Глеб приготовился озвучить новые аргументы, уговаривать, настаивать, угрожать, но она вдруг придвинулась к нему, сама поцеловала. Безумно нежно, до боли трепетно ласкала его губы своими, возбуждая сильнее, чем умелые ласки опытных любовниц. Она так сладко целовала, но при этом ранила его словами в самое сердце.

— Ничего не получится, Глеб. Я даже из-за Насти вспылила. Я не верю тебе. Мне везде мерещатся твои любовницы. Это невыносимо. Я не смогу. И ты не сможешь. Ничего не выйдет.

— Мы не узнаем, пока не попробуем, — бормотал Глеб ей в губы, не желая принимать горькую правду.

— Мы пробовали, ничего не получилось.

Алиса приподнялась, опираясь на руку, посмотрела на него.

— Пожалуйста, если действительно любишь меня, оставь все, как есть.

— Не могу.

— Ты же знаешь, он замечательный. Он самый лучший. Мне будет хорошо с ним.

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, — упирался Глеб, — Ну чего тебе надо, Миронова? Бегать за тобой полгода с цветами и синими яйцами? Ты этого хочешь? Романтики, прогулок, свиданий? Давай! Я смогу.

— Что ты несешь? — Алиса прикрыла глаза рукой.

— А что? Мишка так тебя обхаживал. Тонна внимания и никакого секса. В этом залог успеха? Не сложно. Испытай меня.

Миронова нервно хмыкнула, процитировав Тосю Кислицыну:

— Что ты — трактор, чтобы тебя испытывать?

Глеб подавился смешком и остальными доводами.

— Я хочу, чтобы все оставалось, как есть, — проговорила Алиса после минуты напряжённого молчания.

— Лис, мы не сможем. Неужели ты не понимаешь? Это очевидно, нас тянет друг к другу. Я не смогу держаться от тебя подальше. И наставлять ему рога не желаю.

— Мы с Мишей уедем, — тихо ответила она.

— Что? Куда?

— Не знаю еще. На другую квартиру. Будем вместе снимать. Мы уже думали об этом.

Глеб сжал губы. Из него рвалось много чего неприятного и обидного. Сглотнув самые грубые выражения, он все же не смог удержать в себе остальное.

— Съедетесь, да? Может, и поженитесь? Ипотеку возьмете, детишек нарожаете?

— И возьмем, и нарожаем, — огрызнулась в ответ Алиса.

— Давай-давай. Удачи. Собираешься всю жизнь симулировать оргазмы, любовь и верность? Флаг в руки.

От его обидных, но правдивых слов у Алисы из глаз брызнули слезы. Глебу уже было все равно на ее душевный раздрай. Даже немного приятно. Он злился и хотел задеть. Удалось. Казалось, что это справедливо. Пусть ей будет больно. Он ведь не сказал ничего такого. Только правду.

Глеб поднялся, буквально выдрал из-под Алисиной попы полотенце.

— Домой пора, — рявкнул он, обуваясь.

Она тоже взялась за кроссовки. Шмыгая носом, залезла в машину, пристегнулась.

— Можем нормально ехать? Без экстрима?

— Как получится, — буркнул Геллер, заводя машину.

Но он не гнал. Глазел на дорогу, рулили и молчал. Алиса тоже не разговаривала, смотрела в окно. Раздражала этим до безобразия. Правда, Геллер бесился бы в любом случае. Он кипел из-за неутоленного желания и абсурдных заявлений Мироновой. Понимая, что ничего ей не втолкует, не докажет, если снова начнет спорить, Глеб молчал.

Он так увлекся этими стараниями и собственными мыслями, что проворонил поворот.

— Глеб, — закричала Алиса, вжимаясь в сиденье и зажмуриваясь.

Но было поздно. Машина вылетела из колеи, боднула дерево. Алиса и Глеб синхронно дернулись от столкновения. Удар был ерундовый, но перепугаться успели оба.

— Жива? — спросил Глеб, очнувшись от шока.

— Я больше с тобой никуда не поеду, — пообещала Алиса, — Ты заснул что ли?

— Задумался. Не гнал же.

— Спасибо, блин, что не гнал. Придурок ты отмороженный, — сорвалась она на крик.

— Не ори, — обрубил Геллер, вылезая.

Он знал, что расквасив тачку, огребет, как минимум, от отца. Если тот расскажет Токареву, то можно сразу вешаться. На этом же дереве, которое поцеловал. На земле валялись осколки. Бампер помял, фара разбилась. Не критично, но неприятно. Глеб прикинул, сколько придется выложить за ремонт и совсем расстроился. Бодрило только, что не помял крыло.

Вернувшись в машину, Глеб аккуратно вырулил обратно на дорогу. Его еще потряхивало от этого инцидента, но надо было ехать.

До города добрались без приключений. Алиса смотрела в пол. Геллер — на дорогу.

Въезжая на территорию базы, Глеб молился, чтобы отец был в доме. И бог его услышал. Направив машину к гаражу, Геллер почти поверил в удачу, прикидывал, как утром встанет пораньше, отгонит «дракона» знакомым парням в автосервис. Никто ничего не узнает.

Но его надежам не суждено было сбыться.

— Ну, трындец, — заныл Глеб, притормозив у гаража, — Чуйка у него, что ли?

— Чуйка? — не поняла Алиса. Она подняла голову, осмотрелась.

Геллер махнул рукой в лобовое секло, указывая на мужчину, который выходил из гаража. На вид ему было лет пятьдесят. Возможно, больше. Но бодрая походка и прямая спина не позволяли назвать его дедом.

— Ох, господи, спаси меня и помилуй, — воздел глаза к небу Глеб.

Алиса первый раз видела его, обращающемуся к богу. Это было неожиданно и тревожно.

— Да что происходит? — не выдержала она.

— Происходит полная жопа, Лисичка, — без тени иронии выдал Геллер, — потому что Дима Петрович сейчас будет вопить, как пожарная сирена.

Понимая, что перед смертью не надышишься, Глеб бодро выпрыгнул из машины и пошел навстречу отцовскому другу.

— Привет, Дим Петрович. Сто зим, да? Обнимемся?

Геллер раскрыл руки, еще капельку надеясь, что Дима не заметит повреждений на своей машине. И он действительно собирался обнять Глеба, но отвлекла Алиса, которая хлопнула дверцей джипа. Дима не мог не заценить юную красотку, а потом скользнул взглядом по бамперу.

— Твою мать, Геллер, — заорал он, разглядев разбитую фару и добавил, — долбаный ты кусок еврейского дерьма!

Токарев дернулся, пытаясь схватить парня за грудки, но Глеб успел отпрыгнуть.

— Дим Петрович, это расизм. Ты в курсе? — не удержался Геллер.

— Это антисемитизм, двоечник, — продолжал лаять Дима, пытаясь прихватить Глеба за плечо, но тот удачно уклонялся, — Можешь приписать мне еще и геноцид, потому что я собираюсь оторвать твою пустую башку за то, что разбил мою тачку. А потом и батю твоего, недоумка, четвертую.

— Папу-то за что?

— За то, что разрешил тебе, руки из жопы, взять мою машину.

— Ты же мне сам разрешал, — напомнил Глеб.

— Это было один раз. И я был пьян.

— Ты не бухаешь до такого состояния, — снова напомнил Глеб, — И это было раз десять.

— Ты в кого такой умный, качок? В батю что ли?

— Неа, сам в себя.

— Главное, что не сам с собою.

Казалось, Дима все же сменил гнев на милость и решил не убивать. Но он таки поймал горе-водителя. Как и отец в день встречи, зажал шею Глеба подмышкой, повел к веранде.

Алиса совсем растерялась. Она понятия не имела, как реагировать, поплелась следом. На веранде уже стояли Настя, Саша и незнакомая женщина. Именно она первая вступилась за Глеба.

— Дим. Пусти его. Ну стукнул Глебка твой чермет. Трагедия тоже мне.

— Саш, ты шутишь? Это моя машина. Моя любимая машина. А он ее…

Алиса не сразу поняла, что Токарев обращается не к отцу Глеба.

— Твоя любимая машина полгода тут стоит. И пес бы с ней.

— Ничего не знаю, — настаивал Дима, отпустив, наконец, Глеба, но растрепав и помяв его хорошенько, — Пусть восстанавливает за свои бабки. Мажор московский.

— О боже.

— И не закатывай глаза, Саш. Это же наша машина. Мы же в ней… — Токарев подвигал бровями, — … чего только не вытворяли по молодости.

Геллеры хмыкнули все трое, Алиса зарделась, поняв намек. И только жена Димы, которую, видимо, звали Сашей, разозлилась.

— Ты меня с кем-то путаешь, родной. Не было ничего такого в «драконе».

— Да ну. Шутишь? — он втянул голову, понимая, что облажался.

— В Жуке было.