— Not scary (Не страшно). — Подыграл Чернышевский, махнув рукой, и улыбнулся явно озадаченному Тимоше.
— Что происходит? — За женщиной которая, прижимая к себе ребенка, не спешила уходить, возник неизвестный мужчина. Судя по всему, муж и отец неугомонного мальчика.
— Тимоша просто… Ну как всегда, ты же знаешь… — Адресовав пояснения мужу, пролепетала незнакомка, продолжая натянуто улыбаться Олегу и Рите.
— Па. — Вырываясь из объятий матери, мелкий бросился к отцу: — Это те тетя с дядей, котогых мы видели из окна. Я хотел спросить, что они делали, а мама не разрешает.
— Они все равно не понимают, чего ты хочешь. — На русском шикнула женщина, и снова на английском сконфуженно: — I'm sorry (Простите).
— А чего спрашивать, мы с мамой и так в курсе. — Со знанием дела подметил мужчина.
— Пгавда? — Тимоша оживился. — Гаскажешь потом?
— Ага. — Утвердительно кивнул.
— Дима!
— А что Дима? Он не маленький. Я тебе давно говорил, пацан растет, пора просвещать. — Переходя на громкий шепот, склонился к уху жены: — А еще думаю, нам надо сегодня повторить увиденное. А, Свет?
— Дарак! — Толкнув мужа в бок локтем, женщина схватила ребенка за руку. На прощание извинившись, потянула мелкого к выходу.
А Дмитрий, показав Олегу жестом «класс», с обреченным видом поплелся за женой.
— Я тебе говорю, они завидуют. — Хохотнув, повторил Чернышевский, отворачиваясь от двери, где скрылась забавная семейка, к Рите, что за последние пару минут раз десять покраснела и побледнела.
— Кошмар! — Пряча лицо, с отчаянием взвыла: — Нас вся гостиница видела!
— Может, не вся, но некоторые точно. — Равнодушно вздернул плечами Олег.
Признаться, его сей факт мало беспокоил. Видели или нет. Что могли подумать тоже. Счастье — оно делает людей чуточку безумными, заглушая остатки стыда желанием показать окружающим, как хорошо находиться рядом с любимой женщиной. К тому же видит этих людей первый и, скорее всего, последний раз в жизни. Имеет ли значение оставленное впечатление?
— Бедный мальчик… — Выглядывая в щелочку между пальцами, протянула Ритка.
— Да ладно. Ты слышала, что сказал отец? Пацану пора просвещаться.
— Убила бы за такое просвещение моего ребенка! — Убрав руки от лица, молниеносно забывая о недавней краске смущения, воинственно заявила Одинцова.
— Прям таки и убила? — Недоверчиво уточнил.
— Ну конечно! — Раздраженно взмахнув руками, Маргарита запричитала: — Представь, однажды наш сын увидит такой ужас, а дальше? Объяснения придется искать, и у ребенка травма на всю жизнь! — Поумерив пыл, заметила, как Олег невольно расплылся в радостной улыбке. Спокойнее уточнила: — Чего так на меня смотришь?
— Ты сказала наш сын.
— Ну да, наш. Чей еще? — Не до конца вникая в смысл сказанного, настаивала Ритка. Но разом опомнившись, резко тряхнула волосами и сокрушенно забормотала: — Прости, я несу такую чушь. Это нервное. Мне так неловко, что мы стали обозрением всему отелю. Еще этот мальчик…
— Рит. — Посерьезнев, Чернышевский накрыл ладонь девушки своей. — Умоляю, не извиняйся. Ты говоришь правильно.
— Нет. — Замотала головой. — Дети — это чересчур большая ответственность. Это не шутка. На всю жизнь. Это… узы.
— Рит, я знаю. — Согласился мужчина, сжимая холодные пальчики. — И очень мечтаю о подобных узах, крепче привязавших тебя ко мне. Больше всего на свете.
— А я боюсь. — Закусив губу, призналась. — Об этом рано говорить.
Освобождая Ритку от дальнейших пояснений и избавляя от очередной неловкости, к столику подошла официантка, раскрывая перед молодыми людьми меню. Нехотя разорвав зрительный контакт, мужчина ткнул в первое попавшиеся блюдо, где на фото изображалось мясо, оставляя десерт и вино на выбор обслуживающего персонала.
Когда девушка, записав заказ, исчезла, Чернышевский менее навязчиво и, переводя разговор в шутку, подметил:
— Но согласись, славный малый этот Тимоша.
— Угу, но рассуждения у него какие-то извращенные. Это его съест тетю. — Срываясь на смешки: — Неужели у всех детей такая фантазия?
— Скорее всего. Я в его возрасте всегда отворачивался, когда видел, что отец целует мать, считая это неоправданным слюновыделением. Потом сам избегал маминых поцелуев, боясь тоже быть заслюнявленным. — Вспоминая редкие отрывки из малолетства, в которых еще были родители, рассмеялся Олег.
— Вот видишь, сам получил в детстве травму, теперь отыгрываешься на других детях. — Отшутилась Одинцова.
— Я тебя умоляю. С таким отцом не удивлюсь, если малой видал чего похлеще. Заметила, нас приняли за иностранцев?
— Потому что такие же распущенные? — Игриво закусив губку.
— Не исключаю. А может, выглядим по-европейски? Зря вчера столько времени потратили на обновление твоего гардероба, что ли?
— Чернышевский, теперь будешь постоянно этим попрекать?
— Ни в коем случае. — Пригрозил пальцем, подразнив: — Ты единственная женщина, с которой готов терпеть походы по магазинам.
— Было много женщин? — Вопросительно вздернув бровь, Маргарита насупилась.
Что это? Неужто, желанная и необходимая нотка ревности, на которую практически не надеялся? Судя по помрачневшему выражению лица, именно так.
Надо же… Ревнующая Ритка. Она не перестает удивлять.
— Не было ни единой, которая могла потеснить тебя из моего сердца. — Выкрутился Олег, в очередной раз давая понять, что прошлое — будь её, или его, отныне не имеет значения.
Рита растерянно улыбнулась. От комментария спасла официантка, принесшая блюда. Это оказались некие инвольтини алла сичилиана — рулеты из телятины, начиненные лавровым листом, кедровыми орешками, ветчиной, обжаренными в панировочных сухарях. В дополнение капоната — баклажаны под острым соусом из помидоров, сельдерея, каперсов, уксуса, оливок и анчоусов. И на десерт джела’то — мягкое мороженое и торрончини — конфеты с нугой и цельными фисташками внутри.
За обедом разговор перетек к нейтральным темам, не затрагивая опасных моментов, как семья и будущее.
Отчасти Ритка права — Олег вправду форсирует события. Вчера, невзначай признавшись о желании обвенчаться, сегодня о детях. Но с другой стороны, не заставляет её сию минуту лететь в церковь или готовиться стать матерью. Всего лишь хочет, чтобы сразу вникла в степень серьезности его намерений. Чтобы понимала — это не курортный романчик, пускай между старыми добрыми друзьями. Это нечто большее. Настоящее. То, что ему нужно от жизни.
Маргарита должна принять данный факт. Привыкнуть к будущему, которое заслуживает. А пока стоит насладиться выходными, подарившими спокойствие и умиротворение. Кто знает, чем обернется завтрашний день? Чернышевский ни за что ручался. Но все позже. Завтра или через несколько дней. Сегодня в целом мире не существовало больше никого…
Солнце стояло высоко над горизонтом. Раскаленная галька слегка вдавливалась в ступки, а прозрачная морская вода приятно ласкала накатывающими волнами ноги, когда Олег с Ритой, крепко держась за руки, брели по берегу, намереваясь поскорее скрыться от любопытства редких туристов, расположившихся под зонтами на лежаках.
Они говорили обо всем на свете и одновременно ни о чем. День, в котором не существовало никаких проблем. Где не оставалось места ни прошлому, больно режущему душу, ни будущему, полному неизвестности и страхов. Одно настоящее.
Ласковый взгляд карих глаз, светящихся против солнца зеленцой в тон морской волне. Робкая улыбка, вызывающая в уголках век слабо уловимые морщинки. Тепло рук, крепко переплетенных с его пальцами. Волосы, небрежно развевающиеся на ветру…
Господи, как он её любит. Свою Ритку. Неимоверно, что возможно так дорожить человеком. Олег не мог налюбоваться. Надышаться.
Кажется, она опять говорила. Что-то серьезное. Вон как забавно хмурила бровки. Но мужчина, не мысля, что творит, в пару шагов преодолевая разделяющее расстояние, подхватил девушку на руки. От внезапности Маргарита завизжала:
