– Думаю, его компромат на секту такая же липа. А жаль, версия казалась вполне рабочей.

От Инги не укрылся его жест, когда рука мужчины потянулась к карману. Его тоже тянуло закурить. Но главное – он ей верил, вот так запросто, без доказательств и фактов, обозначил свою позицию несколькими словами. Можно было не спрашивать, без того все ясно. А она спросила. Спросила и замерла в ожидании, будто готовилась выслушать приговор, еще не зная, что решил судья.

– Так вы мне верите, товарищ майор? – От его ответа зависело ее будущее. Их общее будущее.

– Я мужчина, Инга, – просто ответил он, – мужчина, у которого есть глаза. И не пытайтесь меня переубедить. Настоящую женщину я никогда не спутаю с кем-то другим. А теперь, если нет возражений, предлагаю прогуляться.

Она не возражала.

– Вам не холодно? – спросил Кольцов, когда они даже не успели отойти от ресторана. – Может, хотите зайти переодеться? А я встану под вашими окнами, буду посматривать на часы и оглядываться по сторонам, чтобы никто не догадался, кого я жду.

– Боюсь, там, где я сейчас живу, у вас не получится спрятаться, товарищ майор! – Инга рассмеялась, чувствуя легкость и свободу, не опасаясь нарушить условности. – Наша банда расположилась в пансионате с панорамными окнами на первом этаже, а деревья на территории расти категорически не желают. Кстати, руководство приняло решение завершать работу. Осталось доснять пейзажные кадры, пару интервью и все. Остальное в студии.

– Значит, придется вам терпеть не только меня, но и холод. – Суровый майор подмигнул или ей показалось?

В город пришло бабье лето с его мягким теплом и все еще пахнущим разнотравьем ветром. Холодно Инге точно не было, о чем она и сообщила своему спутнику.

Они прошли молча два квартала, не ощущая неудобств из-за своего молчания. Им было хорошо. Инга точно знала, что ему не хочется с ней прощаться точно так же, как и ей с ним. Жаль, что ни он, ни она не выскажут своих желаний.

Пока не выскажут. Еще не время. Пусть все идет своим чередом.

Говорить на самом деле хотелось очень много, например какие именно ей снятся сны и какую роль в них играет Тимофей Кольцов. Она поежилась, вспоминая, бросила короткий взгляд на мужчину. Кажется, не заметил.

– Инга, я задам вам вопрос, и, если он покажется для вас неприемлемым, пожалуйста, дайте знать.

– Задавайте, товарищ майор. – Она обогнала его и, развернувшись, пошла спиной вперед. – Обещаю быть предельно честной.

– Нет, забудьте. Глупости это все.

– Товарищ майор, я настаиваю. – Она остановилась, Кольцов по инерции сделал еще шаг, и они оказались очень близко лицом друг к другу. В повисшей неловкой паузе запуталась тишина, нарушаемая лишь звуками их дыхания. – Я настаиваю, – повторила Инга. – Вы же не хотите, чтобы я умерла от любопытства?

– Не хочу. – Его улыбка получилась какой-то напряженной и даже злой. – Мне вот что важно понять про ваши способности: почему бы не покопаться в астрале или как оно у вас называется, чтобы выудить имя убийцы? На худой конец можно описать внешность, какие-то особые приметы.

– Проблема в том, товарищ майор, что люди сами создают стереотипы, а потом начинают в них верить. – Инга мысленно поблагодарила его за возможность переключиться и попробовать замять неудобный эпизод, даже решила не обижаться на пренебрежительный тон. Действие алкоголя оказалось быстротечным, и голова у нее снова сделалась ясной и пустой, ровно как и желудок. – Представьте, если бы у вас была рация, которую нельзя выключить, но из нее сплошным потоком льются чужие разговоры. Голоса перебивают друг друга, накладываются один на один, создавая тем самым чудовищную какофонию. Смогли бы вы разобрать, кто и о чем говорит?

– От такой рации никакого прока. Выходит, вы настраиваетесь на определенный канал и, условно говоря, общаетесь с тем, кто подключен к нему с другой стороны?

– Да, но очень условно. Если брать интересующее вас дело, то здесь на канале лишь помехи и отдаленный гул.

– Что-то похожее говорил Жора, – задумчиво протянул Кольцов. От вопроса, кто такой этот Жора, отмахнулся, мол, не важно, и резко сменил тему: – Инга, я должен вам кое в чем признаться.

– Признавайтесь, товарищ майор, – кивнула она, – но помните, все сказанное может быть использовано против вас.

– Так говорят только в американских сериалах. – Он вдруг потянулся к ее шее и застегнул верхнюю пуговицу плаща. Он застегнул, а Инга едва не разрыдалась от простого проявления заботы. Ей даже пришлось отвернуться, чтобы он не заметил блеска в ее глазах. – Что-то не так? Я не должен был…

– Нет, – перебила, не позволяя оправдываться, – все нормально. Вы собирались в чем-то признаться, товарищ майор?

– Собирался, и, признаюсь, мне зверски хочется есть!

– Готова сделать встречное признание, – слезы моментально высохли, уступая место какому-то бесшабашному веселью, – я бы слона слопала и даже без соли!

– Все же предлагаю начать с бургера и картошки. И зовите меня Тимофей.

– Хорошо, – сказала Инга, отвечая на оба предложения сразу.

Михаил ненавидел больницы и докторов ненавидел тоже. И почти возненавидел свою мать, которая продолжала таскать его по кабинетам на протяжении двух лет.

Ему не нужна помощь, неужели так сложно понять!

Лучше бы подумала о своем ухажере, вот где целый букет расстройств! Но вместо того чтобы запихнуть его в психушку, к нему приходят люди и просят о помощи.

Мир сошёл с ума, если бывший санитар, возомнив себя провидцем, принимает народ. На их, между прочим, кухне и принимает. Мать носится с ним как курица с яйцом, а родного сына выставляет за дверь, чтобы не мешал.

Иногда Михаил думал, что лучше бы ему оставаться в том безмолвном сером мире, где он почти привык существовать. В том мире бродили тени ведьм, которые и засунули его туда.

Ведьм он теперь тоже ненавидел!

Он долго не мог понять, как ему приспособиться к новой реальности, в которой он, по сути, стал чужим.

Как оказалось, он провел за гранью тринадцать лет. И за все лишения, испытания и сложности не получил ровным счетом ничего. Люди, называющие его счастливчиком, уникумом и прочими громкими эпитетами, не понимали, что буквально насмехались ему в лицо. Где его счастье? В чем, спрашивается, уникальность? Вера, в которую вселилась ведьма всего на час, и та начала видеть пророческие сны.

А что он? Да ничего!

Даже читать и писать пришлось учиться заново. Спасибо хоть ходить не разучился.

А Вера, его любимая сестра, ради которой он и поперся на то кладбище, не оценила стараний и плюнула в душу больше всех. Он видел, как она сохла по своему Воронову, смотрела дурочкой издалека, вздыхала и прятала взгляд, стоило уроду пройти мимо. Михаил просто хотел помочь своей сестренке, устал видеть ее страдания.

Он один знал, что для исполнения желания мало припереться за старое русло, нужно обязательно найти что-то, о чем он теперь не мог вспомнить, но совершенно точно нашел тогда.

Нашел и спрятал.

Та ночь сохранилась для него обрывками воспоминаний, куцыми эпизодами. Будто вспышками перед внутренним взором возникали картинки, из которых никак не удавалось собрать законченный сюжет. Отчетливее всего запомнилось, как к нему тогда вышла ведьма, будто из воздуха соткалась. Вышла и смотрит глазами без зрачков. Михаил тогда решил, что глаз у нее вовсе нет, только пустые глазницы. Подойти бы, рассмотреть, а ноги не идут.

Ведьма подошла сама. Вот только что стояла поодаль и уже оказалась настолько близко, что можно было бы уловить ее дыхание.

Можно было бы, если бы она дышала!

С глазами у ведьмы все оказалось в порядке, на месте глаза. С самой только ведьмой творилось неладное. Движения ее были ломаные, резкие, будто на шарнирах несмазанных, и голова, и руки с ногами. А уж как она уронила голову на плечо, тут он вскрикнул по-девчоночьи, но с места сойти так и не сумел. Голова ведьмы лежала на плече так, словно к шее не крепилась. Было страшно увидеть рану и белые обломки костей, потому Михаил продолжал смотреть в колодцы глаз.