Речи патокой льются липкою, утопает в них дева светлая. Окружена она заботой и веселием, сетью окутана невидимой. А демон кусает то губы, то локти, сердце его холодное разнежилось от любви непрошенной.

«Не поддамся я людской глупости, скалой задавлю все ростки мимолётной нежности. В пепел обращу бабу мерзкую, блудницу скороспелую. Рождает она злые помыслы. Злые помыслы, неразумные.»

Кружится дева в танце ветреном, улыбками зевак одаривает. Демона за собой ведёт по дорогам любви бурьяном поросшими. Не чует беду чёрную, не слышит сердца судороги. Демон совсем близко, наклоняется, в губы безгрешные губами грязными впивается. Язык его змеёй пляшет меж устами чистыми.

Наслаждение в груди демона плещется, словно вином он переполнен им. Сердце неживое удар пропускает. Руки на белой коже нетроганой. Пальцы груди молодые обхватывают, стоны грешные из рта девы сыплются, тело её бьется, как в агонии, в экстазе сладостном. Никогда демон безликий, бесчувственный, без любви отца и матери выросший, никогда демон Ада подземного ничего подобного не чувствовал, никогда не желал так сильно наслаждение доставить не себе, а кому-то. Никогда не предавал демон суть свою чёрную. Никогда, до дня этого. До дня безумного.

Расплескались густые волосы по простыням, что жар людской всю ночь пробовали. Крылья прекрасные по сторонам разброшены, демон их ласково трогает, перья меж пальцев пропускает, и взгляда с лица девы не сводит. Тоска человеческая гложет беса ненасытного, чёрта безликого. Тоска, что убить способна. Тоска, что ни одному демону неведома.

«Где же ты – освобождение долгожданное? Соблазнил я дитя божье, дитя чистое. Красным на белых простынях с семенем моим смешавшись первая кровь в доказательство всему миру представлена. Налётом перья белоснежные покроются, станут цветом души окрашены. Не цветок пред тобой нетронутый, а женщина, ноги пред бесом раздвинувшая, женщина на соблазн купившаяся.»

Но не приносят думы эти облегчения. Лишает покоя баба человеческая. Баба ненавистная. Женщина любимая.

Не способен демон с собою бороться. Не ведает иных дорог кроме кровью изляпаных. Словно под наваждением тянет руки к своей любовнице. На тонкой шее пальцы сжимает, на своей чувствует. Боль лютая, чужая из глубины поднимается. Безликий, бескрылый, с бравадой горькою, давит на кожу белую. Кровью харкает, а всё не остановится. Демон от любви обезумевший. Демон сквозь боль шепчущий:

«Никому, никому не достанешься»…

Открывает дева глаза после сна долгого. После ночи с тем, от кого душа поёт, от чьих поцелуев мурашки по ногам бегут, от чьих взглядов вдохнуть забываешь. Открывает, а рядом с ней дряхлый старик лежит, дряхлый старик насмерть придушенный. Руки его сжимают шею свою, язык наружу высунут, по коже кровавые полосы тянутся.

Кричит дева, слезами обливается.

Не узнала своего любимого.

1

Внутри наших глаз, за хрусталиком и роговицей, расположены микроскопические палочки, отвечающие за чёрно-белое зрение. И колбочки: красные, зелёные и синие. Их задача – восприятие цвета. Возле них проходит глазной нерв. Слепое пятно – так они это называют. В учебниках можно встретить забавное упражнение: если на определённом расстоянии смотреть на изображённого в книге человека, то его голова исчезнет. Я всегда задавалась вопросом – так задумано, что уже школе детей начинают сводить с ума?

Меня зовут Алина и это мой дневник. Сколько раз я писала эту строчку? Тетради летели в помойку стоило им только расстаться с девственностью. Первая запись автоматически становилась последней. Почему я решила будто в 38 лет что-то изменится? Не знаю. Может ничего и не выйдет, но мне слишком боязно поделиться своей жизнью с кем-то ещё. Я боюсь осуждения.

Я – Алина. Мать 2-их детей. Счастливая жена. Успешная женщина. Страшная лгунья, которая ненавидит писать дневники. Но в этот раз только с ним я осмелюсь поделиться. Молчаливый слушатель с надёжной памятью. Моё отражение. Внемли немым крикам. Сохрани тайну, ведь со мной случилось то, что не может произойти в нормальной жизни.

Я научилась выключать.

Грохотали вагоны, поезд скользил по рельсам. Скрежет, стук, шипение. «Как люди не теряют слух, каждый день разъезжая в грохочущих машинообразных монстрах»? – думала я, сидя меж двух необъятных женщин. В желудке тянуло от голода – я снова села диету. Диета продлилась до первого магазина. Но в тот момент я действительно собиралась держаться. Тяжёлая сумка с рабочими бумагами покоилась на коленях. Волосы были собраны в жидкий пучок. Обычный день, неотличимый от тысяч таких же. Подъём через силу, сбор детей в школу, перебранка с мужем, дорога на работу. После – долгие часы в офисе и дорога назад.

Голова гудела, мысли мухами оседали на свалках памяти. Одним им ведомым способом они докопались до школьных парт, до уроков биологии, до размышлений над слепым пятном. Колбочки, палочки… Столько лет прошло, а я всё помню. Помню и свой страх. Вспышку понимания. Понимания, что если ты чего-то не видишь, не значит, что этого нет. Возможно, оно просто прячется в слепом пятне. Возможно, у тебя просто нет колбочки нужного цвета. Нет рецептора нужной частоты.

Грохотали вагоны. Лишний звук, засоряющий моё сознание. Мешающий жизни. Если бы звук имел окраску, каким бы был этот грохот? Вливаясь в уши, впиваясь в кожу, звук играл под моими веками. Руками перехватила последние ноты. Они ярко красные. Бардовые. Алые. Тёмные, как снег. Светлые, как вакса для обуви. Оттенок вне спектра восприятия.

Звук переливался, заполняя собою пространство. Он проник мне уши, глаза, я чувствовала его вкус – кислый солёный и сладкий одновременно. Скрип струн, шипение смеха, чёрная радость, жёлтая злость. В ту минуту, я лишилась способности мыслить, заблудилась в пляске ощущений. В каше из звуков. Вкусов. Цветов.

Спустя миг, всё закончилось.

Я сидела в вагоне, зажатая между двумя необъятными женщинами. Руки на коленях, пучок на голове. В углу вагона негромко переговаривались молодые девчонки, играла музыка в наушниках соседки. Грохота вагонов… не было. Он исчез. Я выключила его.

Иногда мы теряем вещи. А потом находим их на самых очевидных местах. Там, где искали тысячу раз. Смотрели и не видели. На самом деле, зона фокуса нашего зрения не так уж и велика. Мы обводим пространство взглядом, выхватывая детали. Наш разум рисует картинку. Недошедшие же в «фокус» зоны он дорисовывает неясными очертаниями. Нам кажется, мы всё видим. На деле же, перед нами иллюзия. Расплывчатый мираж с парой чётких пятен. Мы живём в мире чёрных дыр. Когда я выключаю что-то, дыр просто становится больше. Это не много что меняет.

Сейчас, вспоминая те события, я уже не могу с уверенностью сказать, какой была моя реакция. Вся жизнь, существо – сосредоточились внутри, в сознании. Я цеплялась за воображаемый край пелены в моей голове. Помню, как рванула. Красно-чёрно-зелёное, многоцветное и бесцветное марево, я рванула его прочь. Содрала, словно корку с раны. Сдёрнула слишком резко. В реальном мире я не двинула даже пальцем.

Грохот молотом ударил по ушным перепонкам. Оглушил. Придавил к сидению. Кажется, я озиралась, жмурилась, дышала глубоко и часто. Женщина слева сделала попытку отодвинуться. Девушка надо мной что-то спросила. Её ярко-розовые губы двигались, но я слышала лишь грохот и свист. Грохоти свист. Я была напугана. Ходуном ходили сложенные на коленях руки. Крик застрял на подступах к горлу. Сдержать его помогло лишь чудо.

Минуту длилась паника. Ещё с пол часа я не могла избавиться от свиста в ушах. 40 минут размышляла – не сон ли? Потом попробовала сделать «это» снова.

Полтора часа между почти разрывом сердца и новым экспериментом. Люди – странные существа…

***

Говорят – дети цветы жизни. Мои цветы явно растут на кактусе. Сегодня меня снова вызывали в школу. Я сидела за партой, сложив руки и потупив взгляд. Мой «цветок жизни» стоял у школьной доски, скрестив руки и ноги и закатив глаза. Учителя – сердитые безликие кардиналы – громко, как на суде, зачитывали грехи моей дочери. Я утопала в стыде.