Пацан начал кричать, кидаться на прозрачную преграду. Жоре стало его жаль. Пусть он не его отец, да сердце ведь не железное, все чувствует. Дома у него есть Мишка, который его за пустое место считает, не то что батей назвать. Вроде и вымахал лось, в душе все равно подростком остался и бунтует совсем по-детски.

Внезапно Жору качнуло так, что едва на ногах устоял. Покойник наблюдал, не делая больше попыток прорваться, только глазюки щурил. Стена пошла трещинами, чуть простояла и осыпалась искрами, которые тут же впитались в черную землю. Пацан не кидался, видать, совсем сил не осталось даже на то, чтобы присосаться. И смотрел теперь с нескрываемой жалостью.

– Ты не помнишь меня, – завел прежнюю песню. – Но и я, выходит, не вчера с друзьями за реку пришел? Ответь, папа.

– Не вчера. – Жора не чуял ног, тело стало ватным, непослушным. – Сколько точно ты здесь, не скажу, может, пять лет, может, и все пятнадцать. Ты умер, пацан.

– Знаю, – неожиданно выдал тот. – Помню, как под землю проваливался. Как кричал помню. Меня будто тащил кто снизу. Потом ворон прилетел. Слепой. Ворон и напугал того, кто меня у ведьм выменял на своего, потому я не весь под землю провалился. Больно.

Жору как током пробило. Это «больно» вдарило в челюсть, выбивая дух. Не помнил он пацана, точно не помнил! А вот это самое «больно» вдруг вспомнил. Руку, протянутую к нему, вспомнил и знакомца своего белоглазого.

Голова взорвалась изнутри, череп острыми краями осколков впился в мозг. Жора рухнул на колени, прикусив язык, отчего рот наполнился соленым, в глазах потемнело. Обхватил голову руками – цела вроде, не лопнула. С трудом веки разлепил, пацан стоит рядом, а пальцы его гладят седую Жорину макушку. От холода или еще по какой причине, но боль потихоньку отступила. Отдышавшись, понял, что подняться пока не сможет, нужно полежать. Этот не причинит вреда, силы в нем не осталось почти, не присосется. Если вообще собирался присасываться-то.

– Я его не видел, – голос пацана убаюкивал, – зато ты можешь посмотреть.

Он говорил и будто сам удивлялся, откуда берутся нужные слова. Ведь минуту назад себя не осознавал, не помнил, как здесь очутился.

– Он сказал, что я его часть.

– Чья?

– Не знаю. Показать тебе?

– Как покажешь, если сам не видел?

– Не знаю, а показать могу.

– Валяй. – Жора растянулся на земле, которая почудилась ему мягкой периной.

Больше он ничего не успел ответить, когда в легких вспыхнул пожар, рот моментально пересох, так что язык прилип к небу.

Над головой повисло серое солнце, почти без лучей, а сам он лежал теперь на мягком песке.

Так вот почему перина померещилась…

…Корабль прибыл в порт глубокой ночью, плотная духота сразу приняла его в свои объятия. Лука уже облачился в монашескую рясу и вышел на палубу, всматриваясь в непроглядную темень впереди. И как только капитан отличил место швартовки? Вскоре зрение начало выхватывать какое-то движение, к ним направлялись лодки, коих оказалось больше ожидаемого. Да кто же знал, как оно выйдет…

Из всей команды выжило чуть больше дюжины человек, среди которых четверо его братьев из обители. Трупы, раздувшиеся и почерневшие, измененные болезнью до неузнаваемости, выбрасывали за борт в надежде прогнать заразу. Потом этими же руками ели и от скуки устраивали кулачные бои. Почти все, кто касался тел, впоследствии погибали.

Это были самые страшные недели в его жизни, когда казалось, будто сам Господь отвернулся от людей, обделив милостью своей. Когда первый из братьев пожаловался на лихорадку, остальные принялись молиться усерднее, хотя и казалось, что подобное просто невозможно, а хворь непременно отступит, побоявшись сильного слова.

Язвы на покрасневшей коже проявились уже на следующий день, напуганные матросы попытались выбросить еще живого человека в море, но братья встали стеной, не позволив творить бесчинство.

– Лука! – Едва слышный голос разбудил его среди ночи, когда настала его очередь нести дежурство. – Лука, подай воды. Пить хочу.

Он зачерпнул из бочки пахнущую кислым воду, поднес миску к растрескавшимся губам несчастного. Пить тот почти не мог, больше проливал на себя. Наконец с трудом поднял руку, отводя посудину в сторону. Пресная вода здесь была на вес золота, расплескивать ее зазря никак нельзя.

– Слушай меня, Лука, только не перебивай. Зря мы отправились в такую даль, все напрасно.

– Не говори так, брат Тихон! – Лука тут же позабыл о данном обещании не перебивать. – Сам Господь нас ведет, неужели ты не видишь?

– В том и дело, что вижу. Пустые корабли сколько раз нам уже попались на пути? Можешь не трудиться отвечать, даже одного уже было чересчур. Все на тех судах умерли, никто не спасся.

– Они не спаслись, потому как в божье писание не верили! Мы – другое дело!

– Мне понятна твоя горячность, – Тихон закашлялся, на рубаху попали капли алой крови, – сам таким был. Только гордыню надо усмирять. Господь всем помогает, и верующим, и нет, для него не существует разницы. Здесь же он сам наслал на людей кару! Не перебивай, прошу, мне недолго осталось.

Лука промолчал, закусив губу. Чего такое Тихон несет? Отвернулся от Небес, вот и мается теперь!

– Сон я видел, в нем ко мне явился ангел и рассказал все. Мор по всей земле идет и еще не скоро схлынет. Через язвы эти мы души свои очистим. То, зачем ты отправился в путь – погибель, но не спасение. В обители уже никто тебя не ждет. Поворачивай сразу обратно, как только на суше окажешься.

– Тихон, ты разумом помутился, не иначе! Хочешь, прямо сейчас всех братьев сюда позову? Не один я, слышишь! Не один!

– Сейчас не один, – смиренно ответил Тихон, приподнявшись на локтях. Пламя свечи, вырывая его лицо из чернильной темноты, делало кожу похожей на маску. – Ели не вернешься, как я тебе сказал, уже не исправишь ничего.

– Нельзя снам верить! Сны бесы людям насылают, чтобы от Света отворотить! Теперь я знаю, почему ты заболел!

– Лука! – В тесную каюту вошел Федор, самый младший из них. – Еще у двоих лихорадка!

– Никому не спастись, – с тоской выдохнул Тихон, опускаясь на твердую лежанку. – Теперь уже точно.

– Ступай, Федор, – не оборачиваясь в его сторону, велел Лука. Он смотрел на Тихона со злостью, даже ненавистью, желая скорейшей смерти тому, с кем еще недавно делил кров и пищу. – Не знаю, что там тебе привиделось, только я не отступлюсь! Заберу то, за чем приехали, и домой вернусь с благой вестью.

Спустя несколько дней Лука с четырьмя братьями сошли в порту чужого города. Их сразу же взяли под стражу. Точнее, так они подумали, когда услышали незнакомое доселе слово «карантин». Как оказалось, таким странным способом местные пытались бороться с болезнью.

– Мы едим достаточно чеснока, и наши распятия из чистого серебра, – попытался воззвать к благоразумию Лука, пока их вели в какой-то сарай, названный их провожатым постоялым двором. Даже послушники, привыкшие к аскетичному образу жизни, зароптали, увидев место, где им предлагалось спать. Скотина содержится в лучших условиях!

– Либо так, либо отправляйтесь обратно, – беззлобно отвечал провожатый, не сбавляя шага. – Только добираться придется вплавь. Корабли из нашего порта больше не выходят, торговля остановлена. В городе голод и мор, нам ни к чему новые проблемы. Зачем вы здесь?

– Мы паломники, прибыли по приглашению достопочтенного Омида Эшки.

– Его тело сбросили вчера за городскую стену, – провожатый говорил обыденно, будто сообщал незначительные новости. – Хоронить больше негде и некому. Вы последние, кого мы принимаем, и скажу сразу, ваших мертвых мы не отдадим. Хотите, забирайте за стеной, но и туда вас никто не выпустит.

– У нас нет мертвых. – Лука осенил себя крестным знамением. Братья повторили за ним.