В принципе, можно было уже уходить — клиент опознан, место работы определено, осталось выяснить, где живёт — однако я всё же остался. Захотелось послушать, какие речи ведёт этот фрукт, какие читает лекции, что впаривает под видом науки ничего не подозревающим студиозусам.

Нет, про административно-командную систему профессор пока помалкивал, но кое-что «неблагонадёжное» в его словах уже начинало мелькать. Чего он явно терпеть не мог, так это разного рода планов. Квартальных, годовых, пятилетних… А ещё он не любил кибернетику и яростно обрушивался на тех, кто предлагал автоматизировать экономические процессы с помощью ЭВМ. Ну, просто на дух их не переносил, изливая в речах «желчь» и прочие… нехорошие словеса… В общем, ничем он в этом потоке времени не отличался от прототипа из моего прежнего прошлого-будущего. А значит, и снисхождения, даже малейшего, не заслуживал.

На улицу я вышел, когда объявили небольшой перерыв. Типа, чтобы перекурить и оправиться (три раза ха-ха). А вот обратно уже не вернулся. Просто потому что стало противно. Противно до блевоты. Не хотелось мне больше слушать этого пока ещё гражданина Великой Страны, равно как и следить сегодня за ним и выяснять, где живёт. Успеется ещё сделать и то, и другое. Может, через неделю или даже попозже, когда настроение будет. Сегодня же лучше и впрямь погулять-развеяться. Тем более что места для прогулки здесь замечательные. Москва-река, Лужники, Воробьёвы Горы… Впрочем, сейчас они называются Ленинскими, но — не суть. Природа та же, что и когда-то. И воздух такой же. Сладкий. Хотя и холодный. Всё же октябрь на дворе, а не май. Последние погожие дни, до снега с морозами не так уж и далеко…

По окрестностям я гулял часа полтора. И главное здание МГУ обошёл, и на обзорной площадке успел постоять, и полюбовался вечерним видом на Лужники, и на знаменитый «летний» трамплин посмотрел. А когда стало совсем темно и повсюду зажглись фонари, с комфортом устроился на скамейке в парке около Университетской площади, глазея на пробегающих мимо девиц. Их было не так уж и много, всё-таки вечер, чего им здесь делать в эдакую позднотень?

Проходили мимо и парни. Двое последних — весьма подозрительные и явно не из студентов. Правый, мелкий и тощий, одетый в франтоватую кепочку и постоянно сплёвывающий под ноги, достаточно злобно зыркнул в мою сторону и даже приостановился на миг, однако второй, который повыше и чуть покрепче, дёрнул первого за рукав и через десяток секунд они скрылись среди деревьев.

А ещё через пару минут в начале аллеи вдруг появился тот, кого я никак не ожидал увидеть здесь и сейчас. Гавриил Попов собственной персоной. Поначалу я даже глазам своим не поверил. Что он, блин, тут забыл? Метро в другой стороне, и стоянки машин поблизости тоже не наблюдается. Может быть, тоже решил прогуляться? Воздухом подышать, подумать, развеяться…

Когда будущий мэр миновал мою лавочку, я не спеша поднялся и двинулся вслед за ним. Зачем? Да фиг его знает. Как будто бы посоветовал кто-то: иди, мол, за этим придурком, может, что-нибудь и получится, а что получится, не сообщил.

Гражданина профессора я сопровождал метров примерно тридцать, затем он неожиданнозабеспокоился, начал оглядываться, ускорил шаги, а потом и вовсе свернул в сторону, перебежал дорогу и быстро-быстро засеменил мимо чугунного ограждения над спуском к Москве-реке.

Преследовать его я не стал. Не было никакого смысла разбираться с ним прямо сейчас. Во-первых, не был готов, а во-вторых — засветился я здесь сегодня по полной. И на вахте в Овальном корпусе данные свои оставил, и на лекции побывал, и на лавке сидел, словно ждал — многие меня видели и наверняка запомнили… Словом, не стоит оно того. Лучше и впрямь подождать… недельку-другую…

Минут через пять аллею, по которой я шёл, внезапно перебежали те двое, крепыш и мелкий, которых встретил «перед Поповым». Меня они, видимо, не заметили, поскольку явно спешили, а сам я в этот момент находился не под фонарём, а в тени деревьев. Неслись, кстати, эти типы как раз оттуда, куда убежал от меня гражданин «будущий мэр». То есть, от спуска к реке.

Буквально на автомате я повернул туда же, пересёк пустынную улицу и спустя полминуты наткнулся на валяющийся на тротуаре портфель. Память услужливо подсказала: такой же или похожий я видел в руках у Попова. Самого профессора поблизости не было. Ни слева, ни справа, ни на другой стороне дороги. Чисто для самоуспокоения я обошёл кусты, перегнулся за ограждение и…

Ё-моё! Вот оно, значит, как… вот оно, значит… куда…

Внизу на камнях лежал человек. Лежал неподвижно и неестественно, со свёрнутой набок шеей. В падающем откуда сбоку свете уличного фонаря всё это можно было относительно хорошо разглядеть. Плащ на трупе был точно такой же, как и на господине Попове.

На него я смотрел секунд пять. Затем развернулся и быстро пошёл, почти побежал, в сторону Университетской площади. Спуститься вниз я не мог — слишком круто, да к тому же темно, а на площади имелось несколько таксофонов.

Добежав до ближайшего, я заскочил внутрь, снял трубку и дважды провернул диск. Длинное «0», короткое «2», денег не надо, милиция у нас, слава богу, бесплатная.

— Дежур…по… у… тан …цов слушает, — прозвучало через пару секунд.

— Найден труп, неизвестный мужчина, район МГУ, улица Косыгина, двести метров правее трамплина, за ограждением.

— Кто говорит? Представьтесь…

Я молча повесил трубку.

В запасе у меня было, максимум, десять минут. Или чуть меньше. За это время требовалось дойти до метро или хотя бы до людного места, а там…

М-да, зря я сегодня зарегистрировался перед лекцией. Глупо. Бездарно. И совершенно не по-игроцки…

Пятница. 12 октября 2012 г.

— Привет!

Вошедший в зал Михаил Дмитриевич, прежде чем сесть, не спеша осмотрелся и только затем протянул руку Синицыну.

— Давно ждёшь?

— Не знаю, — на лице профессора блуждала улыбка, словно его мысли витали сейчас где-то далеко-далеко.

Смирнов приподнял бровь, но спрашивать дальше не стал. Пока не стал. Просто сел в угол, на то же самое место, которое занимал месяц назад, во время памятной встречи, когда он узнал о записке Андрея и о секретном отделении в портфеле Синицына.

В отличие от прошлого раза, народа в пивной было немного. В каждом из залов по два-три посетителя, и даже у барной стойки никто не тянул тёмный портер или ирландское светлое.

Причина понятна. До конца рабочего дня ещё далеко, основная публика подтянется ближе к семи, когда пробки на дорогах достигнут пика, а моросящий дождь загонит в многочисленные магазины, кафе и питейные заведения даже тех, кто туда изначально не собирался.

— Что будете заказывать?

Михаил Дмитриевич неспешно раскрыл меню.

Нарисовавшаяся возле столика официантка терпеливо ждала.

— Сырные шарики, гренки с чесноком и пинту «Килкенни».

— Горячее?

— Нет, спасибо. Возможно, попозже.

Девушка закрыла блокнот и ушла, а спустя две минуты перед Смирновым уже стояли пара тарелок с нехитрой закуской и изогнутый тюльпаном бокал красноватого пива, увенчанный шапкой пены толщиной ровно дюйм, словно её взбивали и отмеряли специально.

— Сто девятнадцать, пятьдесят три.

— Что? — бывший «чекист» с недоумением посмотрел на профессора.

— Я говорю, ирландское здесь наливать не умеют, — вздохнул тот. — Good things come to those who wait. Мне «Гиннесс Драфт» принесли меньше, чем через минуту, и это форменное безобразие. Его должны были наливать ровно сто девятнадцать и пятьдесят три сотых секунды, причём, в два этапа…

— Тут тебе не Англия и не Ирландия. Привыкай, — усмехнулся Смирнов. — Или устрой скандал и потребуй, чтобы налили ещё раз и как положено.

— Да ну. Неохота, — отмахнулся Синицын. — И потом, раз сразу не сделали, значит, вообще не умеют.

— А ты научи.

— Зачем? — пожал плечами профессор. — Иностранцы сюда не ходят, а наши… Нашим, как назюзюкаются, абсолютно по барабану, что наливать, как наливать, куда наливать… главное, чтобы было налито, остальное пофиг.