За все это время Сумрак впервые переводит взгляд на меня, и я ясно читаю в его глазах: «Ты ничего не понял. Не спеши, вслушайся».

– Ее. Привез. Поезд. – Повторяет он, выделяя каждое слово и добавляет для тупых, то есть для меня. – Не она приехала на поезде.

– Погоди… – я начинаю различать тонкий оттенок, делающий вкус этих фраз разным. – Ты хочешь сказать…

– Что-то доставило ее сюда. Или кто-то. Целиком. На поезде. Ты прежде слышал о подобном?

Нет, ни о чем таком я прежде не слышал. Я вообще слабо могу себе это представить. Поезд-призрак, – поставщик людей из другого мира. Срочная доставка, получите, распишитесь. Кому такое могло прийти в голову? И кто способен осилить подобное?

– И чей же это заказ? – спрашиваю я, сильно сомневаясь, что это вообще возможно.

– Не знаю, но хочу выяснить. И до тех пор она останется у нас.

Прислушиваюсь к шуму, перекатывающемуся по бункерным коридорам, и начинаю понимать, что происходит. Они готовят ей комнату.

Сумрак мало кого пускает в Бункер. У него свои правила на этот счет, и из каких соображений он делает выбор, никто из нас не знает. Даже я. Но могу сказать совершенно точно, что между всеми нами существует некая связь, будто мы сотканы из одного материала, будто мы одно целое, разделенное на множество кусочков. Какими бы ни были наши взаимоотношения, но ближе и роднее друг друга у нас никого нет. И то, что Сумрак решил оставить девчонку с нами, о многом говорит.

– Мы ей еще ничего не рассказывали, – Сумрак наконец выползает из угла на свет. – Когда выяснится, что она не в своей реальности, и она запаникует, и начнет умолять нас вернуть ее обратно, я хочу, чтобы ты не говорил, что я могу это сделать.

Эта просьба заставляет меня криво ухмыльнуться. Неужели он способен представить себе такое? Как я нежно беру ее за руку и сыплю заверениями, что ей нечего бояться, потому что мой всемогущий друг может решить ее проблему за считанные секунды.

– А ты можешь? – уточняю я.

Сумрак смотрит на меня испытующе. Предвидя все мои последующие вопросы и просьбы. Не желая на них отвечать, он оставляет ответы на самой поверхности. Так, чтобы я с легкостью сумел их прочесть и уяснить. И я считываю каждый: есть вероятность, что ему это под силу; нет, он не станет возвращать ее обратно и переводить через границу между мирами; нет, он не сделает этого и для Кошки.

Я лишь качаю головой и возвращаюсь к шкафу в поисках чертовой ветровки, которая лежит, по всей видимости, на самом дне. Яростно хватаю вещи и выбрасываю их на пол, прямо себе под ноги. Присутствие Сумрака раздражает. Внезапно его длинная рука проскальзывает в шкаф и хватает вешалку с теплой шерстяной рубашкой. Он надевает ее, как ни в чем не бывало, прямо поверх футболки, кстати, тоже моей.

– Что?! – взрываюсь я. – Какого хрена?! Почему ты вечно таскаешь мое барахло?!

– А тебе жалко? – удивляется он.

– Мне не жалко! Просто… сходи в магазин и купи!

– Ты серьезно? Ночью сходить?

Это я ляпнул не подумав. Сумрак – самый сильный Смотрящий из всех, живущих в Городе. Он с легкостью блуждает между мирами и общается с разными сущностями. Он достаточно знает о сотворении Вселенной и хранит многие тайны Мира. Но так уж сложилось, что он не может делать самых простых вещей, которые с легкостью осилит любой человек – например, он не может выйти на улицу днем. Сумрак физически не переносит света и если долго простоит под солнцем, может даже умереть. Поэтому он никогда не посещает парикмахерские и состригает свои космы сам, когда они начинают ему сильно мешать, а из всех магазинов Города может попасть только в парочку, что работают допоздна. И там не продают одежду.

Мои раскопки, наконец, завершаются успехом, я влезаю в теплую толстовку с капюшоном. Бункер похож на пещеру – здесь всегда одна и та же температура около семнадцати градусов независимо от времени года. Приходится одеваться как следует.

Сумрак по-прежнему стоит на месте, и это начинает меня бесить:

– Тебе нужно что-то еще?

– Да. Я не хочу, чтобы Пит болтал лишнего. Он это умеет. Вправь ему мозги.

После этих слов он, наконец, убирается из моей комнаты.

В Бункере все всегда проходит дружно и слаженно. Какая бы бредовая идея ни пришла кому-то из нас в голову, ее подхватят все, будто вирус гриппа, и заболеют ею с неисчерпаемым энтузиазмом.

В гостиной шумит магнитофон, а посреди комнаты громоздится гора хлама. Рядом с ней восседает Пит, как старший надзиратель. Он – властелин этой горы. Он следит за ее формированием и лишь ему одному ощутимой красотой. Он указывает какой предмет в какую ее часть следует положить. Все остальные гуськом приносят ему свои дары. Первым в очереди стоит Двойник. Его незабудковые глаза сияют от восторга, щеки раскраснелись. В руках он гордо держит руль от велосипеда. Пит проверяет работает ли звонок и велит положить его на самую вершину горы. После этого Двойник убегает обратно в комнату, из которой они выуживают весь этот хлам. Фред наблюдает за происходящим из своего аквариума, кажется, он удивлен не меньше моего.

Кошка несет горшки с засушенными растениями. Выглядит она очень энергичной и счастливой. Видя меня, вдруг смущается и отводит глаза в сторону. Она всегда стесняется того, что пьет чужую кровь. Питпэн кивает вправо, и горшки отправляются в пустой ящик из-под апельсинов. Он настолько вовлечен в свою работу, что аж вздрагивает, когда моя тяжелая рука опускается на его плечо.

– На пару слов. – Говорю я.

– Ты что, не видишь, что я занят? – он смахивает мою руку с раздражением, как какого-то отвратительного слизняка.

На мой взгляд, в отличие от всех остальных, он как раз-таки ничего и не делает. Малая тащит по полу старые перьевые подушки, а за ней уже бежит Двойник с загнутой проржавевшей трубой. Не понимаю, откуда у нас взялся весь этот хлам, но уверен, что дальше они справятся и без Пита.

Наклоняюсь к его уху, чтобы слышал только он:

– Малыш, я сейчас схвачу тебя за шиворот и выволоку отсюда. Ты же не хочешь, чтобы это произошло при девочках?

Пит на глазах становится пунцовым. Его губы дрожат от ярости. Он молча встает и выходит в коридор с гордо поднятой головой. Я иду следом.

– Что ты себе позволяешь?! – шипит он на меня, как только мы теряемся из поля зрения остальных. – Совсем с катушек съехал?!

Хватаю его за ворот рубашки и с силой впечатываю в стену. Он тут же становится тихим и кротким, каким и должен быть человек, при разговоре с тем, кому в полный рост и до плеча не достает.

– Заткнись и слушай, – говорю я вполголоса. – Девчонке лишнего не болтай. Ни про нас, ни про это место.

– Ой, да можно подумать я когда-то… – встряхиваю его, и он замолкает.

– Заткнись и слушай, – повторяю я с нажимом. – Никаких диких историй и баек Резвого Летуна. Лучше вообще помалкивай.

Пит оскорблен, как никогда. Да меня и самого бесит, что я вынужден это делать.

– Ты меня услышал, – говорю я и отпускаю его. – И чтоб через час этого мусора в гостиной не было.

С тех пор, как я сломал свои наручные часы, стало тяжеловато ориентироваться во времени. В Бункере нет ни единого окна, ведущего наружу, только дверь, и что ждет за этой дверью, порой бывает сложно предугадать. Особенно после того, как провалился в глубокий сон на неизвестно сколько часов. Мне кажется, что еще день или вечер, но точнее сказать не могу.

Старая дверь на ржавых петлях отворяется с жутким скрежетом. На меня льется бархатная тьма ночи, легкой прохладой ложится на плечи и сбегает вниз по спине. Запах травы кружит голову, напоминает о лесе, зовет туда, где можно бежать среди деревьев, утопая в папоротниках, пугать спящих птиц, читать чужие следы, быть частью дикого мира. Я хочу быть Зверем, хочу почуять сладкий запах добычи, выследить ее, гнать сквозь лес, броситься в решающем прыжке, схватить стальными челюстями и наслаждаться тем, как чужая жизнь горячими толчками перетекает в горло.