Тронутый до глубины души Фунтик опустил в жертвенник червонец, чем позабавил кореша, который знал наверняка о том, что в 99 случаях из 100 просители милостыни в ней не нуждаются. Возможно, одесского урку растрогало то, что и он мог бы стать разведчиком и погибнуть героем, если бы в это же самое время не был узником яснополянского «санатория» строгого режима.

− Милостыня − одна из форм цинизма, независимо от того − просишь ты её или подаёшь, поскольку она притупляет в человеке инстинкт самосохранения, – Жульдя-Бандя с высокомерным ехидством бросил взгляд на необразованного товарища. − Сложно себе представить, что доставляет большее отвращение − подавать или просить милостыню.

Шествуя по Гороховой, Жульдя-Бандя в разрезе белых ажурных занавесей увидел привлекательную парикмахершу, колдовавшую над головой какого-то пижона. Запустив пятерню в волосы, пробороновал клешнёй от правого виска к затылку. Хирургического вмешательства не требовалось.

− Стоп! − скомандовал он, придирчиво осматривая причёску друга. − Вам нужно срочно поменять имидж. Сейчас мы из одесского фармазона сделаем нечто экзотическое − торгового менеджера, биржевого маклера или, на худой конец, страхового агента. Люди с большей радостью отдают свои сбережения страховым агентам, нежели мошенникам. Хотя их отличает только то, что страховые агенты грабят людей цивилизованно и, замечу, − Жульдя-Бандя воскресил указательный палец, − честно платят с награбленного налоги.

Он бесцеремонно втолкнул дружка в парикмахерскую. В фойе, на тумбочке возле двери женского зала зелёный попугайчик долбил клювом дверцу клетки, по-видимому, с намерением обрести свободу.

− Уровень свободы зависит от ширины камеры, − констатировал Жульдя-Бандя и, заглядывая в проём двери мужского зала, спросил: – Девочки, вы не могли бы сделать из этого примата человека?! − он, улыбаясь, кивнул в сторону Фунтика.

− Прошу, я как раз на этом специализируюсь, − пригласила в свободное кресло шатенка со всклокоченными, как после пожара, волосами.

− Впрочем, достаточно будет привести его голову в порядок.

− О, это к психиатру. Как стричь? − парикмахерша обратилась почему-то к Жульде-Банде, будто тот привёл малолетнего сына.

Фунтик кивнул на фотографию напротив, над зеркалами. Его тут же запеленали под самое горло нейлоновой накидкой.

− Гламурный подонок. Он продаст родину за три рубля, − Жульдя-Бандя презрительным взглядом окинул фото холёного юноши с зачёсанными назад глянцевыми волосами.

− А ты за десять? − съехидничал Фунтик.

− Тысяч империалистических долларов! − гордо и торжественно уточнил поистине дороживший отчизной посетитель.

Синеволосая, стриженная под каре, с горбинкой на носу парикмахерша хихикнула, перестав щёлкать ножницами:

− Впервые вижу такого патриота. Я бы продала вполовину дешевле.

После небольшой дискуссии, а в ней участвовало пять человек, включая уборщицу, выяснилось, что родина своими сыновьями и дочерьми дорожит больше, чем они ею…

− …Подушить? − закончив, поинтересовалась парикмахерша, опять почему-то обращаясь к Жульде-Банде.

− Не стоит. Он с детства плохо переносит, когда его душат, хотя его бедная мама с самого его рождения именно это и хотела сделать.

− В таком случае, получите своего человека. С вас 12 рублей, − снимая с Фунтика балахон, вынесла приговор парикмахерша.

− Глубокое вам мерси! Родина вас не забудет… но и не вспомнит! − Жульдя-Бандя, улыбаясь, провёл ладошкой по макушке товарища. − Как юбилейная копейка! Человек − ничего не скажешь, а час назад был сволочью.

Фунтик глупо улыбался, начиная привыкать к бесконечным поддёвкам взбалмошного друга. Работниц соцкультбыта забавлял молодой симпатичный весельчак, и они с удовольствием подыгрывали.

− Жених на выданье.

− Только неподушенный.

− Он женоненавистник. После того как разменял четвёртую тёщу, он проникся здоровым презрением и к их дочерям…

− А ты?! − парикмахерша, сотворившая из Фунтика человека, искрящимися глазками взирала на остряка.

Тот виновато развёл руками:

− Увы, я женщин люблю. Особенно мне нравятся…

− Заливные? − уборщица прыснула, увлекая за собой коллег.

− В собственном соку, − признался посетитель, пронизывая её двусмысленным взглядом. − Девочки, будьте красивы назло подругам и опасайтесь комплиментов от таких вот хамов, − Жульдя-Бандя кивнул в сторону разглядывающего себя в зеркале Фунтика.

− Непременно, − пообещала уборщица, крупный нос которой, с круглыми разлатыми ноздрями, настолько обезобразил лицо, что наставления применительно к ней были явно преувеличены.

− Гуд бай! − Фунтик в одночасье превратился из примата в человека, к тому же со знанием английского. Впрочем, знания на этом и ограничивались. Он помахал пальчиками: чудно и эротично, веером, начиная с мизинца и заканчивая указательным, как прощаются закоренелые любовники и влюбленные без стажа, ещё не познавшие горечи разочарований.

Парикмахерша, на голове которой были отображены последствия взрыва царь-бомбы, взъерошивая с правой стороны волосы, где, по её мнению, состояние прически с трудом дотягивало до локального конфликта, свободной рукой отправила воздушный поцелуй:

− Чао, мальчики! Берегите…

− Яйца, − ловко вставила уборщица, чья провинциальная посредственность несколько резонировала с праведным укладом северной столицы, что искренне забавляло молодых задорных служительниц соцкультбыта, судя по расценкам, правда, начинающего утрачивать свою социальную направленность.

Судьба вновь вытолкнула друзей на кишащие людьми улицы. Вкусивший бесплатного сыра Фунтик, не желая покидать жарких объятий фортуны, жаждал деятельности. Он кивнул на сумочку с открытым жерлом в руках подчёркнуто-модной, с истекающим сроком годности дамочки.

Жульдя-Бандя брезгливо отверг предложение, поучительно внушая:

− Фунтик, разве вас не учили в школе, что грабить бедных женщин − крайне неинтеллигентно? В светском обществе не принято грабить даже мужчин. Для этого придумали всевозможные лотереи или, например, − он указал на рекламный щит казино «Версаль» на противоположной стороне дороги, − извольте, чистота, уют, мраморные колонны с коринфскими капителями, мужской скриптись, поскольку женским человечество уже пресытилось…

− Я не пресытился, − Фунтик растянул губы, упоённый блаженными воспоминаниями канкана в исполнении полуобнажённых девиц из варьете ресторана «Бернардацци» в Одессе, на улице Розы Люксембург…

Нет в мире ресторана с более насыщенной биографией, чем «Бернардацци». После своего рождения он воспитывался на Полицейской площади, отрочество провёл на улице Кондратенко, молодость прошла на улице Розы Люксембург. В промежутке, когда Одесса принадлежала венгерскому королевству, − успел пожить на улице 16 октября 1941 г. Свой столетний юбилей «Бернардацци» праздновал уже на Бунина…

− …Вы, мой юный друг, не можете представлять всё человечество, потому что вы типичный пижон и одесский карманник…

Фунтик язвительно усмехнулся:

− Чья бы корова мычала.

Дружок с прокурорской строгостью посмотрел на товарища:

− Вас, гражданин Фунт, я попросил бы впредь меня не перебивать. Вы испоганили своими комментариями арьергардную часть моего философского монолога… Так вот − вас не грабят, как в американском боевике, и не проводят хирургического вмешательства в ваши органы, с тем чтобы узнать, где вы прячете кубышку с драгоценностями, акции городской муниципальной бани или центрального городского кладбища. У вас отнимают и кубышку, и акции, и раздевают до трусов − цивилизованно и благородно и, смею заметить, честно платят в казну, чтобы содержать сирот, кото…

Фунтик, не выпускавший из виду дамочку, рванулся вперед, предав забвению философские потуги товарища. Та, купив с лотка глянцевый журнал, перелистывая на ходу страницы, стала погружаться в чрево подземного перехода, к станции метро. Одесскому фармазону в толчее не составляло труда изъять портмоне таинственной незнакомки.