– У нас тоже не было. Теперь столько, что можно выстроить из их тел еще одну стену.

Выходит, все зря? Неужели столько усилий ни к чему не приведут? Ворочаясь без сна, задыхаясь от духоты и смрада, Лука мысленно воззвал к Богу, и его просьба была услышана.

Ранним утром, когда солнце больше походило на луну, купаясь в прозрачной лазури неба, он вышел на безлюдную улицу, чтобы вознести молитву и вдохнуть хоть немного чистого воздуха. Снаружи хоть и дышалось легче, но вездесущий запах тлена, множимый духотой, не позволял наполнить грудь, дышать приходилось поверхностно и часто, к чему он вскоре привык.

– Вчера я слышал ваш разговор, в котором упоминался Омид Эшки. – Закутанный в какое-то тряпье настолько, что видны были одни глаза, к Луке обратился коренастый мужчина. Скорее всего, местный – это они одевались странно, прятали лица, сооружали на головах птичьи гнезда из ткани.

– Да, мы прибыли по его приглашению, – оживился Лука. – Ты знаешь, как его найти?

– Если вы умеете говорить с покойниками, можете попытать удачу, отыскав его труп в куче за городской стеной. – Мужчина усмехнулся. Хотя понять его эмоции было непросто, лица совсем не видно, одни глаза сверкают в тусклом свете бледного солнца.

Лука рассердился и тут же заставил себя успокоиться: путь к святыне не мог быть простым. Если возникают препятствия, значит, он идет верно.

– Я могу связать вас с тем, кто хорошо знал Омида, он точно сможет помочь. Не бесплатно.

– Денег у нас нет. – Лука похлопал себя по бедрам, намекая на отсутствие карманов.

– Не нужно денег, – не расстроился местный, – я возьму ваше серебро. Говорят, оно помогает не заболеть. Ты вон стоишь на своих ногах!

«Заблудшая душа! – обрадовался Лука. – Господь посылает ему знаки, говорит с ним. Не просто так братья отдали свои жизни на том корабле, ой, не просто! Он самолично снял с каждого из них распятья, еще не понимая тогда, зачем так поступает. Выходит, им управляла десница Господня!»

Восемь серебряных крестов перекочевали в загорелую ладонь. Лука еще подумал, что мог не отдавать все, местный не знал точное количество серебра. Подумал и решил, что и здесь не он принимал решение, все решено за него.

До конца карантина умерли еще двое послушников, и тот местный, что забрал оплату, едва не передумал отвести их к нужному человеку, однако согласился, когда осиротевшие распятья нырнули ему за пазуху.

Храм, к которому привел их с братьями алчный местный, поражал своим великолепием. Он не был похож на тот, что остался на родине Луки, походя на пышный каравай с диковинными узорами, выдолбленными в камне настолько искусно, что целый день мог бы уйти на одно их созерцание. Так и хотелось потрогать их пальцами, провести по каждому завитку, нырнуть в углубления и впадины. Орнаменты не походили ни на один знакомый Луке, переплетались, образуя лабиринты, узлы, цветочные стебли и бутоны; кое-где попадались звериные морды, водруженные на человеческие тела, и это ему совсем не понравилось – что за святотатство?! Туда ли их привел ушлый проходимец? Лука оглянулся на братьев, лица коих не выражали никакого недовольства, и успокоился. Зря он, наверное, раздухарился, нужно смиренно принимать иные взгляды. К тому же отец-настоятель велел ничему не удивляться по прибытии и следовать строгим указаниям, выданным каждому при отъезде. Сводились они в основном к тому, чтобы получить в дар от старинного его друга мощи, обладающие силой исцеления и немедленно возвращаться обратно.

Как им теперь вернуться, Лука не представлял, полностью полагаясь на волю Господа!

Внутри обители духота не имела власти, сам воздух здесь источал ароматы разнотравья, совсем как в оставленном далеком доме. Местный сказал что-то, певуче растягивая слова, выступившей из темноты фигуре и, раскланявшись, попятился к выходу, где, едва переступив тень, отбрасываемую храмом, припустил со всех ног.

– Приветствую дорогих гостей, – вышедший к ним мужчина с окладистою черной бородой говорил уверенно и громко на их родном языке, разве что едва заметно коверкая некоторые буквы. – Я ждал вас гораздо раньше.

– Мы должны были встретиться с…

– Знаю. – Луке не позволили закончить. – Омид предупредил меня о вашем прибытии, прежде чем… – Здесь мужчина сам запнулся, не желая, видимо, вспоминать о смерти сподвижника. – Можете звать меня Лавр, так привычнее вашему уху. Знаю, для чего вы здесь, и готов отдать требуемое.

Лука не подозревал, как соскучился по родной речи за время пути. Он разговаривал с братьями, чего не всегда хватало, и никак не ожидал встретить за многие версты от дома кого-то, кто говорит с ним на одном языке. Местное наречие он знал плохо, его познаний едва хватало, чтобы договориться о самом простом, а на толмача средств не имелось.

Оказалось, Лавр жил на чужбине последние тридцать лет, отправленный сюда для укрепления связей между церквями, да так и остался.

– Люди везде одинаковые, – говорил он, – грех, как и вера, един повсеместно. Так какая разница, где служить?

– Почему же вы не возьметесь лечить местных? Страдают же, – задал резонный вопрос Лука.

– Не идут, – без прикрас ответил Лавр. – До того, как солнце остыло, многие здесь были, потом все реже заходили, пока совсем не перестали. Да и не много здесь наших-то.

– Солнце остыло? – Лука дернулся, как от пощечины. – Это еще что такое?

– Ты что же на небо не смотрел, к земле уже готовишься? – усмехнулся Лавр. – В иные времена жар такой стоял, никакая зараза не выживет. Пойдем-ка.

Они вышли на улицу, где Лука моментально покрылся испариной, глаза резануло ярким светом. Если солнце и остывало, то теперь снова шпарило аки адское жерло.

– Глянь во-о-он туда! – Лавр указывал пальцем на горизонт, у которого висело белым диском светило. – Понял теперь?

– Понял, – он так бы и осел на землю, да приличия не позволяли. – Оно же без лучей совсем.

– В том и дело, что без лучей. Не греет в полную силу. Ты с непривычки думаешь, будто печет, на самом же деле по здешним меркам холода стоят ноябрьские. Урожая не будет, торговли нет. Не убьет мор, так добьет голод.

– Так мощи же! – напомнил Лука.

– К мощам сила верующего надобна. Люди нынче поверили в других богов, отвернулись от истины.

– Быть такого не может! Омид ведь верил!

– Кто тебе сказал? Омид верил в крепкое вино да мягкую постель. Все это, – он жестом указал на своды древнего храма, – не имело для него никакого значения.

Мир рушился под ногами Луки. Снова подумалось, что плыл он сюда совершенно напрасно, еще и братьев потерял. Как же теперь в глаза настоятелю посмотреть? Будет ли у него еще такая возможность?

– Будет.

– Что? – Неужели вслух сказал?

– Завтра вас заберет корабль.

– Так не ходят же они!

– Вот завтра и узнаем: ходят или нет. – Лавр говорил спокойно, размеренно, так почему Луке казалось, что тот заставляет себя так разговаривать? Будто боится выдать чего лишнего?

– Позволишь нам с братьями к мощам приложиться?

– Отчего же не позволить? Ступайте за мной.

Лавр привел троих монахов к неприметной двери, толкнул, из-за нее вырвался ледяной ветер, пахнущий плесенью и пылью. Зачем же такое от людей прятать? Мысли так и вспучивались в голове, скакали точно блохи по дворовому псу, кусали больнюче.

– Там они, – сказал и стоит, сам не идет. – Тесно всем будет, я здесь подожду: – Лавр словно оправдывался, и пока Лука думал, братья юркнули внутрь, упали на колени перед похожим на саркофаг камнем.

– Я после пойду, – пробормотал Лука в ответ на вопросительный Лавров взгляд. – Прав ты, тесно всем будет. Да и темно, свечку бы запалить. Принеси, я пока дверь подержу.