Вот, например, в девяностые — смысл был. Страна семимильными шагами неслась в бездну и останавливаться, похоже, не собиралась. Многим тогда казалось, что спасти нас может лишь чудо. Ошибались, как водится. Спаслись собственными силами. Отступили от пропасти и начали строить через неё мост. Пусть медленно, по наитию, путаясь в чертежах и ругаясь между собой, как правильно, но всё равно — лучше уж так, чем прыгать с разбега, надеясь, что если и брякнемся, то неглубоко и небольно.
А ведь именно это — желание сделать всё сразу и быстро — и подвело нас в восьмидесятые.
Развалили Союз и поначалу даже не поняли, что натворили.
Понимание, что сами убили свою Державу, пришло позже, когда осколки стали превращаться в не пойми что…
— Ничего в будущем не случилось, — пожал я плечами. — Если, конечно, не считать того, что Советский Союз разрушился, бывшие страны Варшавского договора, а также Прибалтика, все они в НАТО, а слово «коммунизм» стало почти ругательным, многие его уже к «фашизму» приравнивают.
Удивительно, но даже после такого заявления лицо генерала осталось бесстрастным.
— На какие части распался Союз? Когда это произошло? Что у вас вместо него?
Я принялся рассказывать. Не называя (пока не называя) имён, не пробуя объяснить причины. Только даты и факты. Да и то — не все, а те, которые считал действительно важными.
— А сам? Сам ты как смотришь на всё это… непотребство?
— Как, как… Хреново, конечно, — я глубоко вздохнул и повторил то, о чем уже думал недавно. — Ладно бы коммунизм, страну-то зачем было разрушать? Однако разрушили. И ведь что характерно — сами, всё сами…
«Седой» усмехнулся.
— А коммунизм, значит, тебя вообще не волнует?
Я покачал головой.
— Постольку-поскольку. Недаром ведь в песне поётся: «Жила бы страна родная, и нету других забот». А какого при этом курса придерживаться… Знаете, тут всё просто. Неважно, какого цвета кошка — главное, чтобы она ловила мышей…
— Дэн Сяопин, 1961-й год, партийная конференция в Гуанчжоу, — пробормотал генерал.
На этом наш «основной» разговор завершился.
— Ну что же, спасибо за откровенность, — Пётр Сергеевич протянул мне руку и ещё раз кивнул на листок с именами предателей. — Позволите мне забрать его? — внезапно перешёл он на вы.
— Берите. Для того и писалось.
— Спасибо… Да, кстати, — он задержал мою руку в своей. — Андрей Николаевич, а сколько вам лет в реальности?
Особой необходимости скрывать свой истинный возраст я не видел. К тому же мой визави мог и сам его подсчитать.
— Сорок семь.
— Понятно. В таком случае, желаю здравствовать. Надеюсь, это не последняя наша беседа.
— Я тоже на это надеюсь. До свидания…
Контрразведчик ушёл.
Я остался один в помещении.
Минут десять я терпеливо ждал, вернутся ли бильярдную Ходырев и Смирнов.
Не вернулись.
Даже обидно стало.
Столько готовился, а ощущение, что никому здесь неинтересен.
Хоть бы охрану приставили что ли? Или, на худой конец, соглядатаев…
Ни охраны, ни слежки я не обнаружил вчера, не смог найти и сегодня. Может, просто плохо искал или со мной работали профессионалы экстра-класса? Такое возможно, но это не повод, чтобы расслабиться. В любом случае, надо готовиться к новому разговору с «Седым». В том, что он обязательно состоится, сомнений не было. Вот как проверят друзья-чекисты своих «кротов», как почит в бозе генсек, так сразу же и охрану выставят, и всё остальное. А пока, видимо, решили взять паузу. А то ведь мало ли что? Вдруг их клиент — обыкновенный городской сумасшедший? Посмотришь со стороны, послушаешь — такую пургу несёт, книгу можно писать. Специальную. По психиатрии…
План будущего разговора продумывал почти половину ночи. Потом был перерыв на сон и утренние лабы по физике. На лекции по исткапу начал размышлять заново и продолжил в обед. Мысли путались, метались из стороны в сторону, от политике к экономике, от экстремизма к правопорядку, от диктатуры к анархии…
«Нет, так нельзя. Надо остыть. Забыть о вчерашнем. Отвлечься, в конце концов…»
Как отвлечься от дум, я понял, когда подошёл к окну.
Дождь только что кончился. На термометре плюс четыре. Деревья практически голые. Ветер несёт по асфальту опавшие листья… Поздняя осень. Самое то для прогулки. Любую дурь из головы выдует…
Прогулка и впрямь помогла.
Я медленно шёл по знакомому городу и словно бы узнавал его заново.
Раньше всегда глядел сквозь него, думая о своём, не обращая внимания на мелочи.
Сейчас всё иначе. Хочется просто смотреть, просто видеть, просто запоминать…
Вот этот дом, например, перекрашивают уже раз четвёртый, причём, не полностью. Поэтому одна стена голубая, вторая жёлтая, третья наполовину бежевая, наполовину зелёная, а четвертую с улицы не заметишь, надо во двор заходить, хотя, скорее всего, она вообще какая-нибудь серо-буро-малиновая — это же двор, чужие сюда не ходят.
Вон там, в глубине двора, баня. В двухтысячных в этом здании будет располагаться банк, и в этом есть некоторый символизм. Сперва отмывали грязь, потом деньги. Смешно, однако.
А тут кот всегда за окошком сидит, на подоконнике, смотрит на проходящих людей и жмурится так, будто всё это ему надоело до чёртиков, лучше бы молока в миску налили, а не пялились на него, как на живую картину.
Цветы в палисаднике. Жёлтые, красные, фиолетовые. Даже странно, как ещё не завяли во время недавних заморозков. Наверное, есть кому за ними следить, ухаживать, поливать, укрывать от морозов…
А этот железный гараж возле станции, похоже, стоит здесь вечно. В землю врос так, что двери уже не откроешь. Интересно, машина в нем есть? Тоже, небось, вросла колёсами в пол по самые арки…
Я шёл, глазея по сторонам, стараясь запомнить всё и словно бы чувствуя — может, это в последний раз.
Через час с небольшим совершенно неожиданно для себя я очутился «за линией», в пристанционном парке.
Ещё в сентябре мы с Жанной успели здесь немного «похулиганить».
Как же тут всё изменилось. Ограды исчезли, танцплощадка разобрана — остались только столбы, качели и карусели порезаны в металлолом и сложены за бетонными ростверками, из которых торчат какие-то трубы и провода, тоже обрезанные, а местами просто оборванные. Грустно. Тоскливо. И дождик опять накрапывает. Наверное, это знак. Нужно вернуться в общагу. Там тепло. Скоро буфет откроется. Надо бы что-то купить на вечер и ночь. Или хотя бы на вечер. Всё равно ведь, пока всё не слопаем, не уснём. Студенты, однако…
Возвращался я короткой дорогой, сначала через железку, потом вдоль неё. Мимо меня неслись электрички, сопровождая свой «бег» плотным потоком воздуха и протяжными гудками-сигналами, почти как в тот вечер, когда мы с Леной первый раз поругались. Полное ощущение, что это было очень давно, едва ли не в прошлой жизни.
Да. Наверное, так и есть. И Жанна, и Лена, обе теперь в моём прошлом. Счастливом прошлом. Но мне туда уже не попасть…
Около общежития кто-то внезапно загородил дорогу.
Погружённый в себя, я даже не сразу понял, в чём дело.
— А? Что?
Передо мной стоял какой-то тип в штатском. Сбоку нарисовались ещё двое, в милицейской форме.
— Молодой человек, — «штатский» движением руки обозначил намерение достать из нагрудного кармана служебное удостоверение. — Кап…н…ов, — представился он неразборчиво. — Ваши документы, пожалуйста.
Я протянул ему студбилет, все ещё не понимая, что происходит.
Кто? Почему? За что? Неужели из-за вчерашнего? Или это из-за футбола?..
— Фомин Андрей Николаевич. Отлично, — капитан спрятал мой студбилет в свой карман и кивнул тем, кто в форме.
Меня моментально взяли «под локотки».
— Пройдёмте, гражданин Фомин.
— Куда?!
— Вам всё объяснят.
Шагах в двадцати от нас стоял милицейский «бобик».
Выбравшийся из кабины водитель открыл заднюю дверь.
