Мы пошли на остановку троллейбуса, не касаясь друг друга. Она шла широким размашистым шагом, руки в карманах, на плече болталась сумка. Ее развевающиеся волосы на фоне темного неба были похожи на темную вуаль всадницы с картины Репина.

С крыш с треском срывались и стремительно, словно кинжалы, летели наземь сосульки.

– Надень шапку!

Она удивленно посмотрела на меня:

– Чем я заслужила этот знак внимания?

– Простудишься. И латвийская журналистика на неделю потеряет тебя из виду. Она этого не перенесет.

На остановке сиротливо жались под навесом несколько пар. Мы встали рядом. За нами горел фонарь, и наши тени вытянулась далеко за границы тротуара.

Камилла прижала голову к моему плечу. Я потерся щекой о ее волосы.

Будучи студенткой, она на моих глазах стала виновницей нескольких транспортных пробок. И теперь какой-то проезжавший мимо автомобилист опустил боковое стекло и почти в упор уставился на нее.

Из-за поворота появился троллейбус.

Камилла вынула из сумочки свою визитную карточку.

– На, возьми! Все равно ты от меня не уйдешь.

Идя по городу, я поймал себя на том, что пытаюсь спрятать лицо. Меня узнавали, оборачивались и смотрели вслед. По спине то и дело пробегал тошнотворный холодок узнавания. Правда, такая прогулка по городу с опущенной головой имела и ряд преимуществ. Я больше не спотыкался о неровности асфальта и не наступал на собачье дерьмо.

В столе заказов стояла длинная очередь. Меня узнавали. Я стоял, не поднимая глаз. Главное – не нарваться на разговор. Все, что мне надо – это получить положенное количество еды. И побыстрее смыться.

От нечего делать я пересмотрел все бумажки в карманах. Талоны на алкоголь, сигареты, мыло, сахар и стиральный порошок. Мятые рубли, катастрофически теряющие способность покупать. Менять их на доллары не имело смысла. Слишком мало. Но чтобы покупать в пустых магазинах – в самый раз.

Наконец я получил свой заказ. Замороженная курица, пачка масла, кусок докторской колбасы, десять яиц, кусковой сахар. И все.

Когда я выходил, мне вслед что-то прокричали, но я даже не понял, на каком языке.

Следующей задачей была покупка шампанского.

В винный магазин стояла огроменная очередь. Те, кто уже обменял деньги и талоны на бутылки, рвались на волю сквозь напирающую снаружи толпу.

Очередь двигалась со скоростью десять метров в час. Воняло пролитым пивом и блевотиной. Тут меня никто не узнавал. Я старался сохранить силы для последнего рывка. И вот оно! Я внутри. Еще немного, еще чуть-чуть. Прилавок. Ура! С двумя тяжелыми бутылками и ощущением выполненного долга я пробил толпу по направлению к выходу и вывалился на улицу.

После ужина я развернул в гостиной огромную карту Риги и принялся чертить. Через два часа я, как заправский художник, откинулся назад и придирчиво посмотрел на свое творение.

– Ух! Какая шикарная Джеримандра!

Марсо вошла в комнату.

– Что это?

– Я прочертил избирательные округа по выборам в рижский горсовет на военной карте, где отмечен каждый дом, – в моем голосе прозвучала гордость. – Смотри, что получилось.

Марсо вглядывалась в карту, которая моими стараниями была покрыта разноцветными пятнами разной формы, похожими на осьминогов.

– Ничего не понимаю. Откуда у тебя эта карта?

– Неважно. Главное, я понял, почему в городе, где больше половины населения – русскоязычные, на выборах победили латышские националисты. Смотри! При определении избирательных округов Народный фронт произвел оптимальный для себя раскрой территории города. Все очень просто. Предположим, что одна половина избирательных округов имеет стопроцентное русское населения, а в другой – русское и латышское население делится в пропорции 49:51. Таким образом, численное преимущество русскоязычного населения, естественно, сходит на нет. Поэтому, как ты видишь, территории избирательных округов причудливо изгибаются, а кое-где имеют даже разрывы.

– Но откуда известно, где живут русские, а где латыши?

– Помнишь, перед выборами гражданские комитеты зарегистрировали всех бывших граждан Латвийской Республики и их прямых потомков…

– Но ведь в многоквартирных домах национальности перемешаны.

– Да, поэтому компьютерный раскрой доводили «до ума» вручную: на одном и том же избирательном участке латыши получали избирательные бюллетени одного округа, а все остальные – другого.

– Все равно я ничего не поняла, пошли спать.

– Впервые эту уловку применили в 1812 году в американском штате Массачусетс, и она получила название «джерримендеринг». Тамошнего губернатора звали Джерри, а причудливо расчерченные избирательные округа напоминали саламандру. Сейчас у них джерримендеринг запрещен законом.

– Ты, конечно, обо всем этом напишешь.

– Конечно, напишу.

– О, боже! Дай мне хоть несколько дней покоя.

Я еще раз посмотрел на карту.

– Судя по всему, в штабе Народного фронта завелся американский консультант. В знак уважения к американской истории буду звать его Джерри.

– Так! Значит, ты и с ЦРУ решил бодаться. Давай, давай. Этот Джерри сделает из тебя посмешище, – Марсо провела ладонью по моей щеке. – Если ты сейчас же не пойдешь спать, я с тобой, ей-богу, разведусь.

Не дойдя до кровати, я сел к радиоприемнику. По «Голосу Америки» передавали последние новости. Потом станция куда-то исчезла, и я уснул в кресле под эфирный шум и бормотание на чужих языках.

Секретарша кивком указала Виктору на посетителя, который стоял у дверей его кабинета, прислонившись к стене.

Посетитель оттолкнулся от стены и протянул руку.

– Олег. Нужна информация.

– Для чего?

– Как для чего? Государства больше нет, мне некуда сдавать бандитов. Платить им не хочу. Буду защищаться сам. Поэтому нужна информация.

– Какая фирма тебя интересует? – спросил Виктор.

– Кооператив «1. ТТ». «Первый торговый трест». Ввозит из-за заграницы дешевые тряпки, дерьмовую обувь, барахло всякое и развозит по предприятиям. Коллективы, напуганные дефицитом, сметают все это в счет заработной платы. Прибыль от таких сделок с учетом личного интереса директоров процентов 500, 600. Я тоже торгую на заводах, но хорошим, качественным товаром. В меня уже несколько раз стреляли.

– Да, у меня есть информация. Но она дорого стоит.

– Я не мелочусь!

Виктор взял папку с досье на кооператив «1. ТТ» и стал ее просматривать: где расположен, когда основан, кому принадлежит, чем занимается, количество сотрудников, филиалы, оборот, налоги. Кооператив возник на пустом месте, но уже через полгода имел оборот в полмиллиона долларов. Как следовало из справки Мосгорсуда, председатель кооператива, некто Клепиков по кличке Клоп, в 1986 году был приговорен к 8 годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима за спекуляцию и хищения. Но в 1989 году на волне разгула гражданских свобод и кооперативного движения был выпущен по амнистии. Используя криминальные связи, получил необеспеченный банковский кредит, вложился в транспортные перевозки, взял еще денег, арендовал лесопилку и занялся поставкой леса за рубеж, обходя таможню. На заработанные деньги покупал в Польше китайский ширпотреб и развозил по предприятиям Московской, Рязанской и Калужской областей. Построил холодильник в устье реки Гамбия и начал возить в Нигерию мороженую рыбу, которую покупал за наличные прямо в море. Потом сам приобрел несколько рыболовецких траулеров. Капитаны нанимали экипажи где придется, суля приличный заработок и неплохие условия проживания. Но людей кидали. За долги по заработной плате ангольские власти арестовали и продали с молотка один его траулер. Второй потопил сам экипаж, предварительно привязав капитана к мачте.

Бизнес Клопа «крышевала» банда некоего Стаса Квинского, по прозвищу Фома Аквинский, или просто Фома. По непроверенной информации, банда имела бесшумную снайперскую винтовку «Винторез» и английскую снайперскую винтовку AWM-F.