Смирнов засмеялся.

— Да. Пожалуй, ты прав. Нашим действительно всё равно, — он отхлебнул из стакана и вопросительно посмотрел на друга. — Ну, что у нас нового?

— Нового? — Синицын порылся в портфеле и выудил оттуда сброшюрованную пачку бумаг. — Вот, посмотри. Тут полная спецификация заказанного оборудования.

Михаил Дмитриевич раскрыл «брошюру» и углубился в чтение.

Читал он достаточно долго, медленно перелистывая страницы и регулярно возвращаясь к уже прочитанному. Минут через двадцать он отложил бумаги и задумчиво пробормотал:

— Итак, если я правильно понял, сейчас нам, кровь из носу, требуются пять с половиной лимонов.

— А? Что? — вскинулся вновь «ушедший в себя» Александр Григорьевич.

Подполковник неодобрительно покачал головой.

— Шура, если бы я не знал, кто ты такой, я бы подумал, что ты влюбился.

— Почему влюбился? Ничего не влюбился, — уши у Синицына вдруг покраснели, а сам он стал похож на взъерошенного воробья. — Просто задумался.

— Точно? — Михаил Дмитриевич насмешливо посмотрел на учёного.

— Ну… да. Просто я это… ну, в общем, ничего серьёзного. Так. Обычно, — совсем стушевался тот.

— Ладно. Проехали. Не хочешь рассказывать, не рассказывай, — смилостивился «фээсбэшник». — Лучше скажи, как срочно нам требуются деньги?

— Так бы сразу и говорил, а то завёл, блин, какую-то ерунду, — проворчал Синицын. — Квадрупольные резонансные трубки стоят недёшево, а очередь не меньше, чем на полгода. Однако нам повезло. Один мой коллега из Университета Манчестера неделю назад отменил заказ на партию из двадцати штук, а я успел его перехватить. Прождал бы ещё неделю, трубки ушли бы к индусам…

— Платить когда? — перебил приятеля Михаил Дмитриевич.

— Платить? Ну… вообще я договорился, что аванс до двадцатого, а полный расчёт в течение месяца.

— Первый транш — как написано? Сорок три тысячи фунтов?

— Ага. Тогда запускают в работу. Поставка — середина ноября, но деньги до этого должны быть заплачены сто процентов, иначе даже аванс не вернут.

— А растаможка?

— С таможней будет нормально. Оборудование пойдёт по каналу научно-технического обмена, вместе с другими позициями в целом по Институту и Академии. Обычно это занимает дня три, так что… — Синицын развёл руками.

— Я понял, — кивнул Смирнов, после чего внезапно нахмурился.

— Что? Проблемы с деньгами? Не сможем аванс заплатить? — тут же заволновался учёный.

«Чекист» дёрнул щекой.

— Аванс-то как раз сможем, а вот потом…

Профессор смотрел на него выжидающе.

— В общем, три с половиной у нас сейчас есть, ещё пять будут не ранее декабря. На фирме все деньги до Нового года расписаны. Если я вытащу раньше хотя бы лимон, всё гавкнется.

— Что гавкнется?

— Контора гавкнется, и мы вместе с ней, — вздохнул Михаил Дмитриевич. — Лично всю бухгалтерию прошерстил. Лишнего там действительно нет, непредвиденные почти по нулям и если изъять из оборота то, что нам нужно, объект не закончим. Твою, между прочим, лабораторию… И убыток такой, что лучше сразу в бега. Ни с людьми рассчитаться, ни с государством.

— Хреново дело, — почесал в затылке Синицын. — А что, других поступлений нет?

— Увы. Свои сбережения я уже все вложил. Ты, как я понимаю, тоже, — Смирнов невесело усмехнулся. — Осталось только украсть. Или ограбить кого-то.

— Я не умею грабить.

— Лиха беда начало. Научишься, — «фээсбэшник» допил залпом пиво, вытер губы и окинул доктора наук оценивающим взглядом. — Отрастишь бороду, возьмёшь полосатый топор и на трассу — бэхи и мерины останавливать.

— Это ты, типа, шутишь что ли? — догадался Синицын.

— В каждой шутке, Шур, всегда имеется доля шутки, — снова вздохнул Смирнов. — А вообще, надеяться надо на лучшее. Заплатим аванс, а там видно будет. Как-нибудь вывернемся, не впервой…

Воскресенье. 14 октября 2012 г.

— А тут хорошо. Спокойно.

Лариса, закутавшись в одеяло, стояла на самом краю скользких мостков и смотрела на уходящую вдаль озёрную гладь. Ни волн, ни ряби, ни ветерка. Предутренний туман, поднимающийся от воды, делал её похожей на старинное зеркало, слегка мутноватое, колдовское, подёрнутое паутиной трещинок и царапин — то ли отражением не слишком ровного дна, то ли застывших на гладкой поверхности и никак не желающих утонуть травинок и веточек.

— Тебе не холодно?

Подошедший к девушке Александр Григорьевич заботливо накинул на её плечи ещё и куртку. Лариса невольно вздрогнула, но затем улыбнулась и прижалась спиной к обнявшему её мужчине.

— С тобой — никогда.

Они стояли так секунд сорок, наслаждаясь близостью и романтикой окружающей их природы. Свежестью осеннего утра, оглушающей тишиной Плещеева озера, лишь изредка нарушаемой одиночными всплесками где-то за кромкой тумана, тянущимися от леса запахами сырой хвои, смолы и опавших листьев… А вот цивилизации здесь не чувствовалось совершенно. Дрова в печи давно прогорели, а новых Шура решил не подбрасывать. Всё равно их требовалось сперва наколоть, потом занести в дом, топор в избушке отсутствовал, а идти искать его среди ночи Синицыну совсем не хотелось, да и необходимости не было. Профессору-физику и аспирантке-гуманитарию было тепло и без печки. А временами даже и жарко. Жарче, чем знойной тропической ночью на необитаемом острове, посреди огромного океана, где на тысячу миль на юг и на север, на запад и на восток ни единой живой души, только они одни, одни на всём белом свете. Мужчина и женщина. Нашедшие, наконец, свои половинки…

— Знаешь, Шур, я не была здесь лет двадцать, а ничего почти и не изменилось, — Лариса словно очнулась от грёз и указала глазами на растущие вдоль берега камыши. — Мы с папой ходили там, бывало, часами, искали, может, туда рыба какая-нибудь заплыла, а мама кричала с берега, чтобы мы выходили, а то простудимся.

— А вы?

— А мы говорили, что уже всё, идём, но не шли, а мама сердилась и обещала оставить нас без обеда, а ещё пугала, что нас унесут цапли, и тогда я и вправду пугалась и хваталась за папу, думая, что сразу двоих цаплям будет унести тяжело, поэтому они на нас не нападут… Боже, как давно это было. Как было тогда хорошо… — девушка тяжко вздохнула. В её словах чувствовалась неподдельная грусть.

— А сейчас? — голос мужчины звучал напряжённо.

— Сейчас? — Лариса потёрлась щекой о профессорскую щетину и зябко поёжилась, будто бы приглашая обнять её ещё крепче. — Сейчас тоже хорошо. Очень хорошо. Ты даже представить не можешь, как мне сейчас хорошо.

— Ну, почему не могу? Могу, — улыбнулся в ответ Александр Григорьевич. — Не одной же тебе быть счастливой. Мне тоже хочется.

— Правда?

— Правда.

— Тогда пошли в дом?

— Как скажешь…

И они пошли. Скользя по мосткам, смеясь и поддерживая друг друга. К виднеющейся в тумане избушке. Единственной ставшей на выходные жилой среди двух или трёх десятков разбросанных по берегу гостевых домиков.

Синицын знал, что туристы такое время не жалуют. Им подавай лето, когда тепло, или зиму, когда по замёрзшему озеру можно кататься на лыжах, снегоходах и буерах, или хотя бы весну, когда с каждым днём солнце светит всё ярче, распускаются листья, трава становится зеленее, а ночи короче… Сейчас же — увы, дожди, холодно, середина осени, «не сезон».

Однако Шура ничуть не жалел. Наоборот, он был благодарен Ларисе за то, что она вытащила его сюда из пасмурной скучной Москвы. За то, что они полдня гуляли по Переславлю-Залесскому, пусть и под зонтиком, зато вместе. Сидели в уютном кафе, восхищались старинными монастырями и храмами, фоткались на фоне многочисленных утюгов в «одноименном» музее, искали дорогу к ботику Петра Первого и гостиницу на берегу, затем долго грелись в машине, ожидая, когда им откроют домик и подсоединят его к электричеству, а потом была ночь, смятые простыни, горящий в печке огонь, играющие на стенах отблески пламени, тени на потолке и страстное «Да! Да! Ещё! Хочу! Ну же! Не останавливайся!..»