В ближайшем магазине Фунтик на деньги, позаимствованные давеча у таинственной незнакомки, купил бутылку мадеры.

Друзья устроились на скамейке под разлапистой елью. Жульдя-Бандя, не без труда продавив вовнутрь шляпкой ржавого гвоздя пробку, стал разливать янтарного цвета жидкость в бумажные стаканчики.

− Пьём?! − перед ними стоял молоденький сержантик, на лице которого торжествовала улыбка, будто тот, как минимум, обезвредил агента 007. Фунтик, плохо переносивший блюстителей порядка, побледнел, с неподдельным страхом ожидая предъявления обвинения. Глаза его метались, как рысь в клетке.

− Сержант милиции Кочкин, − он неуклюже вскинул руку ладонью вперёд, к чему, пожалуй, больше бы подошло «Хайль Гитлер!» − Распитие спиртных напитков в общественном месте!

Фунтик облегчённо выдохнул, ожидая более суровой статьи, поскольку пожертвования таинственной незнакомки были отнюдь не добровольными и пересекались с одним из псалмов УК «Тайное хищение чужого имущества».

− Товарищ старший сержант! − Жульдя-Бандя, зная о врождённом тщеславии милиционеров, повысил его в звании. − Вот у друга пришлось усыпить кошку. Сошла, так сказать, с ума, − он покрутил у виска указательным пальцем. − Стала на мышей кидаться.

Сержант на секунду задумался, не в состоянии уловить открытого южного юмора. Потом взорвался, как пороховой склад, пожалуй, ещё больше нарушая общественный порядок.

Пользуясь случаем, Жульдя-Бандя воткнул ему в руку стаканчик с мадерой, конфискованный у Фунтика, призывая не стать безучастным к упокоившемуся животному. Сержант сначала категорически отказывался, сетуя на то, что при исполнении, однако, Жульдя-Бандя был настойчив, заявляя, что он с другом не в состоянии выразить всеобщей скорби по Мурке.

Блюститель порядка, который вчера ещё с друзьями пил по подворотням дешёвую портюху, всё же сдался. Однако, чтобы не замарать чести мундира или, по крайней мере, замарать её не полностью, снял фуражку и, озираясь по сторонам, мощными глотками осушил стаканчик, крякнул и принялся жевать пластинку сыра, любезно предоставленную Фунтиком, который впервые в жизни общался с работником милиции без составления протокола.

Жульдя-Бандя налил теперь уже и корешу, а вместе с ним и сержанту, который, к слову сказать, был уже не на службе, и только форма вносила некоторый дискомфорт.

− Бог любит троицу, − напомнил он, наливая сержанту третью. Тот выпил и, прощаясь, порекомендовал переместить траур на Мичуринскую, где в тихих спокойных уютных двориках патрули появлялись крайне редко.

− За щё ж ви, тётя, так полюбили дядю, − пританцовывая, напевал Фунтик, чрезвычайно довольный благосклонностью к нему Всевышнего. – Гля, комсомолочки, − он кивнул в сторону щебечущих на скамейке старшеклассниц, одна из которых эротично облизывала шоколадное мороженое, другая, закинув ногу за ногу, что-то заговорщически шептала ей на ушко. − Поди, уже трахаются, − предположил он, ища союзничества в глазах товарища.

− Переходный возраст у девочек заканчивается в 14 лет, а у мальчиков – в 75, когда они начинают понимать, что это уже их последний переход.

Фунтик хихикнул, выражая полную солидарность в отношении 75-летних мальчиков….

Вняв совету сержанта, друзья прошли квартал. Обустроились в беседке для доминошников, мирно сожительствующих с представителями непрофильных специальностей − картёжниками и пьяницами, где последние доминировали, склоняя в свои ряды добропорядочных козлятников.

Из-за угла к беседке, прихрамывая на правую ногу, направлялся странный тип: в генеральских шароварах с лампасами, с кроссовкой на правой ноге и в скороходовском полуботинке на левой. Кроссовка была на несколько размеров больше: вероятно, из-за опухшей ступни.

На нём была шёлковая пёстрая цыганская рубаха с воланами и перламутровыми пуговицами, пришитыми накрест белыми нитками. Венчала гардероб ковбойская шляпа с кокардой, что придавало гостю ещё больше индивидуальности, экстравагантности и экспрессии.

– Что за нонконформистский стиль одежды? Какое чудное сочетание стилей! − восторженно встретил Жульдя-Бандя представителя высокой моды, теребя кружевную оборку рубахи. − Какое тонкое понимание природы бытия! − глядя на сочетание кроссовки со скороходовским полуботинком, восхищался он. − Сю, можно сказать, реализм! Это форма одежды или стиль жизни?

Фунтик тяжело вздохнул: крутя головой, выдохнул ещё тяжелее, надувая при этом губы. Он сознавал, что ближайшие четверть часа будут посвящены бродяге.

− Вы у кого одеваетесь − у Джанни Версаче?! − бродяга пожал плечами, силясь понять смысл вопроса. − У Джорджио Амани?! − тот кивнул, предполагая за сотрудничество со следствием получить причитающуюся стопку. − Какая тонкая работа! Можно сказать − супер оригиналь. Чувствуется рука мастера, изваявшего такой замысловатый сюжет. Фунтик, так это же летняя коллекция Дома высокой моды Пьера Кардена! − Жульдя-Бандя шлёпнул дружка по предплечью и с неподдельным интересом стал осматривать одеяние пролетария.

Тот втянул сквозь верхние резцы воздух, покрутив головой окончательно.

− Это же доспехи времён доисторического материализма! Ты у нас просто авангардист-любитель, − он похлопал авангардиста по плечу. − Хочешь разделить с нами радость бытия? Выпить хочешь? − видя лёгкое замешательство на лице пришельца, пояснил Жульдя-Бандя.

Любитель, конечно же, хотел и, не раздумывая, приземлился на скамейку в ожидании радости, предоставляемой бытием.

Добрый дядя налил ему полстакана мадеры и, выкладывая закуску, положил перед ним ломоть куриной ветчины:

− Угощайся, будь как дома.

Авангардист жадными глотками осушил стакан, оставив на обветренных губах глянцевую плёнку. Янтарного цвета, лёгкая, пикантная, карамельно-орехового вкуса мадера показалась пролетарию компотом. Он по-свойски разломал ветчину на две части: жуя, равнодушно признался:

− У меня нет дома. Я живу на чердаке.

− Карлсон, который живёт на крыше? Оригинально! − Жульдя-Бандя налил по полному стакану, лишённый Карлсоном девственности пододвинул к Фунтику. Тот привстал, быстрым движением изъял нетронутый, оставив на столе лужицу.

− Сволочь красная! − в сердцах пожурил дружок и, придвинув стаканчик к авангардисту, сделал несколько глотков из горлышка.

Фунтик, не прельщённый запахом, исходившим от пролетария, переместился на самый край скамьи. Карлсон, блаженно улыбаясь, вылил содержимое стакана в рот и принялся за второй кусок ветчины, на который уже никто не претендовал.

− На крыше, стало быть, живёшь?! − Жульдя-Бандя незаметно моргнул товарищу.

Пришелец утвердительно кивнул:

− Меня так и называют − Карлсон.

− И правильно! − Жульдя-Бандя по-приятельски похлопал его по плечу. − Диогенствовать нынче стало невозможно, поскольку популяция бондарей сократилась до критического минимума, к тому же мировоззревать сверху − гораздо приятнее, − философ устремил взор куда-то в вечность. − Крыша, голуби, свобода слова, ощущение полёта − весь мир у твоих ног! Только на крыше можно постичь смысл жизни! − выдвинул он претендующую на долголетие гипотезу.

− В подвале тоже, − Карлсон криво улыбнулся, памятуя о начальной стадии этого постижения − в подвале старинного дома на Гороховой, где, по крайней мере, зимой было теплее.

Жульдю-Бандю, в отличие от дружка, чрезвычайно веселил экстравагантный вид пролетария, чем-то схожий с беляевским Дон Кихотом. Нисколько не брезгуя букетом запахов, исходившим от него, стал разливать вино, начиная, конечно же, с дорогого гостя. Тот покрутил головой, сделав такое страдальчески-брезгливое лицо, что силы воображения недоставало, чтобы понять причину отказа.

− Это же мадера! − со злостью прошипел Фунтик в сторону строптивого собутыльника.

− Компот, − равнодушно тряхнул рукой Карлсон, опыт которого вряд ли можно было бы подвергнуть сомнению, − лучше водочки.