— Пока он не откроет ворота врагу, — произнес Падающее Облако. — Или не подошлет более опытного убийцу. На охрану всех значимых персон у нас тоже не хватит людей.

— Не нужно охраны, — возразила Халла. — Моя жизнь — это моя ответственность. Если он попытается еще раз, а рядом не будет никого, чтобы помочь… ну, значит, мне придется реагировать быстрее.

— Значит, я не могу умереть? — спросила Кейша.

— Да, тебе будет не так–то легко это сделать, — ответил Нанон. — Твой отец выживал там, где любой обычный человек неминуемо бы погиб.

— Я всегда была очень ловкой, — задумчиво произнесла девушка, разминая тонкие руки. — И у меня острое зрение. Это тоже как–то связано с отцом?

Тир кивнул.

— Я думаю, в рабстве тебе было тяжело исследовать свои таланты.

— Вообще–то нет. — Кейша улыбнулась. — В рабстве они скорее обострились. Жестокий мир, где приходится надеяться только на себя. У раба есть только его тело. Ни свободы, ни личных вещей — только руки, ноги и голова.

Нанон не понимал, как может существовать рабство — телесное рабство, которое практиковалось в Каресии. Люди покупали других людей для работы, секса, войны и просто для развлечения, используя их плоть до тех пор, пока она не ломалась.

— Прости, — пробормотал доккальфар. — Я не представляю себе наказания более тяжкого, чем потеря свободы.

Улыбка девушки поблекла. Кейша повернулась к собеседнику, тряхнула длинными черными волосами, собранными сзади в хвост, и нахмурилась.

— Я никогда не смогу забыть, — сказала она. — Я имею в виду то время, когда я была рабыней. Но за последние несколько дней я почувствовала себя более живой, чем… да я не думаю, что вообще когда–нибудь чувствовала себя живой! По–твоему, я смогу стать солдатом Долгой Войны, как и ты?

— Ты хочешь считать меня духовным отцом? — вопросом на вопрос ответил Нанон.

Кейша рассмеялась, и на щеках у нее проступили обаятельные ямочки.

— Думаю, да. Настоящего отца я все равно не помню.

Нанон наклонил голову. Всю дорогу от Ро Вейра до леса его отвлекали чувства собратьев, и у него не нашлось времени изучить Кейшу как следует. Он примерно догадывался, что ею движет, но ее шутки оставались непонятными. Она была дочерью Рам Джаса и Темной Кровью и в то же время язвительной юной девушкой. Умной, но немного назойливой. Сложной, но при этом прямой и открытой.

— Зато я хорошо его знал, — сказал Тир. — И я знаю, что он гордился бы тобой. И еще я знаю, что его дух вернется и будет преследовать меня, если я за тобой не присмотрю.

— Я не верю в призраков, — заявила дочь Рам Джаса. — Ни в богов, ни в чудовищ, ни в магию — я ни во что не верю. Знаю только, есть вещи, которых я еще не видела своими глазами… и которые я пока не могу объяснить.

— Мы не задержимся в Фелле надолго, — сказал Нанон. — У нас с тобой слишком много дел. Мертвый Бог решил вернуть себе могущество… и ты как солдат Долгой Войны должна помочь мне его остановить.

На равнинах Лейта было гораздо холоднее, чем обычно. Небо закрывали клубящиеся черные тучи, между ними изредка вспыхивали молнии, на мгновение озаряя темноту ночи. Нанон чувствовал себя подавленным и грустным. Ему казалось, будто что–то готово пробудиться, что–то должно произойти. Перед путниками за обширным пепелищем с обгорелыми пнями (опушку выжгли Псы своими снарядами) маячили первые деревья леса.

— А где каресианцы? — спросила Кейша, которая бежала рядом. — Ты говорил, здесь их целая прорва вместе с Темными Отпрысками.

— Что–то изменилось, — ответил доккальфар.

— Они сожгли много деревьев, — заметила девушка. — Больших деревьев. Понадобится несколько веков, чтобы снова их вырастить.

— Я знаю.

— Они могли уйти дальше на север. А если мы наткнемся на них?

— Нет, они совсем ушли, — ответил Нанон.

Девушка глянула на него на бегу.

— Ты как–то странно себя ведешь. Почему ты такой странный?

Нанон остановился. Он и Кейша — два солдата Долгой Войны — крошечные точки посреди бесконечного пространства мокрой травы и темного неба.

— Сам я не думаю, будто я странный, — ответил он. — Но твой отец тоже всегда меня так называл.

Девушка пожала плечами.

— Сейчас все странное: и ты, и я, и этот лес. И чтобы избавиться от ощущения странности, я задаю вопросы. А твоя задача — отвечать на них.

— Моя задача? — удивленно переспросил Нанон.

— Ага. А если ты мне не ответишь, мне придется поискать кого–нибудь другого на роль духовного отца.

Доккальфар снова наклонил голову.

— Не надо.

— А ты не наклоняй так голову. Каждый раз, когда ты так делаешь, ты потом говоришь что–нибудь странное.

— Странности — понятие относительное, — заметил Тир.

Кейша кивнула.

— Думаю, ты сейчас сам подтвердил мои слова. А теперь мы просто будем блуждать по лесу?

— Я знаю дорогу. Я был здесь несколько раз. Точнее, много раз. Очень много.

Нанон снова перешел на бег, но сбавил скорость. Они бежали по засыпанной пеплом земле мимо обгорелых стволов. Земля слабо тлела, и от запаха саднило горло. Сотни, тысячи деревьев погибли, их сожгли под корень, оставив тлеющие пни, и вокруг простиралось поле, усеянное черными холмиками. Но Псы ушли отсюда. Ушли, потому что в Фелле больше не осталось доккальфаров.

— Как больно, — прошептал Тир.

— От чего больно?

— От Теневого Пламени. Большинство моих братьев уже вошло в него. Возможно, всего несколько доккальфаров еще осталось в живых.

— Может, объяснишь получше?

Нанон прибавил скорость и пересек границу леса. В Фелле стояла зловещая тишина.

— Эй! Разве я не объяснила тебе твою задачу? — крикнула ему в спину Кейша. — Ты обязан отвечать на мои вопросы!

— Заткнись и беги за мной, — огрызнулся он, потеряв терпение. Девушка все–таки сумела вывести его из себя.

Она надулась, но, к счастью, замолчала.

Нанон не ощущал своих сородичей. Только их отголоски, воспоминания. Стражи Фелла отправились в забвение вслед за Витаром Лотом. Массовое самоубийство не поможет в Долгой Войне, но его народ потерял надежду. Потеря надежды — опасная зараза, и в итоге доккальфары Фелла вслед за Теневым Гигантом обратились в прах. Но, возможно, не все из них?

— Некоторые еще сомневаются, — пробормотал Нанон себе под нос. — Они ждут, набираются смелости, чтобы оставить этот мир и шагнуть за его пределы. И нам нужно успеть добраться до них.

Нанон стремглав понесся по лесу. Настроение у него упало, и он оставил слабые попытки походить на человека. Сейчас он снова стал древним доккальфаром, солдатом Долгой Войны, и у него была цель: нужно спасти немногих из оставшихся в живых обитателей леса. Если все Стражи Фелла потеряли последние остатки надежды, то мир стал гораздо более мрачным местом, чем казалось Нанону. Зачем ему вообще стоило сражаться в Долгой Войне, если он даже не смог защитить своих соплеменников?

— Эй, ты не мог бы помедленнее? — крикнула Кейша, безуспешно пытаясь за ним угнаться.

Но доккальфар просто бежал дальше, растягивая границы разума, пытаясь ощутить своих сородичей. Лес был пронизан побегами боли и усталости, они ползли вверх по стволам деревьев, пробивались сквозь растительный покров. Он чувствовал смерть. Смерть в ее наивысшей форме: потеря надежды, принятие забвения. И что–то еще, менее уловимое… но оно забивалось болью.

Доккальфары живут очень долго. Те из них, кто умел, проживая столетия, идти в ногу со временем и не сойти с ума, могли жить вечно. Их жизни значили много. Доккальфары — не расходный материал, у них очень редко рождались дети, а смерть каждого из сородичей вызывала великую печаль. И даже мысль о том, что целое поселение добровольно рассталось с жизнью… казалась невозможной. Боль от нее могла бы убить более слабого доккальфара.

— Слушай, урод, я тебя догнать не могу! — кричала сзади Кейша.