— Послушайте, — произнесла Госпожа Боли тихо, но ее услышали все сто человек, находившиеся в зале. — Закройте двери и идите ко мне.

Они беспрекословно подчинились, и возле нее собралась группа воинов, городских чиновников и гвардейцев. Саара потянулась к первому разуму — к пожилому каресианцу в просторном одеянии красно–фиолетового цвета. Аль–Тассин, богатый работорговец из Кессии.

— Нет, ты не подходишь, — прошептала она его мыслям. — Возвращайся к своим делам и забудь о том, что здесь было.

Торговец кивнул и ушел из зала с блаженным выражением на лице: он слишком ценный, его не принесут в жертву. Колдунья пошла дальше, заглядывая в другие разумы, и выпустила из зала еще несколько опытных Черных воинов и влиятельных торговцев, но большинство людей осталось с ней. Саара с легкостью околдовывала их и вспомнила, насколько легко было раньше управляться с силой и как непринужденно она вновь способна это делать. Саара почти год не чувствовала себя такой могущественной и после битвы с Горланской Матерью еще не околдовывала так много людей.

Она скользила между людьми, отсекая возможности к возмущению, подавляя волю, пока все оставшиеся не выстроились возле нее: семьдесят или восемьдесят человек, расслабленные, с безвольно отвисшими челюстями, готовые повиноваться первому ее слову.

— Вы — немногие из избранных, — промурлыкала Госпожа Боли. — Вам больше не нужна ваша плоть — ее призывает к себе Шаб–Ниллурат, и я прошу вас радостно отдать ее. Знайте, что ваша жизненная сила напитает корни Искривленного Древа.

Люди стояли с тем же безучастным выражением на лицах. Она притупила их эмоции, и пусть внутри их души кричали от ужаса, снаружи они были спокойны, как море в штиль. Саара закрыла глаза и вздохнула от невыносимо сладкой боли. Первое мучительное блюдо из того пиршества, которое устроит ей Измененная Тварь, но этим угощением ей не приходилось ни с кем делиться.

Госпожа Боли махнула рукой — и словно змеи, завороженные заклинателем, люди уставились на чувственное движение ее запястья. Она вновь пошла ко входу в катакомбы, заставляя рабов равнодушно последовать за ней. По темной лестнице можно было спуститься только колонной по двое. Саара распахнула дверь и вновь ощутила хищный голод Твари. Существо все еще жевало, хотя что именно — оставалось неясным. Гленвуд и Черные воины исчезли в его пасти еще до того, как она ушла.

— Ждите здесь, — скомандовала Госпожа Боли рабам.

В подземелье существо по–прежнему скрывала завеса тьмы, но Саара видела на полу и стенах окровавленные ошметки плоти и обломки черных доспехов, разбросанные по каменным плитам. А на краю светового пятна яростно дергалось щупальце Темного Отпрыска, смешивая черный ихор с красной кровью. Тварь пожирала своего сородича, запихивая его ствол в скрытую во тьме пасть. Саару снова прошила волна ненависти и боли. Она могла только надеяться, что семьдесят новых жертв утолят голод Твари и та больше не покусится на своих собратьев.

Тварь поглотила остатки Отпрыска и заревела на Саару. Она была так голодна. Колдунья махнула рукой, подзывая ожидающих в коридоре людей, и стала заводить их в катакомбы группами по четыре человека. Рабы следовали вслепую во тьму навстречу смерти. Процессия производила жуткое впечатление. Разъяренное чудище разрывало их на части, оставаясь все время во тьме. Все, что видела Саара, — гладкие зубы, скрежещущая пасть, отблески черных, гладких мускулов. Измененная Тварь шумно глотала кровь, сгустки тьмы выползали за ошметками плоти и забрасывали их в распахнутый зев. Саара стояла посреди кровавого пиршества, пока люди шли мимо нее на смерть. В стороны разлетались оторванные руки и ноги, кровь хлестала на каменные плиты пола. Но Тварь не насыщалась.

Саара шагнула вперед, желая войти во тьму и увидеть чудовище, но оно зашипело на нее — свирепое предупреждение о том, что нельзя заступать на его территорию. Похоже, оно считало катакомбы своей вотчиной, куда не имеет права проникнуть другое существо, и полоса света обозначала границу, за которую Саара не должна заходить. Тварь позволила ей увидеть только свои быстрые, по–кошачьему плавные движения и зубы, мерцающие, темные, покрытые кровью.

Боль опьяняла Саару. Она накатывала на нее волнами и усиливалась, пока Тварь обретала силы с каждой последующей жертвой, с каждым проглоченным куском. Голод существа был бездонным, и Саара задумалась, можно ли его вообще удовлетворить или ей придется кормить Тварь вечно. Если великий голод Твари не утихнет, то даже Тысяча Отпрысков Шаб–Ниллурата вряд ли сможет удовлетворить его. По крайней мере… пока Тварь не выпустят на просторы земель ни о чем не подозревающих людей ро. И в тот день Тварь сможет есть сколько угодно, поддерживая силу своей ненависти мертвыми воинами Тор Фунвейра. И тогда, возможно, даже новый король станет закуской для Твари.

— Возрадуйся! — обратилась Саара к существу, опьяненная непередаваемыми ощущениями. — Возрадуйся, ибо Искривленное Древо стало непобедимым! Возрадуйся — ибо мы затопим этот мир в наслаждении и крови!

Существо прекратило есть, и кучка людей — последние из жертв — замерли на окровавленных камнях. Саара чувствовала, что Тварь с ней не согласна. Для нее наслаждение было чужеродным понятием. Тварь ощущала лишь боль и ненависть.

У входа в пещеру уже лежали с десяток киринов, мертвых либо без сознания, но они все продолжали наступать. Рут держалась в тени, она поднялась высоко на задние лапы, выхватывала из воздуха стрелы и отшвыривала тех из нападавших, кто подбирался слишком близко. Она зашипела — и щелкнула щупальцами перед обнаженными клыками.

Команда Векериана оказалась гораздо менее дружелюбной, чем надеялся Рэндалл. Когда капитан объявил матросам о точке их назначения — бухте Скелетов, добрая треть команды возмущенно заревела, будто он нарушил какой–то морской закон. А когда он сослался на Великую Матерь, скромно стоящую за его спиной, те же моряки завопили про «грязное колдовство», обвиняя Рут в том, что она зачаровала Раз Мона. И мгновение спустя недовольные уже устремились на Рут, оттеснив ее ко входу в большую пещеру на берегу. Векериан и верные ему люди остались в стороне, позволив Горланской Матери самой показать, кто тут главный.

Рут вонзила клыки в грудь очередному нападавшему, и хлюпающий звук эхом отдался от стен пещеры. Она подняла его над землей, поливая камни его кровью, и отбросила в сторону безжизненное тело. Оно ударилось в стену и отскочило, приземлившись в нескольких шагах от Рэндалла. Моряк с раскроенной клыками грудью был совсем юный, не старше восемнадцати лет. Клыки Рут с легкостью пробили кожаный доспех, плоть и кости, пронзив тело насквозь. Сквозь раны Рэндалл видел землю и камни.

— Интересно, как тебя звали? — произнес юноша тихо.

Мертвый парень был темноволос, а с подбородка у него свисали сальные клочья редкой бородки. Но у него в груди зияли две огромные дыры, и вряд ли с ним уже когда–нибудь можно будет подружиться.

Рут стукнула еще двух противников лбами и отшвырнула их в разные стороны. Из ног и живота у нее торчали стрелы, но она не выказывала ни малейшего признака боли или усталости. Паучиха прижалась к земле, готовясь к следующей атаке, но на нее никто больше не нападал, и Рэндалл отошел от стены. Моряки решили прекратить бесцельно расходовать свои жизни. На то чтобы принять такое решение, у них ушло около двадцати минут.

Оруженосец подошел чуть ближе ко входу в пещеру, держась от Рут на некотором расстоянии, и громко спросил:

— Капитан Векериан, они уже прекратили на нас нападать?

Парню пришлось встать на цыпочки, чтобы хоть что–то увидеть из–за брюха Рут. За деревьями скрывалось несколько человек в черных доспехах, а в пещеру задувал соленый морской ветер, который частично перебивал запахи крови и смерти.

Один из верных Векериану людей с поднятым наготове луком осторожно шагнул ближе к пещере и натянул тетиву, не сводя глаз с Горланской Матери. Другой кирин остался дожидаться его в роще. На каменистом пляже неподалеку слышались еще голоса.