– Будем надеяться, – он кивнул, и уже знакомым жестом вздернул голову, откидывая со лба светлые волосы. Элис готова была прозакладывать душу, что напыщенный говнюк сделал это нарочно! А потом он неожиданно улыбнулся, той самой страшной улыбкой. И в наполненной солнечными лучами аудитории та выглядела ещё более неестественно и жутко, чем казалось в клубе. Губы широко растянулись, обнажая ровный ряд белых зубов, но глаза остались равнодушны и безучастны, словно нарисованные. – И, если в будущем вам вдруг кто-то предложит помощь, для вашего же блага настоятельно не советую отказываться. Курс достаточно сложен, и кто знает, как далеко можно зайти в попытках его изучения.

Сказанная фальшиво обходительным тоном двусмысленность фразы, которую поняли только они двое, заставила Элис задохнуться от возмущения. И плевать, что её лицо, словно рекламный щит, крупными буквами являло вопль разгневанной женщины: «Вот ублюдок! Я это тебе припомню». Да, она понимала, что благоразумнее и безопаснее будет промолчать и покаянно потупить взор. Но инстинкт самосохранения умер еще год назад, в тот момент, когда Элис согласилась на проект NASA, да и не привыкла она сносить оскорбления, завуалированные пошлыми намёками и лживой заботой. А потому спокойно и четко повторила произнесенную несколько часов назад фразу.

– Спасибо большое за заботу, профессор, однако, я уж как-нибудь справлюсь сама. С провожатыми нам не всегда по пути, – голос звучал твёрдо, и она открыто встретила его взгляд, ни одним мускулом не показывая, как же на самом деле страшно.

Бесцветные глаза чуть прищурились, но… и всё. Не удостоив мисс Чейн ответным кивком, он наконец-то прошёл вглубь лектория, положив сумку с ноутбуком, небрежно присел на край стола и вытянул вперед длинные ноги. В аудитории потянуло холодом, пока его взгляд скользил по притихшим студентам. Элис незаметно перевела дыхание, ожидая увидеть облачко пара и покрывшую все поверхности изморозь. Казалось, воздух вокруг заледенел, и ей мерещился острый запах металла. Разглядывая преподавателя, она с какой-то грустной усталостью внезапно подумала, что этот год будет длиться одну маленькую вечность.

– Итак, думаю, вы все догадались прочитать на факультетском сайте, что меня зовут Джеральд Риверс, – тем временем начал профессор, небрежно одергивая виднеющийся край манжеты, а Элис закатила глаза, разглядев блеснувшую запонку.

О, да ради бога! Но тут её взгляд остановился на руках, в которых он машинально крутил взявшийся непонятно откуда маркер, и она ошарашенно моргнула. Пальцы профессора Риверса даже отсюда казались неестественно длинными и тонкими, с отчетливо выделяющимися сплетениями суставов. Не ветви. Плеть с завязанными в узлы хвостами – один удар, и тело в кровь. Хотелось брезгливо поморщиться насколько почти уродливым вышло зрелище. Но… все дело было в «почти». И именно поэтому Элис никак не могла перестать пялиться на однообразные и плавные движения, даже не пытаясь слушать речь преподавателя.

– Не удивлюсь, если многие из вас даже выучили наизусть Гугл и Википедию, готовясь к новому для вас предмету. Похвально, но бесполезно. Всё, что вы могли найти в свободном доступе, было либо написано, либо отредактировано мной, а облегчать жизнь своим студентам я не намерен. Моя задача состоит в том, чтобы не только привить вам в этом семестре знания о базовых понятиях создания искусственного интеллекта и нейронных сетей, но также приучить вас к чистоте и культуре программирования.

Элис удивленно моргнула, все же уловив окончание фразы. Большинство из её однокурсников научились писать код чуть ли не раньше, чем говорить. Так не поздновато ли профессор решил повоспитывать их? Тем временем Риверс продолжал, и Элис невольно заслушалась размеренным звучанием голоса в тишине аудитории. При этом она старалась не обращать внимания на навязчивый аромат, что всё ещё её преследовал, хотя источник давно стоял на другом конце лектория. Он дурманил и без того не очень-то соображающие мозги, иначе как ещё она могла объяснить, что ей это нравится?

– Я видел работы каждого из вас, и, поверьте, это в большинстве своем посредственное дерьмо, – по рядам прошёл возмущенный шепоток, и Риверс невольно чуть повысил голос. – Но у вас всё ещё есть шанс стать чем-то большим, чем выходящая из этих стен унылая серость.

Вообще, на это можно было всерьез обидеться. Элис даже подумала, не оскорбиться ли ей, но не успела решить, так как профессор продолжил:

– Не принимайте близко к сердцу, – он примирительно поднял руки, – но если вы действительно хотите принести пользу миру, реализовать все свои честолюбивые мечты и планы, то должны каждый раз переступать через свое «не могу».

Она гневно задохнулась. Вот урод! Да вся учеба здесь – сплошное насилие над самим собой. Или профессор ожидает, что они все бросятся к его ногам с просьбами обучить их? Кто он такой? Второй Иисус, что ли? Но, кажется, её негодование никто больше не разделил. Парни гордо подняли головы, показывая, что уж они-то точно не «унылая серость», а Мелани с подругами откровенно пялились на Риверса, пропуская все его слова мимо ушей. И Элис подумала, что ещё немного и у девчонок изо рта начнёт капать слюна. Она едва слышно хмыкнула. Действительно, грешно не трахнуть таких, когда они сами идут тебе в руки.

– Прежде чем мы углубимся в описание человеческого мозга с математической точки зрения и определимся с парадигмой программирования, я хотел бы обсудить с вами само понятие интеллекта. Что это? – он помолчал пару секунд, но ему никто не ответил. Однако, кажется, это совершенно его не смутило. Скрестив руки на груди, он продолжил свою речь. – Джон Маккарти в свое время говаривал, что искусственный интеллект – это попытка использования компьютеров для понимания человеческого. Но возможно ли это? Как вы думаете?

В аудитории воцарилась тишина, пока студенты обдумывали свой ответ. Элис несмело подняла руку.

– Мисс Чейн, – профессор сделал приглашающий жест, давая ей слово. В его прищуренном взгляде мелькнуло что-то отдаленно напоминающее удовольствие.

– Мне кажется, основная проблема заключается в том, что мы не можем дать точное определение самому понятию «интеллект». Оно включает в себя не только психологические аспекты, но и физические. Наше понимание его слишком размыто и субъективно…

– Вот сейчас часть биологов на вас обиделась, мисс Чейн. Они довольно четко объяснили связь академического интеллекта и скорости метаболизма глюкозы, – перебил её Риверс, весело разглядывая предательское подобие румянца на её щеках. Но она лишь упрямо закусила губу и глянула на него исподлобья.

– Я так не думаю, сэр. Они изучают свою область, психологи свою. Я лишь пытаюсь сказать, что мы даже не можем понять процессы мышления…

– И снова биологи негодуют. Энцефалография известна аж с середины девятнадцатого века. – Да что такое! Он даст ей сегодня договорить или так и будет перебивать? Она почувствовала, что злится, и слова с языка слетели прежде, чем Элис успела их перехватить.

– Биологи, может, и обижаются, сэр, – медленно произнесла она, смотря прямо в наглые глаза ублюдка, – но только если цель их существования – выискивание возможностей потешить своё тщеславие. И тогда грош им цена как ученым, коли они размениваются на пустые мелочи.

Намёк относительно его поведения в клубе однозначно достиг цели. Джеральд Риверс нахмурился, отчего между бровей залегли две морщинки, и вкрадчиво ответил:

– Действительно, но куда хуже однобокость и ограниченность мышления.

Ого, а они всё же перешли на личности. Но чем-чем, а рамками свой разум Элис никогда не ограничивала. Пустые обвинения, профессор!

– Соглашусь, – ответила она, – но развязность разума так же фатальна, как и его косность.

– Да вы научная ханжа, мисс Чейн, – ей определенно удалось его задеть, только вот она так и не поняла, чем именно. Своими словами? Ответными намеками? Или тем, что выразила своё недовольство поведением? Да ради бога, пусть делает что хочет. Это же его жизнь, и Элис абсолютно наплевать, как он её проживает. А потому, она грубовато отрезала: