Титхеперура разразился хохотом от своей шутки, и все остальные тоже начали гоготать.

Звонки от наблюдателей на избирательных участках сыпались один за другим. Бюллетени пересчитывали по нескольку раз.

По радио сообщили, что, по данным экзит-поллов, он проиграл.

Ему уже было все равно. От торшера шел теплый свет, было уютно и тихо. Он подумал, что в жизни есть вещи поважнее постоянной борьбы за переустройство мира. Надо просто жить и получать от этого удовольствие.

Недавно они поменяли квартиру в спальном районе на квартиру в центре города. Высокие в три с половиной метра потолки, просторный холл, комната для домработницы, паркетные полы в елочку и наружные стены потолще крепостных. Входная дверь и дверь из кухни выходили на просторную лестницу.

Но главное – камин. Он всю жизнь мечтал о камине с открытым огнем, кресле-качалке и часах на каминной полке.

Марсо появилась в дверном проеме, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Кушать будешь?

– Нет.

– По радио только что сказали, что ты проиграл.

– Конечно, проиграл. Но не эти выборы.

Марсо опустилась рядом с ним на ручку кресла перед телевизором. На ней был растянутый свитер того же оттенка серого, что небо за окном. Собранные на затылке и приподнятые над шеей густые светлые волосы, казалось, были готовы рассыпаться от малейшего прикосновения.

– Ну, что теперь? – спросила она.

– По-моему, все нормально.

– Нормально? Это ты называешь нормально. Из тебя сделали карикатурного злодея, над которым все смеются.

– Кто?

– Телевидение, газеты. Даже русская газета назвала тебя «бомбистом».

Марсо невидящим взглядом уставилась в темный угол комнаты. Голубоватый свет телеэкрана падал ей на лицо, делая его невыносимо печальным.

– Какой из тебя, к черту, политик, – вдруг взорвалась она. – Политики борются за власть. А ты? Размазываешь сопли. Если тебе не нужна власть, то надо, извини меня, заткнуться.

– Политика – это игра. Играть надо на стороне слабого. Игра на стороне сильного – полная бессмыслица.

– Политика ради политики? Лучше уж деньги ради денег, – Марсо закрыла глаза и помассировала виски. – И чего ты добился? Ты уже почти мифическое существо, кангар новейшей истории Латвии. Нет, ты даже не кангар. Тот хотя бы продался немцам. А тебя никто не покупает. Не нужен ты никому. Теперь ты враг народа, как и твоя бабушка.

Эдд вдруг почувствовал, что потерял интерес ко всему. Марсо права. Его бунт не имеет никакой конкретной цели. А последствия могут быть трагичными.

– Я не враг народа, – устало сказал он. – Я враг одной его части.

– Большей его части, – Марсо наклонилась и взяла его за подбородок. – Что будем делать? Ты хоть знаешь, что у тебя рубашка одета наизнанку? Бить будут.

Он убрал ее руку:

– Будем малевать черный квадрат и молиться.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Лучше быть врагом народа, чем дерьмом в собственных глазах.

Марсо посмотрела на Эдда, как на больного.

– Ты ведешь себя так, как будто на твоем пути стоит не история, а мелкие хулиганы.

– Я веду себя так, как будто я и есть история. Шутка.

– А ты ведь действительно так думаешь.

– Хочешь отправить меня в сумасшедший дом?

– Давай уедем. Пусть им будет хорошо без нас.

– В Россию? Жить в нищете, встречать рассветы?

– Поверь моей интуиции. Твой отец всю жизнь хотел вернуться в Москву. Я это делаю не для себя, а для тебя, на себе я уже поставила крест.

– Никуда мы не поедем, – в голосе Эдда впервые прозвучала неуверенность. Он хрипло откашлялся и уставился на экран телевизора. Появились новые данные с избирательных участков.

– Ты совершаешь ошибку.

– Давай дождемся исхода выборов, – Эдд записал данные со своих избирательных участков в блокнот и брезгливо поморщился. – Ты же знаешь, как я не люблю что-либо обсуждать заранее.

Чтобы Марсо отстала, он сделал вид, что погружен в свои мысли. Да, в последнее время удача ему изменяет. Но из всех возможных неудач он выбрал самую щадящую, ту, которая не ведет к потере самоуважения.

Наверно, что-то такое он произнес вслух, потому что Марсо сказала тихим, спокойным голосом: «В наше время быть просто самим собой – непозволительная роскошь. Поэтому держись меня, я твой единственный шанс в этой жизни».

Не зная, куда себя деть, Эдд взял с полки первую попавшуюся книгу и попытался читать, но через минуту не мог сказать, о чем только что прочитал.

– Убери свой письменный стол, – посоветовала Марсо.

Эдд расчистил немного места под настольной лампой. Конспекты лекций, незаконченные статьи, заметки, письма, недописанная докторская диссертация. Страна стремительно сползала к хаосу, и его попытки приспособить к условиям Союза китайский вариант потеряли всякий смысл. Он отодвинул бумаги на край стола, потом со злостью смахнул их на пол.

– Я не переживу, если тебя посадят в тюрьму! – сказала Марсо входя в комнату.

– Может, чтобы ты не волновалась, мне вообще не выходить из дома? Все настоящее – опасно. Неопасный сюжет – это диван и телевизор. Но дом может рухнуть, а телевизор загореться.

– Дом уже рухнул. Ты просто не заметил.

Эдд в раздражении передернул плечами. Марсо по обыкновению загоняла его мир в тихое стойло повседневности, как старую клячу. Ему опять захотелось победить. Но телефонные звонки прекратились. Вместо них из приоткрытого окна доносилось приглушенное карканье ворон.

Он пошел на кухню и выпил рюмку водки. Потом вернулся в комнату. Тележурналисты продолжали оперировать данными экзит-поллов, которые не предвещали ему ничего хорошего.

– Что молчишь? – не выдержала Марсо.

– Мне нечего сказать.

Он понял, что может проиграть. По его спине пробежал озноб. Он не имел права проиграть. Это стало бы катастрофой. Прежде чем проигрывать, надо выиграть. Иначе можно потерять все.

Эдд сел в кресло и закрыл глаза. Прилив бодрости после выпитой водки сменился полусонным оцепенением. В памяти возникли картины прошлого, тягучие и невнятные. Весенний запах таяния. Шуршание песка под ногами, плеск морских волн. Съемная дача на берегу моря. Солнце, уходящее за горизонт, остывающий пляж. Он любил приходить туда вечером, когда наступающая темнота скрывала угловатости его подростковой фигуры.

Трехкомнатная квартира его родителей, обставленная дешевой мебелью. Кровать на кирпичах. Отец собирается в очередную командировку на защиту проекта крупнейшей по тем временам теплоэлектростанции. Он опускает рукава застиранной рубашки, завязывает галстук и надевает свой единственный чуть потертый костюм.

Лестница в подъезде его дома. Он спускается вниз, слегка постукивая ключом по металлическим прутьям перил, пять, шесть, семь – словно играя на ксилофоне. Ему навстречу идет директор института, в котором работал его отец. Запах дорогого одеколона, иностранных сигарет и полного довольства жизнью. Как-то в институте он увидел рядом с этим советским плейбоем двух длинноногих секретарш, и его буквально захлестнула гормональная буря. Вот она «дольче вита»!

Тогда он много читал. Стивенсон, Жюль Верн, Александр Грин, «Библиотека приключений», Томас Манн, Фейхтвангер. Призраки литературных героев преследовали его, не давая покоя. Ему снились прекрасные, фантастические сны, а утром не хотелось идти в школу.

На уроках истории ему было скучно. Там он никогда ничего нового не узнавал. Знакомые события, известные люди. То же на уроках географии. Он научился различать страны и колонии по почтовым маркам.

Никто не вникал в круг его чтения, но кое-что отец от него прятал. В пятнадцать лет он выудил из глубин книжного шкафа взрослые книги и понял, что реальная жизнь намного сложнее, чем ему казалось.

Запойное и беспорядочное чтение спасало его от подростковой тоски. Каждый новый год ему казалось, что жизнь начнется сначала и все будет по-другому. Но все продолжалось, как прежде.