После лекции она забежала в лабораторию Хиггинса, чтобы быстро отчитаться о проделанной за вчерашний вечер работе, получила одобрение зубодробительным формулировкам и была отпущена пить чай с Генри.

Клуб «Эдит» считался одним из самых престижных в списках гей-тусовщиков Бостона. Попасть туда без протекции одного из его членов было практически нереально, а после предстояло пройти три испытательных месяца, прежде чем для новичка распахнутся двери VIP зала. Названный в честь знаменитой Пиаф, клуб был выдержан в стиле Парижа середины XX века. Атласная, крупно-стеганая обивка стен, полотна афиш знаменитой певицы и центральная стена, полностью скрытая под бесчисленными снимками Эдит и Марселя. Красиво, дорого и невероятно стильно. Так что выбор бойфренда Джо разумеется произвел на Элис впечатление, хоть она и не удержалась от закатывания глаз – эти милые мальчики так озабочены собственным имиджем.

Вообще, она любила бывать на вечеринках в подобных местах. Здесь царила атмосфера всеобщего дружелюбия, никто не лез с пошлыми намёками, было спокойно и прилично. Хочешь – иди танцуй, не хочешь – сиди и разговаривай с кем угодно, о чем угодно, а если устал, можешь и в одиночестве побыть – никто не станет навязываться. Не существовало табуированных тем и не звучали радикальные заявления. Главный принцип компаний звучал примерно так – наслаждайся сам и дай наслаждаться другим.

Элис пришла через полчаса после начала, когда основные поздравления только начали звучать. Быстро чмокнув в щёку блондинистого Арнольда, она мгновенно исчерпала свой словарный запас пожеланий счастливой и долгой жизни. После этого её любезно усадили на кожаный диванчик, всучили горячий безалкогольный глинтвейн и оставили согреваться в приятном одиночестве. Она наблюдала за весельем из-под полуприкрытых век, радуясь за друга, который не отрывал восхищенного взгляда от именинника.

Время летело незаметно, окутывая гостей приятным флером непринужденности и всеобщего удовольствия. Из колонок, подвешенных под потолком, лился мягкий, ненавязчивый соул. Она, Джо и Арнольд вели увлекательную беседу о внешней политике с каким-то парнем по имени Эстебан, и Элис всерьез полагала, что это псевдоним. А потому никто из них не ожидал появления официанта с букетом пошлых алых роз: красные соцветия гигантскими глупыми болванчиками венчали непомерно длинные стебли.

– Мисс Чейн? – обратился к ней манерный мальчик. Элис была единственной девушкой сегодня, не считая парочки трансвеститов, так что ошибиться было сложно.

– Да, это я, – она опасливо вглядывалась в безумный красный веник, что с трудом помещался в руках юноши немаленького, в принципе, роста.

– Вам просили передать, – с этими словами и к её откровенному ужасу в руки Элис перекочевал букет, оказавшийся неожиданно тяжелым. Она готовилась почувствовать тысячу противных уколов, но шипы предусмотрительно срезали.

– Кто просил? – глупо спросила Элис, пялясь на одуряюще пахнущие бутоны.

– Посыльный, – пожал плечами официант. – Вазу принести, мисс?

– Д-да, пожалуйста, – она все еще не понимала, что, черт возьми, происходит.

– Там записка, – неожиданно сказал Арнольд, выуживая откуда-то из глубины этого кошмара белую карточку и небрежно заправляя за ухо длинную светлую прядку.

Пальцы мелко дрожали, когда Элис взяла несчастный клочок плотной бархатистой бумаги и развернула. Одну минуту она невидяще пялилась на исписанные знакомым почерком строчки, а потом разразилась отменной бранью.

– «Не добившись ответа, Медиум делает новый ход и преподносит духу дары. Кто знает, что сработает на этот раз…» – прочитал перегнувшийся через плечо парня Джошуа и непонимающе воскликнул: – Что за бред?

Вместо ответа Элис кинулась к телефону, ещё не зная, что точно собирается делать. Как, черт побери, ублюдок узнал, где она? Да быть не может, чтобы он следил за ней. Это просто невозможно и нереально, да и зачем? Хотя вся ситуация с записками и так казалась совершеннейшим абсурдом, невозможным в её до зевоты скучной и банальной жизни. Но тут в голове мелькнула мысль, и Элис на секунду замерла, а потом нарочито медленным движением открыла Фейсбук. Так и есть. В оповещениях светилось три непрочитанных сообщения от системы. Затаив дыхание, она перелистнула экран и уставилась на фотографии себя самой, сидящей на диване, целующей Арнольда в щеку и весело смеющийся в обнимку с именинником. Сверху над каждым снимком стояла пометка о геолокации. Даже самая тупая блондинка догадалась бы, где сейчас находится Элис Чейн, с кем и какой повод для кутежа посередине учебной недели. Чертов век цифровых технологий, чертов Джо, выложивший эти фотографии, чертов самоуверенный мудак с чертовым веником! Она зарычала, судорожно исправляя в настройках статус приватности – никто, ни одна душа не посмеет за ней следить. Ну, здравствуй, паранойя.

– Элис! Элис! – донесся до неё удивленный голос Джо. – Что происходит?

– Дерьмо полнейшее происходит, мой дорогой друг, – медленно произнесла она, глядя в одну точку и постепенно осознавая смысл происходящего. Игра пошла всерьез. Букет роз? Серьезно, профессор, от вас вероятнее ожидать букет венерических!

– Ничего не понимаю, – пробормотал парень и переглянулся с нахмурившимся Арнольдом, который всё вертел в руках карточку.

– Я тоже. Я тоже…

Элис не помнила, как добралась домой. Она сжимала отвратительно-пошлый букет, сидя в такси, и кипела от гнева. Джошуа и Арнольд весь вечер выпытывали, кем был таинственный даритель, и что значила странная записка. Но она молчала, скрипела зубами от бессильной ярости и мечтала отхлестать одну наглую рожу, увы, но не колючими стеблями. То, что ей намеренно преподнесли такой подарок, не вызывало сомнений, ибо ни один обладающий хоть парой непрямых извилин человек не опустится к откровенной пошлости. Тем более, Джеральд Риверс – пафосный говнюк. Она ведь ещё в клубе хотела выкинуть дурацкие цветы и даже подошла к стоящему у черного входа мусорному баку, однако, так и не смогла. Рука не поднялась. Розы были дорогими и удивительно… несовершенными. Источали неожиданно мягкий аромат и казались до нелепого несуразными. Именно это в самый последний момент остановило Элис. Она ждала пластмассово-матовые лепестки идеальных, будто клонированных бутонов, где на глянцевых, покрытым воском листьях и с лупой не сыскать хотя бы одного пятнышка. Но эти… они казались настолько живыми, насколько вообще может быть естественной выращенная в оранжерее вершина селекционного отбора.

Пальцы с коротко остриженными ноготками пробежались по суховатой кромке слегка распустившегося соцветия одной из роз, и Элис вздохнула от ощущения чуть царапающей бархатистости. Гнев улетучится и на его смену пришли мысли, которых в голове порядочной и воспитанной в строгости Элис Чейн быть не должно. Она сидела на продавленном кресле старого такси и размышляла: почему он взял опостылевшие всем розы, а не пафосные орхидеи, строгие каллы или вонючие лилии? Искал Риверс их сам или банально заказал через интернет? И совершенно неожиданно воображение нарисовало руки профессора, задумчиво выбирающие цветы для этого прекрасного кошмара. Что он так же касался бутонов, восхищался их несуразностью и осторожно вынимал из сотен других единственно нужный цветок. Проклятье, неужели он действительно хотел найти самые уродливые экземпляры среди штампованных солдатиков недешевой романтики? Да-да, конечно, и умилительно любовался естественной красотой бракованных роз. Звучало это более бредово, чем представлялось в голове, но вот результат. Пятьдесят и один цветок внушительным весом оттягивал руки. Господи, он по числу штатов их выбирал? И как, черт возьми, понять, чего добивался Риверс? Рассчитывал, что она выкинет их в ближайшее помойное ведро, или надеялся, Элис приглядится к ним получше? Ей срочно нужен личный криптограф, чтобы трактовать его поступки. Впрочем…

Да, скорее всего, она просто напридумывала себе невесть что, приписывая свои мысли и фантазии Риверсу. Слишком уж хотелось увидеть в нём не ублюдочность всех цветов и мастей, а хоть немного человеческого. Наивная глупая Элис. С чего тебе вообще понадобилось искать в нём что-то? А, главное, зачем? Она не собиралась тешить себя идиотскими надеждами, что профессор покается во всех грехах, уйдет в монастырь и заделается святошей. Это было нелепо и даже неправильно. Элис терялась в неопределенности своего отношения и всячески пыталась разглядеть за мерзостью профессорской личности образ хотя бы отдаленно похожий на венец творения – не чуждый сострадания, прощения и настоящим чувствам. Ведь видел же Хиггинс что-то в Риверсе, искренне считал его своим другом. И немаловажно, другом превосходным.