– Но вы были коммунистом!
– Как и большинство тех, кто завтра проголосует за независимость.
В третьем ряду руку тянул, если судить по визитке на груди, журналист из «Пари Матч», худой и низкорослый, как жокей, наполовину лысый, в больших очках, придававших ему вид испуганного гнома. Модератор дал ему слово. Лучше бы он этого не делал.
– Я не понимаю, почему вы держитесь за старое? – гном блеснул лысиной. – Весь цивилизованный мир строится на принципах экономического либерализма и политической демократии, – он говорил на чистейшем русском без намека на акцент.
– Общие рассуждения о незримой руке рынка и прочих либеральностях меня ни в чем не убеждают. Что касается демократии… Я не против, но в местном исполнении этот проект меня исключает.
– Вас лично?
– Да. Мои отец и мать не были гражданами Первой республики, как и большинство русскоязычного населения.
– Но вы же латыш!
– Да, но мои родители до 1945 года жили в России.
– В программе Народного фронта нет никакой дискриминации по национальному признаку. Дайте мне сказать! Тише, тише! Я хочу процитировать слова одного из лидеров Народного фронта, – гном стал нервно перелистывать журналистский блокнот. – Вот! «Народный фронт Латвии авторитетно заявляет, что будет последовательно защищать стремление всех живущих в Латвии нацменьшинств к культурной автономии, национальному самоутверждению и пробуждению».
– Никогда столько не лгут, как во время войны, после охоты и до выборов.
– Это все, что вы можете сказать?
– Вам недостаточно?
– Народный фронт намерен интегрировать пришлое население. Вас это не устраивает?
– Интегрировать? – я пожал плечами. – Кого, куда? Вы хотите, чтобы мы все вместе отмечали день легионера Waffen SS и пели Хорст Вессель.
Шум в зале нарастал.
– У вас нет никаких оснований охаивать программу Народного фронта.
– Хорошо. Не буду. Прекрасная программа. Просто отличная! – Я взял лежащую перед Марисом программу Народного фронта и помахал ею. – Отвезите эту брошюрку в Париж и подарите Жаку Дерриде, надеюсь, вам известен этот французский философ, показавший миру, что скрывается за текстом. Уверен, он поместит ее в рамку как блестящий образец саморазоблачения. Там есть все: застарелые страхи, скрытые фобии, предрассудки, латентный фашизм и много чего еще. Можете попросить также Ролана Барта поискать в этом тексте скрытые коды и «значения второго порядка», их там – тьма. А если поднапрячься и разложить текст по Лакану – я на секунду онемел перед сложностью задачи, – то получится… получится не программа, а… полная белиберда.
Я хотел сказать – «хрен собачий», но постеснялся.
Марис не выдержал:
– Мы действительно хотим межнационального мира. Но мы не можем построить национальное государство так, чтобы никто не был обижен. Кому не нравится Латвия, пусть уезжает! – он произнес это спокойно, с благосклонной улыбкой епископа, дарующего отпущение грехов.
– Все правильно! Чтобы кто-то обрел будущее, кто-то другой должен его потерять, – парировал я. – Вот и ответ на все ваши вопросы.
Шведская журналистка, сидевшая как цыганка в ногах первого ряда, тоже подала голос:
– За Народный фронт проголосовало абсолютное большинство народа. Меньшинство должно подчиниться большинству.
– Только не надо ссылаться на народ. Народ – это та часть государства, которая не знает, чего хочет.
– «Народ тупит», – издевательски прокомментировал меня журналист, сидевший справа от француза.
– Это вы сказали! А я процитировал Гегеля. Нет никакого большинства. Есть технология одурачивания.
– Но вы же не будете отрицать, что общественное мнение склоняется не в вашу пользу, – не унималась шведка.
– Общественное мнение склоняется туда, куда оно склоняется, и вряд ли вы мне докажете, что это имеет хоть какое-то значение, – мне не хотелось полемизировать на эту проигрышную для меня тему, и я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более отстраненно.
– Извините за фамильярность, – из задних рядов с вытянутой рукой высунулась немецкая журналистка, которую во время утреннего интервью Костя прозвал тевтонской кобылой, – но я действительно хочу понять, почему молодой образованный человек, латыш, и, как вы утверждаете, не связанный с коммунистами, защищает империю зла?
Напряжение в зале росло по всем правилам и требовало выхода. Самое время что-нибудь выкинуть.
– Я бы не хотел оперировать понятиями добра и зла. Как известно, они часто меняются местами. Прошедшие демократические выборы, которые тут все считают добром, были верхом цинизма, – я повысил свой голос до обличающей высоты, – разные по численности округа, джерримендеринг, лживые посулы, запугивание, – мой голос пронесся над залом и разбился о противоположную стену. – Официально заявляю: при выборах в Верховный Совет, который завтра проголосует за независимость Латвии, был нарушен основополагающий принцип демократических выборов, принцип – один человек, один голос.
Марис попытался перекричать взорвавшийся зал:
– Допущенные нарушения были необходимы. Россия – это тотально порочное государство. Суть несвободы. Освобождение от России – путь к свободе.
Этот спич я не мог оставить без внимания. К счастью, шум немного поутих.
– Есть такая китайская сказка, – я посмотрел на китайских журналистов, – победивший дракона сам становится драконом. Империя зла будет побеждена, но на ее месте возникнут такие маленькие тоталитарные государства. Такие маленькие дракончики. Failed States. Я вообще не верю в полноценную государственность обиженного на историю этноса, – в зале снова поднялся шум, и мне пришлось повысить голос. – Уже само слово «нация» в устах Народного фронта звучит репрессивно. А теперь извините! Джентльменское уважение к завтрашнему дню не позволяет мне больше рассуждать на эту тему.
– Я вижу, вы действительно безнадежны, – гном окончательно вышел из себя, мне даже показалось, что он полез в мою сторону по головам. – Вы самый обыкновенный коллаборационист!
– А те, кто сегодня радеют за нацию, активнее всех лизали задницу Москве.
Произошло то, что и должно было произойти, – я закусил удила. Еще чуть-чуть – и пресс-конференция превратится в скандал. Я посмотрел на Костю. Он сидел, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Значит, не все так плохо.
К счастью, пресс-коференция внезапно закончилось. Модератор встал и объявил, что время истекло.
Несколько журналистов русских газет подошли пожать мне руку. Костя был в восторге.
– Превосходно, – радовался он, передвигаясь туда-сюда своей слегка прыгающей походкой. – Failed States! Блеск!
У меня было другое мнение.
– «Кричали женщины “ура!” и в воздух чепчики бросали…» Ты забыл о главном принципе пиара: все, кроме некролога. Боюсь, завтра меня вынесут ногами вперед.
– Наоборот! Тебя хотят видеть на телешоу «Сегодня вечером».
– Хватит с меня. Я сегодня слишком долго морочил людям голову.
Ко мне подскочила шведская журналистка. Из-под джемпера, облегающего фигуру, там и сям выглядывало ее розовое тело.
– У меня вопрос: что вы имели в виду, говоря о Failed States? – почти прокричала она на ломаном русском.
– Посмотрите в словаре.
Я повернулся, чтобы уйти.
– Стойте, стойте! А вступление в Евросоюз?
– Что Евросоюз? Пусть ему будет хуже.
– Прибалтика для Евросоюза гомеопатическая доза.
– Как бы она не стала каплей яда.
На выходе из зала я столкнулся с Костиной симпатией. Высокий рост, короткие каштановые волосы. Короткая, обтягивающая кожаная юбка с тонким светлым свитером, темно-серые туфли на устойчивом каблуке. Одна из тех коварных женщин, которые мучили мое воображение в нежном возрасте между «Алыми парусами» и «Декамероном».
Она протянула мне руку.
– Хочу с вами познакомиться. Вивиан Белчер, корреспондент лондонского журнала. Можно на английском?
Я кивнул, чувствуя, как у меня мгновенно пересохло в горле и чуть-чуть сжал пальцы ее руки.