Почти до самой ночи просидела она над уроками, пока, наконец, еле переводя дух, свалилась в кровать и забылась сумбурным, поверхностным сном.

– Ты повела себя абсолютно неправильно, – сказала мать, когда, после программы новостей, Галь все-таки рассказала ей обо всем. – Такие вещи обсуждают не с подружками, а с теми, кого они касаются непосредственно. Нам нужно было сесть втроем за этот стол: тебе, мне и Шахару, и разобраться в этом вопросе в семейном кругу.

Галь сидела на диване в гостиной подобрав под себя ноги, с отрешенным выражением лица, и грызла семечки. Она уже успела созвониться с агентством, и, мотивировав свой отказ тем, что в настоящее время учеба являлась для нее самым главным, попросила придержать ее анкету и ее пробные снимки на будущее. И, хотя девушка в тысячный раз убеждала себя в правильности своего выбора, смутная тревога точила ее сердце. Слова матери ее покоробили.

– Лиат – моя подруга детства, мама, почти сестра. Она желает мне добра. Кстати, именно она все убеждала меня принять предложение. "Ты – модель на миллион", – именно так она кричала. Черт побери, я почти убедилась! Но в последнюю секудну воздержалась.

– Отчего же? – полюбопытствовала мать.

– А как же Шахар? Как же ты? Почему ты распекаешь меня теперь, когда все уже кончено?

Тень легла на озабоченное лицо Шимрит Лахав, которая выключила телевизор и беспокойно заходила по гостиной. Галь удивленно следила за ней, проглатывая семечки вместе с шелухой. Но еще больше она была поражена, когда мать сказала:

– Это все – моя вина.

– О чем ты? – испугалась дочь.

– Я вложила в тебя слишком много себя, и сделала собственной копией, дочка, – произнесла Шимрит с глубоким сожалением.

– И что в этом плохого, мама? – беспечно сказала девушка.

– Плохо то, что я уже ничего не в силах в этом изменить, – прозвучало в ответ.

Она встала возле раковины и занялась мытьем посуды, что указывало на ее крайнее смятение.

Девушка, окончательно сбитая с толку, кинулась вслед за ней. От ее резвости пакетик семечек упал, и его содержимое рассыпалось по ковру. Но ни она, ни ее хозяйственная мать не обратили на это внимания.

– Объясни мне, мама, что ты имеешь в виду? – настороженно потребовала она. – Я ничего не понимаю. Причем здесь ты? Причем здесь какая-то твоя вина? Я не вижу ничего особо страшного в том, что мы с тобой похожи. Мы и так живем с тобой вдвоем, поскольку этот гад нас бросил, и должны находить во всем общий язык.

Слово "отец".она, как всегда, старалась вообще не выговаривать, но не могла не упомянуть о нем в оскорбительной форме.

– Мне просто очень не хотелось бы, чтобы ты повторила мою судьбу, – отозвалась Шимрит.

Голова у Галь пошла кругом. Она со стыдом призналась себе, что ничего не знала о молодости своей мамы. Что ж такого в ней было, что та заговорила о своей неудачной судьбе? Пронизанная любопытством и страхом, девушка напряженно всматривалась в замкнутое лицо самой близкой ей на свете женщины, намыливавшей груду тарелок.

– Только, пожалуйста, не говори, что ты сожалеешь о вашем разводе. Этот человек – подлец. Он не достоин нас с тобой.

– Ты когда-нибудь видела фотографии твоего отца? – вдруг спросила Шимрит.

– Ну, видела… – безучастно протянула дочь.

– Он писанный красавец, – не правда ли? Внешне ты его слепок.

– Предположим, – глухо огрызнулась Галь.

Мать смерила ее взглядом, исполненным ласки и терпения и приступила к рассказу:

– Твой отец был моей самой первой любовью и самым первым мужчиной. Достойнейший и талантливейший человек, за которым увивались все студентки нашего колледжа. Помню, была среди них одна брюнетка с зелеными глазами, осиной талией и длинными ногами. Красавица! Как же она бегала за ним! Но только он выбрал меня, одну из всех. Почему, – я и сама не представляю. Просто так вышло. Мы поженились всего за несколько месяцев. Я была как на крыльях! Мои сокурсницы восприняли это так, словно я обокрала их. Но я и раньше понимала, что все эти куклы никогда не относились ко мне искренне и хорошо, и наплевала на их зависть.

– Зачем ты это мне выкладываешь? – пробурчала Галь, недовольная тем, что ей пришлось выслушивать рассказ о человеке, которого она привыкла ненавидеть.

Кончив с мойкой посуды, Шимрит Лахав закрыла кран, вытерла руки о фартук и опустилась на стул за обеденным столиком.

– Чтоб ты поняла, – объяснила она, поглядев в глаза дочери, – какой нельзя ни в коем случае быть в отношениях с мужчиной. С любым мужчиной.

– Да-да, я уже предчувствую, что ты мне скажешь, – вспыхнула девушка. – Но, может быть, ты напрасно берешь всю вину на себя, потому, что я знаю, какая ты в жизни. Если он всего этого не оценил, значит, это – его вина.

– Все мужчины меняются после заключения брака, – постановила Шимрит, – и я это сразу поняла. Эйфория прошла, и началась совместная жизнь. Мне пришлось очень внимательно взглянуть на себя со стороны. Красотою я не блистала, особыми талантами – тоже, разве что трудолюбия мне было не занимать. Но я была воспитана в том духе, что главная задача супруги – забота о муже и детях. Поэтому, я полностью посвятила себя нам двоим. Учебу забросила, устроилась на работу. Меня это удовлетворяло. Дом, ведение хозяйства – вот, что стало моей профессией. Вскоре родилась ты. И после твоего рождения, меня стало едва хватать даже на дом. Все мои силы были отданы тебе.

– Причем же тогда все мужчины? Причем же здесь этот… твой муж? – не унималась Галь.

– Твой отец, – с содроганием ответила Шимрит Лахав, – был очень светским, очень ярким, амбициозным человеком, до смерти ненавидевшим рутину. Со временем, он попросту стал тяготиться мной, Галь. Смотрящая в рот и готовая явиться по первому зову жена материнского типа, вероятно, была удобна ему в самом начале, когда оба мы были всего лишь студентами, и он нуждался в моей заботе. Но потом он защитил кандидатскую, устроился на отличную работу, расправил крылья и быстро пошел вверх. Его стали часто посылать в командировки, на курсы повышения квалификации, наделили огромными полномочиями. И тогда… он перестал принадлежать своей семье… то есть, мне. И, отчасти, тебе. Ты была еще совсем маленькой. Я чувствовала, что летела ко дну, но терпела… ради сохранения семьи, пусть даже видимой, иллюзорной семьи… ради тебя, в конце концов. Изнывая от сознания своей неполноценности и невостребованности, я была уже бессильна что-либо предпринять, ибо все зашло безмерно далеко…

Шимрит осеклась, обратив внимание на выражение лица молодой девушки. Ей показалось на мгновение что это не дочь, а сам бывший муж глядит на нее широко раскрытыми от потрясения глазами. Сходство было поразительным. Не удержавшись, она вскрикнула:

– Галь, как ты похожа сейчас на отца! Те же глаза!

Но, быстро собравшись с мыслями, она продолжила срывающимся голосом:

– Да, все зашло далеко, но я по-прежнему ждала его вечерами домой, втихомолку проклиная свой характер. Я была готова ждать твоего отца всегда… Но как-то раз он не вернулся… он пришел только утром… и сказал, что уходит… что любит другую… начальницу соседнего отдела предприятия… мою ровесницу… и что это серьезно.

– И ты… отпустила его просто так? – еле вымолвила ужаснувшаяся дочь.

– А что мне оставалось делать? – развела руками мать. – Все то, что я стремилась сохранить ценой самопожертвований, рассыпалось как карточный домик. Я поняла, что если мой муж очень счастлив с той женщиной, то я не была вправе его удерживать. Я всплакнула, помогла ему собраться, поцеловала напоследок и отправила. У них прекрасная семья.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Мне ли этого не знать? – закончила та с усталой улыбкой.

Галь вскочила, закружилась по квартире, собрала с ковра в гостиной рассыпавшиеся семечки, затем снова стремительно опустилась на стул и застыла, обхватив руками голову, сходя с ума от жгучей неуверенности. Нет, попыталась она успокоить себя, ее история с этим контрактом даже отдаленно не могла напоминать пример ее матери! Она еще школьница, и это было всего лишь первое и несовместимое с ее учебной нагрузкой предложение. Но ведь это не значило, что из нее ничего никогда не выйдет! И потом, ее Шахар – это что-то другое. Он ее полюбил именно такой, ему известна ее семейная драма, и он не нанесет ей удара в спину!