Хасим насмешливо поднял брови.

— Бритаг — отличный выбор, а Владимир — хороший и добрый человек, но он слишком легко припадает к бутылке.

— Но ты же не собираешься жениться на мне, — заметила герцогиня с лукавой улыбкой. — И Владимир нравится мне гораздо больше, чем лорд Хетерли из Чейза. Я даже не знаю, где он находится, этот Чейз.

— О, поверь мне, Владыка Топей будет для тебя гораздо лучшей партией, чем я. Вот только хочу предупредить: если у него в руках бутылка, он даже прямо стоять не может.

— Я переживу, — отмахнулась Бронвин. — Сомневаюсь, будто он всерьез посчитает мое предложение признанием в любви. А Фэллон советовал Канарну оставаться сильным, и к этому его совету я отношусь крайне серьезно. Дарквальд — обширная территория, обитателям которой по большему счету плевать на остальной Тор Фунвейр. Значит, у нас с ними есть что–то общее.

Хасим нахмурился — его мысли, похоже, снова унеслись куда–то далеко.

— Ты думаешь об отце? — спросила Бронвин. — Ты никогда о нем не рассказывал.

Каресианец улыбнулся, будто припомнив что–то смешное.

— Это долгая история. Отец всегда служил Джаа, а я всегда бунтовал против отца. Мне даже в голову не приходило хоть раз его выслушать. Хотя именно он помог мне бежать из Кессии, когда Рам Джас втянул меня в неприятности. Он мог выдать меня, и тогда меня бы казнили… и он обязан был это сделать. Он просто хотел, чтобы я стал кем–то, кем я не мог стать при всем желании. Но я всегда знал: он меня любит, и мы обязательно снова встретимся.

Бронвин поцеловала Хасима, и почувствовала его слезы на своих щеках. Она очень любила его, но не могла соперничать с Далианом Охотником на Воров. Хасим остался одним из немногих последователей Джаа, а она — одной из последних аристократок народа ро. Мир слишком жесток, чтобы позволить им роскошь личного счастья, и неважно, как отчаянно они восстают против Мертвого Бога и его армий.

Странные сны не прекращались. Каждую ночь Алахан падал в бездну, наполненную жуткими щупальцами и отчаянием. Он был избранником Рованоко, но ничем не мог доказать свою избранность. Он был сыном Алдженона Слезы, но постоянно сомневался во всем, и прежде всего — в себе. И когда день подходил к концу, а ночной холод пронизывал его усталые ноги, он становился робким юнцом из Фредериксэнда с древними корнями и кошмарными сновидениями.

Женщина с щупальцами становилась все больше. Она раскинула руки, охватила тысячи извивающихся фигурок и крепко сжала их в своих объятиях. Затем ее руки разделились на множество щупалец, и каждое устремилось к фигуркам. Щупальца хватали их, мяли и душили, пока в искалеченном тельце не гасла последняя искра жизни. Женщина еще крепче прижимала к себе безжизненные тела, а на ее лице расплывалась широкая улыбка — и кроме этой жуткой улыбки больше ничего нельзя было различить. Почему Рованоко каждую ночь показывает ему один и тот же сон? Будто Ледяной Гигант пытается сообщить своему избраннику что–то важное, но находится слишком далеко, и ему не удается облечь свое послание в понятную форму. Уже многие дни Алахан не видел тень своего дяди, Магнуса Вилобородого, и мыслями все чаще возвращался к одному: скоро его тело ощутит холодную сталь топора Рулага Медведя, и он вместе с дядей выпьет в ледяных чертогах.

Потом Алахан проснулся, резко распахнув глаза, и увидел над собой все те же своды из серого камня. Но что–то было не так. Непонятный навязчивый звук дошел до его слуха и разбудил его. Еще не рассвело, и только потрескивающий огонь в очаге освещал комнату. Юноша сел на кровати и увидел, как на дверном проеме танцуют тени. Легкий сквозняк потревожил языки пламени, тени на секунду сместились в сторону, и в отсветах пламени Алахан увидел через щель под дверью чей–то сапог. Там кто–то стоял. Алахан проснулся от звука шагов. Он бросил быстрый взгляд на свой топор, Ледяное Лезвие, который оставил у кресла возле дальней стены. Затем снова посмотрел на дверь. На ней снова плясали тени. Сапог исчез.

Алахан не был уверен, наяву он его увидел или ему почудилось в полудреме, но он накрылся толстым меховым одеялом и застыл неподвижно, неотрывно глядя на темную дверь. Ручка тихо скрипнула, затем снова воцарилась тишина. Затем снова раздался скрип. На этот раз тише, медленнее. Дверь чуть приоткрылась, и из узкой щели протянулась полоса тусклого света. Огонь факелов из коридора медленно смешался с отблесками пламени из очага и осветил человека, стоящего в дверном проеме.

Человек заметил, что Алахан не спит, и бросился к нему, выхватив кривой нож. Юноша широко распахнул глаза и сбросил с себя одеяло как раз в тот момент, когда нож уже готовился перерезать ему шею, но Алахан успел перехватить руку убийцы. Напавший на него был грузным человеком, одетым в густые меха и кольчужный доспех. Он надавил локтем на грудь Алахану и, стиснув зубы, попытался достать лезвием ножа его шею.

— Просто сдайся, — прорычал он, со всей силы навалившись на Алахана. До горла лезвию оставалось не больше дюйма. За спиной нападавшего в отблесках пламени Алахан увидел еще двух человек. Негромко переговариваясь между собой, они вошли в комнату, советуя друг другу вести себя потише. Перед тем как дверь закрылась, Алахан увидел в коридоре еще больше людей с окровавленными топорами на изготовку.

— Он проснулся, — сказал один из вошедших.

— Это ненадолго, — заверил тот, что боролся с Алаханом.

— Просто прикончи его.

Тьма, пот, неожиданное пробуждение и, наконец, человек, который хочет оборвать его жизнь… Алахан зарычал и потряс головой, сбрасывая с себя остатки сонного оцепенения. Он резким движением оттолкнул от себя нож, из–за чего противник пошатнулся, — и ударил нападавшего коленом в пах. Убийца согнулся — и нож вонзился Алахану в плечо.

— Поигрались — и хватит, — пробурчал человек у двери. — Убей его. — Он понизил голос, который звучал так, будто он едва сдерживал гнев.

Третий прижался ухом к двери, напряженно вслушиваясь в происходящее в коридоре, будто боялся, что их обнаружат. Увидев своего сообщника в беде, оба мужчины выхватили такие же кривые кинжалы.

— Подлые трусы! — бросил им Алахан, вытащил кинжал из плеча и вонзил его противнику в висок. Неудавшийся убийца отпустил рукоятку и прижал руки к ноющему паху, но взгляд его уже остановился, а изо рта, носа и смертельной раны на виске текла кровь.

Алахан вскочил на ноги с другой стороны кровати, чтобы она оказалась между ним и двумя другими мужчинами, одетыми так же, как и первый, в тяжелые меха и кольчугу. Алахан спал в одних шерстяных кальсонах, но из–за волнения даже не почувствовал холода. Он бросил быстрый взгляд на Ледяное Лезвие, но путь к нему преграждали двое врагов. Алахан оставался безоружным.

В коридоре раздались крики — похоже, кто–то обнаружил воинов. Потом послышались удары стали о дерево и странный рык. Мужчины в комнате переглянулись, встревоженные шумом, но не отступили.

— Ты должен умереть, Слеза. Началась эпоха силы, и мы должны забрать твою жизнь и твое имя.

— Ну да, вы должны, — ответил Алахан и чуть наклонился, чтобы обернуть вокруг запястья меховое одеяло. Рана в плече не задела сосуды, пройдя сквозь мышцу, и почти не мешала ему.

Мужчины бросились на него одновременно — один наносил удар снизу, другой сверху. Сильные и настойчивые противники, но недостаточно быстрые из–за тяжелых одежд. Алахан хлестнул одеялом по лицу одному из них и уклонился от удара второго. В отличие от них, одежда ему не мешала, и он превосходил их проворностью, но всего одна ошибка — и он истечет кровью.

Алахан бросился в сторону, пытаясь добраться до топора, но одеяло запуталось, и юноше пришлось его выпустить — и второй противник смог отрезать ему путь.

— Просто умри, сопляк!

Голоса в коридоре стали громче — оттуда раздавался чей–то рев и тяжелый топот. Рев теперь слышался прямо за дверью, но убийцы, не обращая на шум внимания, снова атаковали Алахана.