Что остаётся? Фэнтези? Вопрос, конечно, интересный. Сказки у нас любили во все времена. И не только у нас. Но опять же — «меч и магия» в советской литературе всё ещё под негласным запретом, зато в «забугорной» — наоборот. И, значит, мировую славу завоевать в этом жанре почти невозможно, а на меньшее мы и замахиваться не будем. Нам требуется настоящий прорыв, чтобы не только на родине оценили, но и во всём мире. И я, кажется, знаю, какая тема действительно может завоевать сердца и умы миллионов разноязычных читателей. Простите меня, миссис Роулинг, но не стать вам уже всемирно известной. Как говорится, ничего личного, только бизнес. …

— А знаете, Римма Юрьевна, я иногда тоже пописываю.

— Тоже пишешь? — в глазах собеседницы появляется интерес. — Что именно? Детективы, фантастику?

Как могу, изображаю смущение.

— Фантастику.

— И как? Получается?

— Плохо, — вздыхаю и развожу руками. — С вами даже и сравнивать нечего. Я так никогда не сумею.

«Англичанка» смеётся.

— Самокритика — это хорошо. Но, может быть, зря ты себя ругаешь?

— Нет, не зря. Пишу я действительно плохо. Идеи всякие есть, но на бумагу перенести их… — вздыхаю ещё раз. — Нет, придётся, видно, бросать писанину. Не моё это. Да и времени нет.

— Глупость какая! — возмущается Римма. — Если упорно работать, то всё получится. Хочешь, я тебе помогу?

— Поможете? Как?

— Как-как… тексты, например, буду твои смотреть, подсказывать, как надо и как не надо. Так и ты быстрее научишься, и мне польза. Оценивать, сравнивать, себя проверять. Ну? Согласен?

— Соглашайся, Андрюха! — вклинивается в разговор её муж. — Римма здо́рово пишет, — и добавляет со смехом. — А то я устал уже только её романы читать, да ещё и в разных редакциях. Ты не поверишь, она, бывает, один абзац переписывает раз по двадцать.

— Неправда! — сердито восклицает будущая великая писательница. — Не было никогда столько.

— Правда-правда, — ухмыляется Павел. — Уж я-то знаю.

— Да ну тебя, — машет рукой Римма. — Вечно ты всё придумываешь. Не слушай его, Андрей.

— Да я и не слушаю. Я думаю.

— О чём?

— Да вот… — чешу пятерней в затылке. — Думаю, будет лучше, если я сперва расскажу, что хочу написать, а вы тогда и решите, стоит овчинка выделки или не стоит.

— Ну… хорошо. Ладно. Давай, рассказывай…

Сюжет первых двух книг о приключениях Гарри Поттера мы обсуждали до половины второго ночи. Причём, так увлеклись, что не заметили, ни когда с кухни ушёл вовсю зевающий Павел, ни когда кончился сахар в сахарнице, ни когда был полностью съеден купленный в институтском буфете торт, ни даже когда выкипела вся вода в чайнике и кто при этом выключил газ. За три с половиной часа Римма успела исписать две тетрадки, а я банально охрип от почти беспрерывного монолога — останавливался только чтобы перевести дух, хлебнуть чаю и выслушать очередной вопрос-уточнение. Иссяк, лишь когда перешёл к событиям третьей книги, которую не читал, но смотрел снятый по ней фильм.

— Всё. Остальное потом, а то не выдержу, — я устало провёл рукой по лицу, откинулся на спинку стула, после чего взглянул, наконец, на часы. — Ёлки зелёные!

— Вот это да! Уже полвторого?! Как же ты до общежития доберёшься?! — всплеснула руками Римма, тоже словно очнувшись. — А Паша куда пропал?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Наверное, спать пошёл.

Павла мы отыскали в гостиной бессовестно дрыхнущим на диване перед тихо работающим телевизором — все передачи уже закончились, на «голубом экране» отражалась только привычная рябь эфирных шумов.

— Придётся тебе, Андрей, у нас ночевать, — покачала головой «англичанка». — И не смей возражать. В такую позднотень я тебя никуда не пущу.

Я возражать не стал. Электрички в это время уже не ходят, автобусы тоже, такси дорого, Павел спит, деваться и вправду некуда.

Мне постелили на раскладушке в соседней комнате. Мебели здесь почти не было. Только шкаф и высокий комод. Видимо, Кривошапкины планировали устроить здесь детскую, но — пока не сложилось.

Заснул я не сразу. Около получаса просто лежал и думал.

Правильно я поступил или нет с тем, что рассказал Римме сюжет чужого бестселлера?

Наверное, всё-таки правильно. В конце концов, вряд ли она напишет точь-в-точь как Роулинг, но саму тему уже застолбит. И это самое главное. А вот, как и когда издаваться, пусть решает сама. Надеюсь, Павел ей в этом поможет. В том смысле, что обратится к конторским, те возьмут «молодую талантливую писательницу» под своё покровительство, а там, глядишь, и на мировой уровень выйдем, на другие языки начнём цикл романов переводить, идеологические закладки в тексты вставлять, то-сё… короче, работы здесь непочатый край, на целое управление хватит…

Понедельник. 25 октября 1982 г.

Сегодня я вновь нарушил данное себе обещание: учиться, учиться и ещё раз учиться.

В субботу опять подморозило, и выйти на объект не получилось. В результате пришлось ударно поработать в воскресенье, а затем, чтобы закончить работу, грубо говоря, забить болт на сегодняшние семинары и лекции и вместо них отправиться снова на Сокол. Висеть на стенах, чеканить швы, разогревать вставший ко́лом герметик, собачиться с местными работягами… Последнее, хоть и весьма увлекательно, но времени отнимает достаточно. А время сейчас — самый ценный ресурс. Неожиданно вернувшееся в Москву бабье лето может закончиться в любой день. Небо затянет серая хмарь, зарядят дожди, потом снег, мороз, не успеешь и глазом моргнуть, как осень перейдёт в зиму и о завершении объекта можно будет смело забыть. А вместе с дождями и снегом можно будет забыть и о причитающихся нам деньгах. Поскольку даже в эпоху развитого социализма действует старое правило: «уговор дороже денег». Раз уговорились, что рассчитываемся по окончании, значит, пока всё не сделаем, расчёт не получим.

Расчёт мы сегодня всё-таки получили. По крайней мере, на бумаге.

Алексей сумел отловить отвечающего за объект инженера местного ОКСа, и после пяти с половиной кругов вокруг здания тот, наконец, подписал акт сдачи-приёмки.

— Деньги через неделю, или третьего, или четвёртого, — сообщил Рыбников, когда инженер ушёл.

— В этом году ещё что-то будет или шабаш? — на всякий случай поинтересовался Баранов.

— В этом нет. Зима на носу.

— А…

— А в следующем обещали фасад на семёрке, тысяч десять квадратов. Так что живём…

ВДолгопрудный я возвратился часам к восьми.

Не дойдя полусотни метров до общежития, внезапно остановился. На стройке через дорогу горел одинокий прожектор, сквозь выломанную доску забора виднелся угол бытовки.

«Зайти что ли? Посмотреть, как у них там, авось не прогонят…»

Мне повезло. Стройплощадку сегодня охранял сторож Кузьмич, седенький старичок, слегка глуховатый и прихрамывающий на левую ногу. В сентябре мы с ним вполне ладили, так что внутрь он меня пропустил без вопросов. Узнал меня и Бутуз. Сначала, правда, дежурно облаял, но потом, принюхавшись, завилял хвостом, закрутился около ног, подставляя под руки лобастую голову. Пришлось гладить — куда деваться, а потом ещё и за ухом чесать, иначе бы не отстал.

Рабочих на стройке не было, но окна прорабской светились.

Интересно, кто там сейчас? Петрович или кто-нибудь новый, кого не знаю?

Я угадал ровно наполовину.

Петрович отсутствовал. Вместо него в бытовке сидел дядя Коля, а напротив него, через стол, действительно «новое лицо». Крепенький мужичок, чем-то неуловимо похожий на самого Иваныча.

— Дюха! Какими судьбами?! — привстал из-за стола Барабаш. — Неужто из института выперли и к нам намылился?

— Не дождётесь, — я со смехом пожал протянутую Иванычем руку и, выдержав пару чувствительных похлопываний по плечу, плюхнулся на свободный стул. — Вот, решил заглянуть, как тут у вас? С планом справляетесь? Премий ещё не лишили?