, кто его знает. Ты не замечал, что у нас часто любят не победителей и не разумных людей, а всяких дурачков, юродивых, христарадников?
– Замечал. Только я эти вкусы не разделяю.
Меж тем стало немного холоднее; дорога отвердела, и ускорилось движение посольства. 1 ноября прибыли в Путивль, где остановились отдохнуть, помолиться и помыться в баньках. Воевода Степан Гаврилович Пушкин – брат боярина Григория Гавриловича и внук Василисы Мелентьевой – любезно приветствовал боярина Бутурлина и его свиту. Евдокия Григорьевна с любопытством смотрела из-за занавеси на представительного мужчину и за ужином рассказала романтическую историю о его бабушке и матери. Старшая Лопухина подтвердила её рассказ, а маленькая Аня пришла в восторг.
– А она правда была очень красивая?
– Деточка, откуда ж мне знать? Я её не видела.
