В общем повторилась вчерашняя история. Таня осталась одна. Она перенесла свою стремянку в другую комнату и стала, напевая, обрабатывать потолок.
Постепенно страх стал овладевать мною. «Конечно, ремонт не землетрясение и не цунами, — думал я, — но и не пикник на лоне природы в выходной день! А что, если конфликт у Паши с мужем затянется и осложнится? Таня же физически не может одна справиться с ремонтом! Тогда я погиб!»
В квартире было тихо. Таня больше не пела. Я пошел к ней. Есенинская землячка в курточке и штанах, заляпанных известкой, сидела пригорюнившись, как Аленушка, на табурете посередине комнаты. В углу стояли кисть и побелочный аппарат. Мне все стало ясно: у Тани свои любовные неприятности, и это обязательно отразится на моих «интересах заказчика». Ремонт затянется на неопределенное время, и вот тогда-то он превратится в землетрясение, в цунами или в пожар на роковой стадии подсчета убытков!
Таня молча подняла на меня мученические, томные глаза.
— Плохо вам, Таня?
— Ой, плохо, Леонид Сергеевич!
— Он вас сильно мучает?
— Мучает, проклятый!
— Таня! — сказал я, стараясь быть максимально деликатным. — Я не знаю подробностей, но… в таких случаях нужно быть решительной и… сразу рвать. Я понимаю, что это трудно, но… так лучше, верьте мне… Вам жалко? Он что, такой хороший?
— Да какой он там хороший! — Таня махнула рукой. — Искрошился уже весь!
— Кто искрошился, Таня?! — ужаснулся я.
— Зуб! — скривившись, простонала Таня. — Мне давно девочки советуют: «Вырви!» А я боюсь. Я еще ни разу в жизни зубов не рвала!
— Идемте в нашу поликлинику, Таня! — сказал я, не скрывая своей радости. — Ручаюсь вам, что через полчаса вы воскреснете для жизни и для ремонта!..
Я привел своего маляра в поликлинику, прошел в зубной кабинет и, не жалея красок, обрисовал милейшей Валерии Николаевне трагикомизм своей ремонтной ситуации.
— Вырвите зуб моему маляру, Валерия Николаевна, спасите меня! — закончил я свой монолог, сложив ладони вместе, как на молитве в католическом храме.
Валерия Николаевна даже бровью не повела.
— Ну конечно, я вырву зуб вашему маляру. Тем более что из всех элементов нашей зубоврачебной работы я больше всего люблю удаление. — Тут красивое лицо Валерии Николаевны озарила улыбка довольно хищная, как мне показалось. — Покажите мне вашего маляра!
Я отворил дверь в коридор и показал зубному врачу моего маляра. Таня сидела на стуле, сжавшись в комочек.
— Вот это дитя? — усмехнулась Валерия Николаевна. — Ступайте домой и ждите ее. Не волнуйтесь, все будет в порядке.
Через полчаса счастливая и сияющая Таня, напевая, уже орудовала у меня в квартире побелочным аппаратом. Паша явилась к концу дня. Лицо у нее было умиротворенно-спокойное. Подруги поговорили наедине, потом Таня пришла ко мне в кабинет и сказала:
— Леонид Сергеевич, Паша привела своего супруга в чувство, так что вы не беспокойтесь, работу мы закончим в срок, ваши интересы заказчика не пострадают.
И они действительно закончили у меня ремонт точно по плану. И сделали его отлично. И мои интересы заказчика не пострадали. И я со всей ответственностью — моральной, само собой разумеется, — теперь советую всем: не бойтесь ремонта, он освежает не только ваше жилище, но и вашу душу. Но на всякий случай просите, чтобы вам прислали для работы женщин-маляров. С женщинами все-таки как-то спокойней, несмотря ни на что.
СОН ДИРЕКТОРА ПОПОВА
Директор швейной фабрики Попов Иван Степанович вернулся домой с работы позднее обычного и в отличном расположении духа.
Причиной лучезарного настроения Попова было собрание, созванное по случаю перевыполнения фабрикой, где он директорствовал, плана выпуска продукции — готовых брюк, пиджаков, костюмов и пальто.
Собрание провели на высоком уровне. На сцене фабричного клуба перед столом президиума стояли корзины с живыми цветами. Ораторы произносили свои речи без бумажных шпаргалок — таково было категорическое требование прогрессивного Ивана Степановича. Если кто, спутавшись, начинал бемекать и топтаться языком на месте, Иван Степанович, остановив властным мановением руки подсказки и смешки, говорил в зал:
— Не мешайте оратору, товарищи, он сам утонет!
Был оглашен список премированных и приняты новые обязательства, само собой разумеется, повышенные.
Рапорт о перевыполнении фабрикой плана решено было вручить Главному Руководящему Лицу области. Эту приятную процедуру собрание, естественно, поручило выполнить директору Попову.
Вернувшись после собрания домой, Иван Степанович обнаружил, что его жена и дочь Лариса, десятиклассница, ушли в кино. Он напился чаю, закусил тем, что бог напихал в холодильник, и прилег отдохнуть на свой диван-кровать, прихватив из комнаты Ларисы книжку — полистать, пока дрема не смежит глаза.
Книжка оказалась томиком сочинений Алексея Толстого, но не Николаевича, а Константиновича — славного поэта славного XIX века, лирика и сатирика.
Прогрессивный Иван Степанович знал, что трое Толстых навечно врубили в русскую литературу свои имена, но с творчеством Алексея Константиновича был знаком лишь понаслышке. Не будем его винить за это, поскольку отечественное кино предало экрану произведения лишь двух Толстых — Николаевичей.
Директор Попов открыл томик. Оказалось — стихи. Иван Степанович стихи не любил, но, посмотрев оглавление, наткнулся глазами на поэму «Сон советника Попова». Совпадение фамилий его заинтриговало.
— Ишь ты! — усмехнулся Иван Степанович и стал читать:
Приснился раз бог весть с какой причины
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел… без панталон!..
Иван Степанович поморщился и отложил томик в сторону.
«Такого даже во сне не может случиться! Чтобы чиновник, и тем более царский… к министру и без штанов! Натяжка!»
Иван Степанович не мог долго оставаться наедине с художественной литературой — она действовала на него усыпляюще. Он попробовал тем не менее одолеть сатирическую поэму, но потерпел фиаско. Книга вскоре выпала из его ослабевших рук, и он захрапел во всю носовую завертку. Этим странным, но очень объемным выражением наш великий язык передает, что уснувший не просто храпит, а, тонко посвистывая носом, одновременно хрюкает, как свинья, и мурлычет, как сытый кот.
И тут директору Попову приснился странный сон. Будто он входит в знакомый начальственный кабинет. Главное Руководящее Лицо сидит за знакомым большим, как слон, поставленный на колени, столом.
Иван Степанович, деликатно кашлянув, дает Лицу знать, что он прибыл.
Лицо делает любезный знак рукой — дескать, вас понял — и продолжает дочитывать какую-то бумагу.
Иван Степанович, распахнув импортный портфель-чемодан, роется в его утробе, дабы извлечь на свет божий рапорт о перевыполнении фабрикой плана выпуска готовых брюк, пиджаков, костюмов и пальто.
Волнующая, сладостная, многообещающая минута!
И вдруг, подняв голову, Иван Степанович Попов видит устремленные на него глаза Главного Руководящего Лица области, мечущие стрелы ужасного гнева.
Удивленный и несколько смущенный, директор Попов ставит портфель-чемодан на пол и начинает, комкая в руках свой рапорт, мямлить:
— Сергей Сергеевич, я хочу вам вручить наш рапорт… о выполнении… то есть даже о перевыполнении…
Главное Лицо области его прерывает с несвойственной данному Лицу резкостью:
— Вы в своем уме, товарищ Попов?!
— В своем! — будто бы отвечает Лицу оробевший Иван Степанович. — Даже не так в своем, как в вашем!.. Поскольку именно под вашим руководством мы…
— В каком виде вы ко мне явились? — уже кричит на директора Попова Главное Руководящее Лицо области. — Посмотрите на свой нижний этаж!
