- Всё как обычно, - с грустью произнёс я.

- Я должен был предупредить тебя, - сказал Смушко. – Но, если что – знай: я всегда на твоей стороне и прикрою.

- Спасибо, - искренне поблагодарил я.

Хороший начальник тот, за кем подчинённые чувствуют себя как за каменной стеной. Надеюсь, мои парни в той жизни видели во мне эту стену.

Столько раз приходилось вытаскивать их из передряг, коих всегда в избытке в работе опера, как часто я на многочисленных разносах сглаживал их косяки перед большими шишками из Главка.

Кажется, мне действительно повезло с начальником губрозыска. Вот только вряд ли его полномочия сопоставимы с тем, чем обладает товарищ Кравченко.

Но это вопросы завтрашнего дня. День текущий требует от меня одного: забуриться домой и спать как сурок.

Поймав Мишку, я отвёл его в укромный уголок и потребовал:

- У меня память ещё не вернулась. Где живу – понятия не имею. Тыобещал показать – так показывай.

- Я комсомолец и слово держу, - кивнул Мишка. – Только надо бы один деликатный момент прояснить… Твоя жена не будет возражать, если я к вам на обед напрошусь?

Я изумлённо вытаращил на него глаза. Жена… Какая жена?

- Да шучу я, - усмехнулся Мишка. – Нет у тебя никакой жены, ты – холостяк и живёшь в нашем общежитии.

Глава 22

Находилось общежитие в бывшем доходном доме купца Тюрина. Дом после известных событий национализировали, устроили в нём перепланировку, и открыли общежитие.

Туда и повёл меня Мишка, отпросившись у Гибера на часик. Он же попутно рассказал историю дома, в котором теперь я живу.

Немаловажный факт – общежитие находилось в получасе ходьбы от работы. Поскольку общественный транспорт отсутствовал в городе в принципе, это немаловажный факт. Когда ещё по улицам пойдут первые автобусы… За это время успею истоптать не одну подошву ботинок.

- Ну вот, мы на месте, - наконец, сказал Миша.

Дом производил довольно приятное впечатление: его бы поштукатурить, покрасить, подлатать по мелочам и хоть сейчас переноси на Невский: монументальные классические формы, лепнина на фасаде, балкончики, лоджии и куча всяких архитектурных элементов, названия которых мне неизвестны, позволяли.

Хорошо строился купчик, с размахом и со вкусом. Пусть я не великий знаток, но вполне могу доверять своему чувству прекрасного.

И стоял этот дом в окружении себе подобных, таких же основательных и красивых зданий, только теперь в них сильно переменился контингент жильцов. Кого-то выселили, кого-то уплотнили, кто-то сгинул в пучине гражданской войны или нашёл прибежище на чужбине, а в его квадратные метры заехали новые люди, которые ещё вчера нюхали порох в грязных и сырых окопах, стояли у станка или ходили за плугом. Ну и советская интеллигенция, как без неё.

- Так пошли внутрь, - сказал я. – Я без тебя даже комнаты своей не найду.

- Просто удивительно, что ты имя своё помнишь, - похихикал Михаил. – Я, грешным делом, надеялся, что ноги тебя сами приведут.

- Мои ноги могут привести меня куда угодно. Мозг с недосыпа отключился, и тело само по себе, а я сам по себе. – Мои слова были не так уж и далеки от истины.

Устал как собака и мечтал только о том, как упасть в койку и забыться сладким сном. Сонливость перевешивала даже чувство голода.

- Помни мою доброту! – улыбнулся напарник. – Идём, так уж и быть – покажу тебе твои хоромы.

- Спасибо! А сам-то где квартируешь?

- Так у родителей. Пока не выгоняют, так что жить есть где.

Кто был хотя бы в одной общаге советских времён, можно сказать, был во всех сразу. Отличия если и имелись, то незначительные.

Чтобы попасть внутрь, сначала нужно было предстать перед строгим взором вахтёрши, которая безошибочно умела фильтровать своих и чужих. И горе тому, у кого гости задержатся сверх положенного времени. Администрация умела быть изобретательной в своих карах.

Здесь тоже всё было «как у людей»: роль вахтёра исполняла бабуля в очках, вязавшая спицами не то носок, не то шарфик.

Стоило нам появиться, как она отложила рукоделие в сторону и, к моему удивлению, заулыбалась.

Это была первая вахтёрша, которая радовалась моему приходу.

- Здравствуйте, - в один голос произнесли мы с Мишкой.

- Здравствуйте-здравствуйте! Что-то давненько ты ночевать не приходил, Жора – мы уж испереживались все, не случилось ли с тобой чего. Эвона какая сёдни пальба была! Хорошо хоть уберёгся, – ласково сказала бабуля.

От её слов исходила такая теплота, такой уют, что я слегка растерялся. Непривычно, когда совершенно незнакомые люди так к тебе относятся. И вроде бы ходишь весь из себя крутой и строгий, привыкший не доверять никому, даже себе… а даже до тебя ей удаётся достучаться.

Магия что ли…

- Спасибо за заботу, - растроганно ответил я.

- Да проходи-проходи, милай. Вижу, что еле-еле идёшь.

- Степановна, я с ним – можно? – спросил Михаил.

- Конечно, Миша. Только ненадолго: вон у Жоры-то глаза уже сами собой слипаются. Поспасть бы ему, соколику, - словно прочитала мои мысли Степановна.

- Пять минут! – пообещал Мишка.

Поднялись на второй этаж, подошли к филёнчатой двери – такой тонкой, что через неё, наверное, всё просвечивает.

Толкнул – заперто. Ну хоть здесь помнят, что на свете существует такое понятие, как замки – не то что, у нас в уголовном розыске. Надо будет этот вопрос вынести на вид Смушко – коли будут ремонтировать, пусть вставят замки. А то контингент у нас бывает специфичный – ладно, что из личных вещей свистнет, а ну как секретные документы?

- Ключи. – Я похлопал себя по карманам – может, пропустил, и в них валяется ключ от нынешнего жилья?

- Сдурел? – Мишка нагнулся, приподнял коврик перед дверью и достал из-под него ключ .

Вот жеж! В святые семидесятые и в начале восьмидесятых практически все так делали: ключи от квартиры держали под ковриками или оставляли в почтовом ящике. И двери были такие – плечом выставишь.

Это сейчас все железом, словно сейфы в банках, обложились.

Правда, хороший профи вскрывает эту «броню» как банку консервов, но это уже другой вопрос.

Изнутри дверь закрывалась на щеколду – мелочь, но приятно. Жуть как не люблю, когда ко мне могут ввалиться без стука.

В комнате было чисто и светло. Я подошёл к окну, отдёрнул простенькую ситцевую занавеску и машинально отметил, что на ней стоит печать общежития. Понятно, имущество казённое.

Обстановка скудная и тоже не своя. Две кровати, заправленные солдатскими одеялами, обшарпанный стол, два стула, столько же тумбочек, рассохшийся от древности шкаф – дверцы открывались с душераздирающим скрипом, а чтобы извлечь ящик, приходилось прилагать нехилые усилия – он определённо не желал двигаться по «салазкам» и кренился то в одну, то в другую сторону, и таким образом заклинивался почти намертво.

- Твоя кровать, - показал Миша.

Поскольку кроватей было две, логично предположить, что у меня есть сосед.

- А вторая чья? – спросил я.

- Ничья, - сказал напарник.

- Как это? – удивился я.

- Да так. Неужели не помнишь, почему при виде тебя Степановна от счастья аж светится?

- Не помню, Миша. Ни хрена не помню.

- Два месяца назад завхоза обокрали – взяли личные вещи и крупную сумму денег, ты за день нашёл вора и вернул всё похищенное. С тех пор ты здесь на особом счету. И комнату тебе выделили особенную – семейную. Заслужил! – пояснил напарник.

А мой Быстров, оказывается, по жизни был молодец. Хороший опер.

- И что, другие не завидуют? – с подозрением спросил я. – Квартирный вопрос – штука такая: многих… - Я чуть было не добавил «расчехляет», но потом подобрал более подходящее текущему времени слово, - портит.

- Само собой – завидуют, - «порадовал» друг. – Только и комендант, и завхоз, и сама Степановна за тебя любого загрызут. Так что завистники как приходят, так и уходят. А кляузы в губисполком на тебя катают регулярно, и так же регулярно те оказываются в мусорной корзине коменданта общежития. В общем, живи и радуйся!