Я не знаю. И, наверное, не знают даже его люди. И все же они тоже играют, нехотя и с большим скрипом принимая правила.

— Да, госпожа, - цедит халларн.

Киваю и оборачиваюсь. Звуки драки за спиной почти пугают. На несчастного Борона навалилось уже четверо, а старик продолжает биться и метаться под их телами. Под залитым кровью лицом – звериный оскал безумца.

Хлесткие удары заставляют морщиться, хоть в наших студеных землях драка до крови и выбитых зубов – не последнее дело. Я к такому привычна. Но сейчас все равно пугаюсь. Как в тот день, когда по приказу отчима поколотили конюха, который провинился лишь в том, что недостаточно начисто вытер его жеребца.

Старика забили насмерть.

Палками.

Борона бьют снова и снова, но он до сих пор сопротивляется, и даже приподнимается, пытаясь скинуть с себя противника, который вдвое младше и крепче него.

— Веревку! – кричу я.

Моток тут же оказывается у меня в руке.

Нужно разнять дерущихся, пока они не загрызли друг друга, словно звери.

Ко мне на помощь приходят еще двое, и только так нам удается связать завывающего старика.

Но и связанный по рукам и ногам он продолжает сопротивляться. И на мгновение мне даже кажется, что не выдержат даже толстые прочные веревки, на которых рабочие таскают карьерный камень и глыбы из недр гор.

Его сила невероятна. Она… необъяснима.

У северян есть легенды о древних воинах-берсеркерах, которые в обмен на великую силу жертвовали богам собственную душу. В схватках такие воины были неудержимы, в одиночку могли расправиться с десятком вооруженных людей. Их не останавливали ни раны, ни боль. Они с яростными воплями прорубались сквозь плотный строй и даже каменные стены, грудью встречали дождь из стрел. Встречи и шли дальше.

Но ведь это всего лишь легенды…

— С ним когда-нибудь было что-то подобное? – спрашиваю северян.

Их растерянные лица красноречивее всяких слов.

— Он что-нибудь пил? – Обвожу всех пытливым взглядом, но в ответ лишь тишина. - Что-то особенное?

— Нет, госпожа, - отвечает кто-то безликий из толпы.

— Мы не видели, госпожа… - подхватывает следующий.

Я знаю, что волхвы некоторых племен используют в своих настойках толченный черный гриб, который растет в глубоких теплых пещерах и настаивается на смраде серных озер. Но она – глоток милости для умирающих, чтобы забыли о боли и не теряли мужества в свой последний час.

Но откуда у старика может быть такая настойка? Да и зачем она ему?

Остается выждать время, когда Борон придет в себя и сам все расскажет.

— Отнесите его в замок, я хочу быть рядом, когда он очнется.

— Зачем он тебе, кошка?

Я многое видел. Поле сражения – не то место, побывав на котором, легко остаться прежним. Я видел смерть. Много смертей.

Видел людей, рассеченных на части, но продолжающих цепляться за жизнь. Видел обгоревших как головешки воинов.

Видел кровь, внутренности, дерьмо и червей, копошащихся в гниющих ранах стонущих солдат.

Я видел столько грязи и боли, что научился пропускать их мимо себя. Когда ты берешь в руки меч и идешь убивать – будь готов, что ночью к тебе придут кошмары. Мои кошмары давно избегают моих снов.

Я никогда не убивал для удовольствия и никогда не мучил из праздной скуки. Все, что я делаю, - необходимо для победы императора. Поэтому мне тяжело понять, отчего Дэми вцепилась в полудохлого старика и вздумала тащить его в замок, словно пушистого котенка. И не только тащить, но и ухаживать за ним чуть ли не день и ночь.

Я даже почти завидую костлявому дохляку, что она ни разу не уделяла подобного внимания мне.

Его нужно было просто прикончить. Добить ударом милости, чтобы не затягивать агонию. Это не жестокость. Это – здравый смысл. Нужно избавляться от слабых и бесполезных, чтобы все самое лучшее доставалось сильным и полезным. Но этим людям, никогда не знавшим «радости» родиться на голых бесплодных камнях, и с детства воевать за каждую крошку хлеба, этого не понять. Для них гуманнее вот так – продлевать мучения и тратить впустую драгоценные ресурсы.

И моя будущая жена – тот еще садист. Старик третий день исходить слюной в бреду и агонии, привязанный столу, но Дэми продолжает отпаивать его какими-то снадобьями и почти не спит, боясь, что ему станет хуже. А он, судя по всему, в себя приходить не торопится. К тому же за эти дни настолько яростно сражается с веревками, что в клочья перетер кожу в нескольких местах. До самого мяса. Если ничего не изменится – старик просто истечет кровью.

Дэми не сразу, но реагирует на мой вопрос. Сначала возмущенным блеском в глазах. Потом, опомнившись, смиренно отвечает:

— Потому что я должна знать, что превратило спокойного старика в… вот это.

— Старческое слабоумие часто сопровождается безумием, - пожимаю плечами. – Позволь подарить ему милосердное избавление смертью.

— Милосердное? – вскипает она. Бессонница сделала ее нервной, и я даже сам с трудом понимаю, почему до сих пор потворствую этой игре в благодетельницу.

Возможно, мне самому не очень нравится, что рядом с моими людьми, которых и так на перечет, ошиваются северяне с какой-то… заразной болячкой.

В любом случае, придется довериться настырности и упрямству моей северянки.

И на всякий случай позаботиться о том, чтобы за ней «присматривали». Как бы мне не хотелось верить в некий шаткий мир между нами, я не удивлюсь, если она, вычленив причину безумия, решит использовать ее против меня. В конце концов, если каждый еле живой северянин станет валить моих воинов словно деревянные болванки, это может стать серьезной проблемой.

— Я должен покинуть тебя, госпожа, - говорю будущей жене, намеренно закрывая предыдущую тему. – Дня на два-три. Надеюсь, когда вернусь, в моем замке не будет кричащего безумца, блюющего кровью.

Вижу, как ходят ее желваки. Реакция на «мой замок»? Разве это не так?

— Мне кажется, сегодня ему немного лучше, - говорит она. – Надеюсь, боги будут милостивы и вернут ему разум.

— Пусть вернут. Хотя, боюсь, он уже давно проглотил собственный язык и ничего тебе не скажет.

Дэми и сама понимает, что я прав, но северное упрямство не позволяет это признать.

Что ж, у нее есть два дня.

А у меня есть небольшое дело. И это дело я хочу выполнить сам, хотя император, узнай о моих планах, приказал бы посадить меня под замок. Хорошо, что Эр ничего не узнает.

Со стороны может показаться, что мы, сидя на своих позициях, ничего не знаем о том, что происходит в глубине северных земель. Это не совсем верно. В рядах северян есть лазутчики, регулярно снабжающие нас оперативными данными о перемещениях больших скоплений войск или готовящихся планах. Кроме того, при случае, лазутчики совершают диверсии, вроде поджогов складов с запасами провианта. И сегодня я получил донесение, которого ждал несколько дней. Очень тайное и очень личное донесение.

Я не похож на северянина, даже если натяну меховую шубу и отращу бороду, но сегодня придется натягивать шутовскую маскировку. Выбор у меня большой – за время боевых действий к нам в руки попало большое количество северного снаряжения. Часть из него обычно идет на переплавку, еще частью экипируются лазутчики и диверсионные группы, действующие глубоко в тылу противника, но основная часть, конечно же, просто выбрасывается.

Я одеваюсь так, чтобы максимально не бросаться в глаза. Толстые стеганые штаны, меховые сапоги с опушкой, кольчуга поверх стеганной же рубахи, меховая парка и шлем с бармицей[1]. Вылитый северянин, если никто не будет вглядываться в прорези шлема. Впрочем, я не собираюсь выходить на свет, а в темноте стану одним из многих.

Мне предстоит провести в воздухе не один час, но я привык к холоду и ветру. Небо сегодня затянуто плотными тучами так что сама природа благоволит моим намерениям. И все же сажаю дракона не у самых стен довольно приличных размеров города северян. Лишний риск ни к чему. Если меня раскроют – будет много крови.