− За редким исключением, − согласился один из представителей этого подвида, в качестве исключения разумея, конечно же, себя. − Идеальные мужчины рождаются только в женском воображении. Кстати, меня зовут Вениамин. Можно просто – Веня, − Жульдя-Бандя протянул руку, искренне полагая, что знакомиться утром, после проведённой бурной ночи, является признаком дурного тона.

− Елена. Можно просто – Лена, − художница вложила лапку в широкую мужскую ладонь, опустив глазки, как кроткая неискушённая семинаристка, что несколько противоречило её одеянию: короткая юбка с вырезами по бокам и газовая сорочка, подчёркивающая чёрный бюстгальтер и молодую нежную, нетронутую целлюлитом кожу.

− Я предлагаю продолжить нашу дискуссию в ближайшем кафе! − внёс конструктивное изменение в программу Жульдя-Бандя, эгоистично рассчитывая под воздействием спиртного «углубить» знакомство.

− А почему не в ресторане?

− Ресторан − это место, куда жирные коты приходят лишь для того, чтобы обозначить свою состоятельность.

Молодому человеку стало немного неловко, но он искренне сомневался в том, что её потребности совпадут с его возможностями.

− Я – гурман, Веня. Мне больше нравится Веня, нежели Вениамин… − пояснила Лена.

Веня слегка сконфузился, не разделяя с новой знакомой аристократических пристрастий в еде. Он пытливо воззрился в карие очи художницы, с тем чтобы понять величину изысканности потребляемых ею блюд:

− Предпочитаем опарышей по-флотски или… заливное из навозных червей?!

Лена сморщила лобик, рукою взрыхлив причёску:

− Всё гораздо прозаичнее, милый мой!

Жульдя-Бандя последнее принял в заслугу своей обаятельности и остроумию, хотя та потчевала этим всех без исключения, даже подруг, меняя только окончания.

− Просто я предпочитаю продукты в чистом виде.

Собеседник недоуменно развёл руки, опустив края губ, отчего казалось, что он вот-вот заплачет:

− Я не встречал ни одного дурака, предпочитающего грязные продукты.

− Посмотрись в зеркало и одного встретишь наверняка, − художница засмеялась так пронзительно, что рядом с памятником великому поэту это расценивалось в высшей степени еретиканством. − Запомни! − она навеяла на себя прокурорской строгости, хотя губы предательски излучали оптимизм. − Наши предки питались мясом, овощами и корнеплодами, − она коготком указательного пальца ткнула потенциального дурака в грудь, − и жили долго и счастливо, а твои любимые колбаса, копчёный окорок, супы, борщи − это корм, а не еда. Кстати, немцы, − Лена придала пальцу восклицательное положение, что предполагало серьёзное сему подтверждение, − называют борщ «швайнэссен» − свинячий корм!..

− Да, но в итоге всё это обретает одну и ту же субстанцию, − попытался оспорить утверждение художницы Жульдя-Бандя.

− Не спорь со мной! − вынесла суровый приговор оппонентка, оставляя право своей сомнительной гипотезе властвовать над очевидным.

− Женщина всегда права, − не стал оппонировать Жульдя-Бандя в надежде в последующем получить бонусы за сотрудничество.

− Вот именно, − охотно согласилась одна из ярких её представительниц.

− За исключением, когда прав всё же мужчина.

Ворона каркнула, в очередной раз напоминая глупым приматам о себе и о пустом желудке.

Жульдя-Бандя тотчас отреагировал.

− Ворона не способна научить вокалу канарейку или соловья, зато вполне способна выступить в качестве музыкального критика.

− Веня, а как ты относишься к покойникам?

Веня оказался не готов к ответу на столь интимный вопрос и, в безнадёжной попытке нейтрализовать возникшее смятение, пожав плечами, вывернул ладони:

− Я, собственно… особой любви не испытываю. Думаю, не хуже, чем они ко мне, − он хихикнул, предопределяя помыслы своей очередной пассии. − А ты хочешь пригласить своего знакомого покойника на уик-энд? Я буду ревновать! − предупредил ветреный повеса, растянув губы.

Женщина с жалостливым сочувствием посмотрела в родниковые очи собеседника:

− Нет, Веня, ты никогда не станешь художником!

Тот утвердительно кивнул, готовый пожизненно носить этот крест. Впрочем, он уже нёс бремя странствующего философа, которое его, однако, нисколько не обременяло.

− Приглашаешь обаятельную молодую женщину, − она начертала в воздухе женский профиль, в котором ни молодости, ни обаяния не усматривалось, − в прокуренное кафе, − она сморщила носик, обозначив это. − Короче, Веня, мы едем в Озерки. Там такая красотища! Я на прошлой неделе писала там пейзаж… единственное, − Лена виновато подвернула нижнюю губу, − рядом кладбище, но если…

− Никаких «если». Ради такой красивой женщины я готов даже на кладбище…

Художница, хитро улыбаясь, погрозила пальчиком, подразумевая, что тот готов на большее, на что может рассчитывать. Беззаботная парочка остановила старенький «мерседес», который резво помчал по Литейному мосту в северном направлении.

− Уютный саркофаг, − пассажир дружески похлопал по передней панели.

Водитель улыбнулся, впервые услышав о своём кормильце столь лестную оценку. На перекрёстке Выборгского шоссе и Софийской улицы молодые люди сошли возле огромного двухкупольного шатра, в котором предприимчивые азиаты устроили узбекскую кухню.

− Салам алейкум! − поприветствовал Жульдя-Бандя высокую узбечку в пёстром шёлковом куйлаке, шароварах и тюбетейке, которая, тёплой восточной улыбкой встретив посетителей, пригласила за столик. − Рахмат, нам с собою… шашлычка… − узбечка растаяла, услышав родную речь.

Спутница, не скрывая удивления, посмотрела на своего нового знакомого.

− Баранинки… по две порции, − для подтверждения Лена выкинула указательный и средний пальцы, будто общалась с китаянкой, − только нежирной… и без лука.

На выходе Жульдя-Бандя с джентльменской обходительностью приобнял спутницу за талию. Рука будто случайно скользнула вниз, посягая на суверенитет правой ягодицы, за что он получил лёгкое порицание взглядом.

− Так, под шашлыки из баранины нужен сливовый ликёр, − категорично заявила художница, заставив спутника мучиться вопросом, почему ликёр и почему сливовый.

Странствующий повеса решил всё же оставить вопрос открытым, опасаясь, что выяснится, что коньяк «Наполеон» − ничем не хуже. А этого его скромный бюджет может не выдержать.

Требуемое без труда приобрели в ближайшем гастрономе и, обогнув крайний дом, вышли к большому озеру, рядом с кладбищем и церковью.

− Шуваловское кладбище, храм святого Александра Невского, − спутница обозначила и то, и другое рукой.

− Экзотика! Царство мёртвых, − Жульдя-Бандя артистичным жестом обозначил покои общественной усыпальницы, − обитель погребённых идей и несбывшихся надежд. Умереть много ума не нужно, а ты попробуй выжить посреди идиотов!

Попутчица хихикнула столь меткому и лаконичному определению.

− Я тоже хотел бы мирно почивать в этом райском уголке на берегу озера… лет через… сто пятьдесят…

− Ты, Веня, скромен не по годам!

− Скромность − это не моя стихия, в противном случае я бы стал священником.

Лена хихикнула, устремив лисий взор в родниковые глаза попутчика:

− Сатана в рясе.

− Говорят, человек после смерти слышит ещё несколько часов, − нисколько не смутившись, Жульдя-Бандя обратился за подтверждением этой версии к спутнице.

Та безразлично приподняла плечики:

− Не умирала, не знаю.

− Вероятно, в этот момент он узнаёт о себе много нового от нетерпеливых наследников.

− О-о-о-чень много, − согласилась художница.

Молодые люди шли по центральной дороге, разделяющей кладбище, выискивая глазами наиболее впечатляющие памятники. Извечная тема не могла оставить равнодушным нашего героя, и отрезок пути он посвятил видению предмета:

− Посреди покойников чувствуешь себя человеком!

− А посреди людей кем ты себя чувствуешь? − Лена вопросительно подняла глазки.