– Ну, так что?

– Что?

– Повернёшься?

Выдыхаю и решаю сотни развязок в голове. Я точно знаю, что между нами ничего не будет, но это Мэйсон, и он слишком непредсказуемый. Я едва отхожу от шока, что он попросил присесть на кровать, а не упал на неё, тем самым, убив меня своим весом.

Медленно меняю положение с бока на живот и поворачиваю лицо. Глаза Мэйсона наблюдают за мной и лучезарная улыбка с ямочками на щеках, поднимает настроение одним своим видом. Закинув правую руку под голову, вторая покоится на его груди и оставляет между нашими телами несколько дюймов.

– Лучше отвернись, – смеётся он, шлёпаю его по животу, из-за чего он давится и недовольно бурчит, хватая ртом воздух. – Не смотри так на меня. Целовать тоже не буду, ты вся в слезах, соплях и краске от стены. Можешь даже не умолять. Я только что обновил рейтинг антисексуальности в своей голове.

– Поверить не могу, что у тебя вообще есть такой рейтинг.

– У тебя тоже такой есть, просто ты не хочешь признавать.

– Я не ставлю клеймо на людях.

– Когда ты видишь человека, ты сразу судишь его по внешности.

– Не правда.

– Дослушай меня. Даже если ты не хочешь, и отрицаешь в своей голове, у тебя срабатывает извилина, которая отвечает за это. Она есть у каждого, просто потом ты узнаёшь и меняешь мнение о человеке, не опираясь только на его внешний вид.

– Неприятный человек сразу виден. От него исходит определённая аура.

– Аура? – улыбается Мэйсон.

– Не знаю, это как харизма, сразу чувствуется.

– И что ты думаешь обо мне?

– Ты намного наглее, чем кажешься.

– Значит, ты думаешь обо мне, – продолжая улыбаться, он устремляет взгляд в потолок, позволяя рассмотреть его профиль. Пухлые губы приоткрыты, изредка он может прикусить нижнюю, длинные и густые ресницы, о которых только мечтает девушка, кроме того, они с изгибом. Клянусь, многие бы отдали за них душу. Хорошо заметная щетина, видно, что он бреется. В Мэйсоне и есть та незримая глазу харизма. Он легко получает всё, стоит только улыбнуться. В этом его главная проблема: он не знает отказов. С ним априори хочется согласиться, желаешь ли ты этого или нет. Сверхспособность в виде гипноза.

– Нет, это обычный факт.

– Ты тоже наглее, чем кажешься.

– Это не правда.

– Это не я прыгнул к кому-то в машину и требовал поцеловать.

– Это не я завалилась к кому-то в комнату и на кровать.

– Заметь, я спросил, уверена ли ты, а потом разрешение сесть и лечь.

– Ты утрируешь.

– Нет. А вот ты чуть ли не порвала мою футболку от желания. Могла бы просто попросить.

Его блестящие глаза вновь встречаются с моими.

– Что случилось? – спрашивает Мэйсон.

– Это уже пройденный этап, можешь не пытаться.

– Я хочу тебе помочь, тем более ты сама меня ввязала в это.

– Больше этого не повторится. Ты не будешь решать мои проблемы.

– Даже если я сам этого хочу?

– Да.

– Ты же понимаешь, что твои указы не способны остановить меня.

– Куда уж там, – выдыхаю я. – Ты вообще никого не слушаешь.

– Зачем кого-то слушать, если я сам способен принимать решение?

– Когда дело касается чужой жизни, ты должен послушать.

– Даже если мне не безразлично?

На данный вопрос я спешно ищу ответы, пока в горле зреет ком. Ему не безразлично? Он просто спросил, чтобы утешить любопытство или это действительно так?

– Даже если тебе не безразлично, в чём я, конечно, сомневаюсь, – выдыхаю я.

– Ты всегда решаешь за всех, или это я особенный?

– Думаю, только ты. Ты любопытный, Мэйсон.

Парень прикладывает ладонь к сердцу и восторженно верещит:

– Ты снова снизошла от моей фамилии к имени.

– В своей голове я называю тебя по имени, но, когда ты что-то вытворяешь, снова становишься Картером, а ты обычно что-то, да вытворяешь.

– Значит… – тянет он, переворачиваясь на бок. В глазах бегают озорные искры, когда он подпирает висок кулаком и смотрит на меня сверху вниз.

Вопросительно поднимаю брови на его реакцию.

– Ты думаешь обо мне.

– Нет.

– Зачем тогда произносишь моё имя в своей голове?

– Когда ты где-то в радиусе мили, то да, я могу вспомнить о тебе.

– Могу вспомнить о тебе, – передразнивает Мэйсон. – Или не могу забыть?

– Знаешь, я могу сказать тебе тоже, что ты сказал Эмили: не придавай себе такое большое значение.

Веселье моментально испаряется. Тело парня заметно напрягается. Мэйсон поджимает губы, желваки начинают вздуваться, а с лица сходит краска. Таким мрачным я не видела его ни в библиотеке, ни после драки и даже тогда, когда он винил меня за чью-то не правильную парковку. И моё настроение вмиг возвращается к тому, от чего я совсем недавно ушла, потому что он поднимается с кровати. На шею как будто бросили лассо, которое стянуло его до непередаваемой боли и невозможности поступления кислорода.

– Не говори то, чего не знаешь, – сухой тон его голоса пробирает до дрожи. Кожа покрывается мурашками.

– Ты тоже говорил то, чего не знаешь. Ты сделал мне больно.

– Когда?

– В машине. Ты не смеешь говорить что-то про моих родителей.

– Может, тебе тоже следует следить за языком, потому что ты дала старт этому разговору.

– Я жалею, что вообще села в неё.

– Сейчас я тоже об этом жалею.

Дверь с грохотом хлопает, когда он покидает комнату, а я вздрагиваю. Линия старта, с которой мы начали – осталась позади, когда он лёг в мою кровать и поднял настроение обычными дурными шутками, но мы вернулись обратно, как только его слова слетели с моих губ. Лишь один вопрос моментально возникает в голове: эта реакция на слова в его адрес или на ту, кому он их сказал?

Мэйсон

Кики улыбается нам, но я вижу, что тут что-то не так. Я всегда с безразличием смотрел на кого-то, и она не была исключением до того момента, пока я уловил немые разговоры и обмен взглядами с разных сторон кафе между ней и Трикси. Выглядело так, как будто они понимают друг друга без слов. Сейчас я наблюдаю их по разным сторонам баррикад в виде аудитории. Они не смотрят в сторону друг друга, делая вид, что не знакомы. Я хочу знать, что произошло. Этот факт поднимает меня с диванчика.

Дожидаюсь, когда Кики примет заказ и увожу её за локоть в самый дальний угол, где отсутствуют столики, лишь огромное растение может слышать нас. Девушка явно растеряна, ведь я никогда не делал этого и не проявлял к ней интерес.

– Почему Трикси уволилась?

– Вообще, она не уволилась. Точней, она успела уйти сама, потому что её хотели уволить, – кажется, я даже заметил сожаление в её глазах.

– По какой причине?

– Почему тебя это интересует и почему я должна знать?

– Потому что вы работаете вместе, потому что сидели всегда вместе, потому что переглядывались и улыбались друг другу, мне продолжать?

– Нет, – отрезает она. – Она нагрубила клиентам.

– Просто так?

Глаза Кики начинают бегать по залу, как будто она придумывает пути отступления и повод уйти. Со мной такие игры не прокатят.

– И?

– Я не должна говорить с тобой об этом. Ты не работаешь тут.

– А если я прямо сейчас устроюсь сюда?

– Картер, ты смеёшься надо мной? – фыркает она.

– Похоже на то, что я смеюсь?

Оскорбление отражается на её лице, но мне действительно не до смеха. Я даже не знаю, зачем интересуюсь этим. Я всё ещё пытаюсь убедить себя в том, что мне безразлична Трикси, хотя это уже не так.

– Что произошло? – пытаюсь ещё раз.

– Я уже сказала, она нагрубила клиенту.

– Она не могла нагрубить ему без повода. Какой повод, Кики?

Девушка молчит, смотря на меня, но как будто сквозь.

– Ау? – трясу её локоть, требуя уже эту гребаную правду.

– Он…

– Он?

– Да. Калеб шлёпнул её…

– По каком месту? – вопрос цедится через зубы, а ярость наполняет кровь и заставляет её бурлить, как в кастрюле на плите.