Через три дня пришел ответ с просьбой нанести визит, и утренним поездом она уехала в Труро.
Мисс Гоуторп была крупной и грозной, но не сварливой. Явно из тех, кто быстро формирует суждения, и ей сразу же понравилась Пэт. Жалованье хоть и низкое, но включало питание и проживание в доме, и Пэт посчитала, что справится. В любом случае, она так обрадовалась предложению, что ей даже не пришла в голову мысль придираться. Она приехала домой с известием, что в следующую субботу четырехчасовым поездом уезжает из Фалмута, чтобы приступить к своим новым обязанностям.
Новости никого не обрадовали. У вдовы Вил, как ее теперь обычно называли, наступили тяжелые дни с мистером Коудри.
Многие вопросы касательно наследства ещё требовалось уладить, а тётя Луиза, верная своему обещанию, ставила бесконечные препоны, мешая окончательному их решению. У нее были какие-то документы, связанные с землей, которую Джо унаследовал от отца, и ее нельзя было убедить расстаться с бумагами, пока не суд не вынес решение. Мистер Крабб, адвокат тети Луизы, и мистер Коудри со стороны тети Мэдж почти ежедневно обменивались длинными письмами.
Однако время двигалось неумолимо, и наконец пробил тот час, когда всё должно было законно перейти тёте Мэдж, вот только Луиза Вил упорно прислушивалась к голосу веры, а не разума. Примерно через неделю после чтения завещания появилось другое завещание, предоставленное стряпчим из Хельстона и написанное пять лет назад, где основная часть имущества передавалась первой жене Джо, как опекуну «по доверенности» его дочери Патриции; и в результате тётя Луиза ещё сильнее уверилась, что раз есть первое завещание, то, вполне возможно, найдётся и третье. Она считала, что после ссоры Джо разозлился и составил второе завещание, но когда остыл, то написал и третье.
Совсем недавно тётю Луизу посетила мысль, что либо ей, либо её представителям надобно получить разрешение на поиск в доме подобного документа, в чём тётушка Мэдж категорически отказала. Это совершенно неправильно, пробормотала она. Такая мысль оскорбляла её до глубины души. Мол, она скорее помрёт, чем позволит той женщине снова войти в её дом, рыться в её личном имуществе будто ворона. Мистер Коудри, изрядно уставший от нескончаемой тяжбы, предположил, что вполне мог бы извлечь некоторую выгоду из мирового соглашения, если Мэдж пойдёт навстречу Луизе в её требованиях. Он мог бы даже добиться от мистера Крабба обещания, что в случае согласия на обыск дома Коудри уговорит свою клиентку прекратить тяжбу.
Но пока что тётушка Мэдж упорно стояла на своём и ни в какую не хотела уступать. Дело зашло в тупик. А когда тётушка Мэдж находилась в тупике, то и вела себя соответствующе. За последние два дня жизнь в ней словно застыла, и каждое слово она выдавливала из своего плотно сжатого рта как из пипетки.
Так что известия от Патриции занимали все мысли Мэдж и вызывали у неё недовольство. Похоже, поначалу Мэдж решила, что ей некогда беспокоиться о делах Пэт, а позже, когда смысл новостей наконец до нее дошёл, разобиделась на девчонку, что та прибавила ей хлопот.
Тётя Мэдж растолстела. За прошедшие после кончины супруга недели она ощутимо набрала вес. Однажды она села ужинать, а Перри в шутку заметил: «Чтоб мне треснуть, Мэдж, но если ты продолжишь в том же духе, то вырастешь в громадину!» Однако больше он так не шутил. С недавних пор можно было подумать, что непочтительный Перри побаивается невестки. Временами он вёл себя несдержанно, но в целом, особенно когда следовало соблюсти правила приличия касательно траура, старался всё-таки прислушиваться к ней. После кончины Джо закончилась долгая череда попоек, и Энтони ни разу не видел дядю Перри пьяным, а неуверенное исполнение «Тёмного охотника» не тревожило ничей сон, когда исполнитель песни с трудом ковылял до кровати в предрассветные часы.
Что касается Энтони, то новость о поступлении Патриции на работу обрушилась на него почти с той же силой, как новость об утрате. Год подходил к концу, а никто и не упоминал об учёбе в школе, Энтони надеялся, что до самого Рождества его обойдут вниманием. После отъезда Неда мальчик много времени проводил с Пэт, и это хоть как-то уменьшило его огорчение, что не получается уехать к отцу. Но если Пэт уедет, жизнь его станет совсем тоскливой и невыносимой. Даже учёба в школе скрасила бы грядущие унылые дни. Когда же настала для Пэт пора уезжать, что случилось очень скоро, Энтони стоял с дядей на железнодорожной станции и изо всех сил пытался выразить словами, как ему тоскливо и муторно, но, к собственной досаде, что-то невнятно бормотал и запинался, надеясь, что хотя бы лицо его выразит то, что языку не под силу.
У Патриции были собственные намерения. Она не считала, что Мэдж или Перри по-настоящему привязаны к мальчику, и решила, если его отец все еще не пошлет за ним, а у нее все сложится хорошо, попробует убедить мачеху отправить его в школу, где она преподает. Для него можно найти жилье в доме, и он мог бы даже частично отработать переезд, время от времени подрабатывая.
Но все это в очень сомнительном будущем. Этому может помешать десяток препятствий, и она не собиралась строить надежды на таком хрупком фундаменте.
— Ты и не заметишь, что я уехала, — заверила она Энтони. — Я вернусь на выходные, а до Рождества осталось совсем немного, тогда у меня будет трехнедельный отпуск. Так что вовсе не стоит предаваться унынию.
— Да, — сказал Энтони. — Хотя будет тихо.
— Ну, тогда подними шум. Дядя Перри будет с тобой гулять, правда, Перри?
— Тьфу, — сказал Перри. — Я уже давно не гуляю. Хотя в его возрасте мог глазом не моргнув пробежать пятнадцать или двадцать миль. Я хорошо помню, как в Уганде…
— Мне пора. Вы ведь оба мне напишете, правда? Ей-богу, не понимаю, почему вы напустили на себя такой мрачный вид. Это я должна выглядеть мрачно, покидая дом и… Ну что ж, когда-нибудь… я буду рада, что это закончилось!
Ее голос слегка дрожал. Она положила руку на плечо Перри и поцеловала его в щеку. В ответ он дважды довольно громко ее чмокнул, сжал ее руки и в конце концов отпустил. Затем откинул волосы назад и засмеялся, чтобы скрыть полученное удовольствие.
Кондуктор дал свисток.
Патриция повернулась к Энтони. Он без всяких эмоций протянул руку, но она притянула его к себе и поцеловала не в щеку, а в губы. Примерно на секунду мир для Энтони озарился. Потом она вошла в вагон, и через мгновение поезд с пыхтением уехал со станции.
— Ну, — произнес Перри, — хорошо, что твоя тетя этого не видела.
Когда они уходили с платформы, дядя Перри рассмеялся знакомым заразительным смехом, но его губы слегка перекосились, как будто он прикусил невидимый предмет.
— Почему? — спросил Энтони, в груди у него до сих пор сохранялось тепло.
— Ну… Ты не поймешь. Что значит быть молодым. — Перри вздохнул и на секунду уставился на высокого мальчика рядом с собой. — Хотел бы я снова стать молодым. Невинным как новорожденный младенец. Чистым, как детский свист. Вот на это любопытно было бы поглядеть.
— Возможно, я знаю больше, чем вы думаете, — сказал мальчик.
— А. Удачи тебе, если так. Тогда зачем задавать мне глупые вопросы?
— Ну, я не понимаю почему тетя Мэдж стала бы возражать, чтобы мы прощались с Пэт.
— Мы? Ха-ха! Можешь делать, что хочешь, парень; тетушка не прольет ни слезинки.
Начав долгий путь домой, они умолкли. Казалось, прошло много времени с той первой прогулки по городу в день приезда Энтони, когда Патриция шла рядом с ним. Ему хотелось, чтобы она сейчас была здесь, а не мчалась в сторону Труро. Тогда был разгар лета. Теперь на носу была зима, и море в гавани было серым и неспокойным. Энтони взглянул на человека, идущего рядом. Возможно, это лишь воображение, но дядя Перри, как будто подрастерял часть своего пиратского вида. Он уже выглядел не охотником, а словно бы добычей.
Если бы Энтони оглянулся на недели, последовавшие за отъездом Пэт, он, возможно, увидел бы в них мост между двумя периодами. Первым был период упадка, когда закрылся ресторан и вся жизнь и энергия покинули дом, и как будто вообще ничего не происходило. Второй был переломным периодом, когда все, что незаметно назревало, после смерти Джо достигло апогея. Но Энтони никогда не оглядывался на этот переходный период. Он считал, что о том времени лучше забыть.
