Народные школы находились в ведении духовенства, которое тогда давало основные кадры национально-культурных деятелей. Неоспоримым авторитетом и лидером пробужденной Галицкой Руси был Григорий Якимович, сначала епископ Перемышльский, а впоследствии митрополит всей Галиции. В 1848 году он создал и возглавил “Главную Руськую Раду”; он же создал “Руськую Матицу” – центр культурной деятельности, снабжавший население литературой на родном языке.
Знакомясь с этой литературой (которая печаталась кириллицей – русским алфавитом), Галицкая Русь сравнивала ее с, хотя и мало, но все же проникавшими печатными изданиями России, и убеждалась, что все понимает. Отсюда она делала логический вывод о единстве всей Руси и русской культуры. Дальнейший вывод – было нарастание пророссийских настроений, руссофильство.
Поляки назвали это “москвофильством” и начали всемерно бороться с этими настроениями, указывая центральному австрийскому правительству на опасность таких настроений в пограничном с Россией крае и ставя под сомнение лояльность Галицкой Руси вообще. И австрийская администрация начала бдительным оком следить за национально-культурной самодеятельностью своих подданных – “русинов”. Об “украинцах” тогда не знали и галичане сами себя навыкали (как уже упомянуто) “рускими” (с одним “с”).
Всякое национально-культурное начинание начало рассматриваться с точки зрения “неблагонадежности” политической, а его осуществители подвергаться репрессиям.
Так, например, когда Львовская Митрополия начала проводить в сильно ополяченной и латинизированной обрядовой жизни униатской церкви так называемое “очищение”, то есть восстановление старых, бесспорно униатских, обрядов, в этом администрация и поляки усмотрели “москвофилъство” и нелояльность униатской церкви к Австрии. “Очищенная” в обрядах униатская церковь была бы много ближе к русской, православной, чем установившаяся под влиянием поляков и католиков обрядовая сторона церковной жизни галичан-униатов. Это то и всполошило австрийцев и поляков. Образованная митрополитом Якимовичем “обрядовая комиссия”, которую он сам возглавлял, вскоре заглохла и вопрос “очищения” больше не поднимался.
Поляки, в чьих руках фактически находилось управление всей Галицией, вскоре убедились, что задушить национально-культурное возрождение Галицкой Руси им не удастся. Тогда они решили попытаться изменить его направление и вместо пути общерусского направить по путям сближения с культурой польской и отчуждения от культуры русской. Как первый шаг в этом направлении в 1859 г. была сделана попытка изменить алфавит. Поляк, граф Голуховский, наместник Галиции, приказал ввести вместо кириллицы латинский алфавит и все галицкие печатные издания печатать латинскими буквами. По это распоряжение вызвало такой дружный и единодушный отпор, что не смогло быть проведено в жизнь и только еще более усилило прорусские настроения.
Прорусские настроения
Сейчас, в половине 20-го века, униатские сепаратисты много говорят и пишут об извечной вражде украинцев к русским, об отсутствии какой-либо органической связи между украинской и русской культурой и о всегда существовавших антирусских настроениях у украинцев вообще, а у галичан в особенности.
Утверждения эти, при их добросовестной проверке, не выдерживают никакой критики и их опровергает сам идеолог украинского сепаратизма М. Грушевский.
В своей «Истории Украины” (Киев, 1917 год) Грушевский поместил особую главу (125) прорусским, (“москвофильским”) настроениям в Галиции и в Буковине в начале второй половины 19-го века.
Грушевский подробно описывает причины этих настроений: в народе была жива память о защите Россией православия еще во времена Речи Посполитой Польской. Доходили, конечно, и слухи о том, что в Российской Украине для коренного населения были открыты все пути к достижению самых высших постов в администрации всероссийской и к, ничем не ограниченной, деятельности в области экономической. Всего этого не было в Галиции, где слово “русин” обозначало бесправного крестьянина, которому фактически были закрыты все пути.
Известное облегчение, полученное от Австрии, после того когда к ней отошла Галиция, вызвало было проавстрийские настроения, выразившиеся в активной поддержке австрийского правительства в его борьбе с нелояльными поляками в 1809 и в 1848 году, как об этом упоминалось выше.
Но вскоре политика Австрии изменилась. С начала 50-х годов вся власть в Галиции была отдана в руки поляков, от которых там много натерпелось население за время их 500-летнего владычества, сопровождавшегося религиозным, национальным и социальным угнетением. Надежды на Австрию не оправдались и, как и в годы польского владычества, опять устремились к единоплеменной и единоверной России. В глубинах народного сознания не угасала память о единстве Руси и тяготение к православию, несмотря на формальное униатство. Несмотря на признание униатами главенства Папы Римского, католичество в их понимании оставалось верой “польской”, а православие – верой “русской”.
Это тяготение к России укреплялось старославянским языком, которым пользовалась в своей печати возродившаяся культурная деятельность Галицкой Руси. Язык же этот, как признает сам Грушевский был “достаточно близок к русскому книжному языку 18-го века”. Усиливалось это тяготение и связями с русскими славянофилами половины 19-го века (Погодин и другие); связи эти росли и крепли по мере культурного роста галицкой интеллигенции.
Кроме того огромное влияние на рост пророссийских (“москвофильских”) настроений имела и политика России по отношению к Польше и полякам. Раздел Польши, разгром восставших поляков г. 1830 году, подавление венгерского восстания (которое поддерживали поляки) в 1848 году, не могли не радовать население Галицкой Руси и, по словам Грушевского, “Россия рисовалась как идеальное царство порядка и силы”.
Австрия же, которая было своими реформами вызвала к себе симпатии Галицкой Руси, эти симпатии сразу же потеряла, когда, с половины 19-го века, открыто стала покровительствовать польскому незначительному меньшинству в Восточной Галиции и фактически отдала под власть этого меньшинства всех “русинов”. Поляки же, получивши для итого возможность, возобновили свое религиозное, национальное и социальное давление, на формально свободных, но фактически бесправных “русинов”.
С другой стороны, внешнеполитические неудачи Австрии и ее поражения в столкновениях с, освободившейся из под ее власти, Италией и разгром Пруссией не только поколебали веру в ее силы, но и породили уверенность в неизбежности ее распадения.
В результате, как признает и сам Грушевский, население Галицкой Руси надежду на свое спасение стало возлагать на Россию. “Надеялись что русский царь вскоре заберет Галицию от Австрии и, в этих надеждах проповедовали сближение с русской культурой и языком” – пишет он в своей “Истории Украины” (стр. 508). Правда, эти надежды и стремления Грушевский приписывает только “консервативным элементам галицкой общественности”, но ни о каких других “элементах” не в состоянии ничего конкретного сообщить по той простой причине, что их тогда не существовало. Появились они значительно позднее и более или менее заметны стали только к 80-м годам 19-го века.
В 50– ые же и 60-ые годы вся галицкая общественность определенно и недвусмысленно была настроена русофильски в смысле культурном и общероссийски в смысле политическом. Чтобы убедиться в этом достаточно просмотреть печатные галицкие издания того периода. Ни в одном из них (все печаталось по старой русской орфографии) нельзя найти и намека на те антирусские настроения, которые стали характерными для значительной части печати начала 20-го века и доминирующими в галицкой (“украинской”) эмигрантской печати.
В 1865 году ведущая газета Галичины “Слово”, после поражения Австрии под Кенигрецом, открыто выступила с формулировкой культурно-политических настроений Галицкой Руси. Она доказывала, что Галицкие “русины” и великороссы – один народ, а язык “русинов” – незначительное отклонение от русского языка и отличается от него только выговором; от Карпат и до Камчатки существует только один русский народ; а в создании литературного “русинского” языка нет никакой надобности ибо уже существует только один русский народ и готовый русский литературный язык, (Слов “украина” и “украинец” тогда еще не было.)