Джон Маккарти1 как-то сказал, что наши чувства любви и ненависти не нужны искусственному интеллекту, однако, мы вполне могли бы их запрограммировать. И действительно, с помощью стандартных символов можно описать что угодно – страх, боль, радость. Но чем глубже вы погружаетесь в создание интеллекта, тем больше понимаете – вы и есть тот самый код. Он оцифровывает вас, проникает в личность, становится её неотъемлемой частью, меняет мышление и сознание. Любой набор эмоций становится не более, чем перечнем заданных переменных в программе под названием «Жизнь». Отныне вы воспринимаете мир набором команд. Каждое действие – бесконечное число переменных, выстроенных в строгую логическую цепочку и влекущих за собой просчитанный и предсказанный результат. Со временем препарированию подвергается все – от учебных задач, до выбора кукурузных хлопьев, а не вписывающееся в схему определяется ошибкой и безжалостно удаляется. Вселенная сводится к набору правил, что задает последовательность действий.

Теперь, вы – алгоритм.

 Элис Чейн открыла глаза и сладко потянулась. Теплые солнечные лучи пробирались сквозь тонкие колышущиеся от легкого ветра шторы, с улицы доносился обычный шум утреннего Бостона. Вторая из двух крошечных спален расположившейся в не самом благополучном районе квартирки, была наполнена теплом и свежестью. За окном громко кричали дети, кто-то ругался отборным геттовским матом с вьетнамским акцентом, а мимо аппендикса улицы то и дело проносились грузовики. Жизнь в старом Дорчестере всегда была такой – шумной, немного грязной и совершенно нескучной, особенно в темное время суток. Близость железной дороги то и дело напоминала о себе мелким дребезжанием стекол в окнах и летящей круглый год пылью.

Последнее для Элис в этом городе лето стремительно заканчивалось. Один год, и она наконец-то скажет «аривидерчи» хлипкой квартире, безжалостному университету и неадекватным соседям, которые днем мешали заниматься, а ночью – спать. До начала финального забега к вожделенному диплому оставались сутки. Магистерская программа подходила к концу, и Эл с трепетом ожидала предложений о работе. Оставалось лишь написать диплом, и она готова упасть в объятия этого удивительного мира. Жизнь только-только начиналась.

На самом деле свою судьбу Элис могла смело назвать какой угодно, но только не обычной хотя бы потому, что ей удалось выжить. Дважды. Найденная ещё новорожденной в куче старого тряпья на одном из этажей заброшенной стройки, Эл вообще не должна была вдохнуть холодный воздух предрождественского Бостона. Ее нашел Клаус Кестер, старый мафиози, услышавший в сочельник хриплый плач посреди заброшенной стройки. Это место он счастливой случайностью выбрал для встречи с главами других преступных группировок и не знал, что лежащий перед ним младенец сумел победить не только несколько часов морозной ночи, но и проклятую статистику. Об этом узналось гораздо позже. А в ту ночь, грубый и резкий по своей натуре Кестер не дал пристрелить из жалости уже почти затихшего ребенка. Он искренне верил, что на том свете ему зачтётся каждое доброе дело, совершенное между перестрелками и устранением конкурентов, а потому даже ублюдок наркоманки и, бог его знает, кто там был отец заслуживает жить.

Элис немедленно определили в католический интернат при Аббатстве святой Барбары, что располагался на другом конце штата близ маленького городишка Вустшир. Приют находился под покровительством самого же Клауса, и именно Кестер дал имя только что осмотренной напуганным фельдшером девочке. Имя, которое сразу выделило её среди остальных послушниц монастыря. Решив назвать малышку в честь единственной женщины, которую любил, он выдержал не один раунд противостояния с радевшей за строгие традиции настоятельницей Катариной. Хотя это и не спасло Элис от данного при крещении совершенно идиотского второго имени, но она предпочитала об этом не вспоминать.

Элис боготворила названного дядюшку. От природы чуткая, ей порой до слез не хватало кого-то близкого и родного, чтобы почувствовать свою нужность и незаменимость. Пока остальные сироты потихоньку учились жить без этого, она в каждый визит Кестера цеплялась за него маленькой обезьянкой, желая до конца впитать в себя теплоту любящих объятий. И потому совсем неудивительно, что Элис стала его любимицей. Да что там говорить, история её спасения так умиляла старика, что он души не чаял в маленькой хрупкой проказнице. Озорная, веселая, по-доброму хитрая – Эл радовала его невинными проделками, о которых во время очередных визитов скрупулёзно докладывала матушка Агнесс. Ну а старый бандит лишь счастливо смеялся, хлопал себя по огромному животу и ерошил волосы прижавшегося к нему ребенка. И никого в то время не беспокоила ни странная бледность Элис, ни быстрая утомляемость, ни ноющие боли, на которые та периодически жаловалось. В конце концов, монастырская жизнь с её бесконечными постами и тяжелой работой ещё не красила никого.

Но несмотря на строгий устав и аскетичный уклад жизни, в их маленьком интернате царили любовь и тепло. Старые камни еще позапрошлого века помнили каждого побывавшего в своих стенах. Ни один день рождения воспитанника не оставался без праздничного пирога с ягодами и маленького, но всё же личного подарка. Чаще всего это оказывалась какая-нибудь безделушка, но для приютских детей такие мелочи были равносильны собственному космосу. И когда однажды в Элис проснулась фанатичная любовь к старому компьютеру, что стоял в их общей с девочками комнате для отдыха, матушка Агнесс и сестра Мария не остались равнодушными. Они упросили настоятельницу разрешить ей посещать компьютерные курсы, а Клаус Кестер без промедления оплатил их для своей маленькой лучистой Эл. И с тех пор дважды в неделю она с одной из старших сестер ездила в другой конец города на стареньком пикапе. Тогда её не беспокоили такие неудобства. Она видела другой мир и не хотела оттуда возвращаться. Элис не смущали косые взгляды мальчишек, которые пренебрежительно задирали нос при виде худенькой маленькой девчонки в стандартном платье воспитанницы, и не расстраивало откровенно предубежденное отношение преподавателя. Она была так восхищена открывшейся вселенной возможностей, что не обращала внимания на досадные мелочи.

Так просто шло несколько лет, и довольно скоро обнаружилось, что Элис способна не только быстро обучаться, но и идти на шаг впереди остальных. Пока все решали заковыристую задачу стандартными способами, девочка-сирота, взлохматив необычайно густую для своей щуплости копну волос, предлагала неожиданный подход. Пусть строчки кода не всегда могли воплотить все замыслы, что крутились в её голове, но это помогло завоевать уважение преподавателя, а потом и мальчишек. С одним из таких, веселым и рассеянным Джошуа О’Нили, возникла самая трепетная и искренняя дружба.

Джо был ярым фанатиком всего, что паяется, и вопреки расслабленному темпераменту своих предков кенийцев, мог часами сидеть над сравнительными таблицами характеристик очередной печатной платы. А потом, ограбив близлежащие свалки радиодеталей, делал из кучи хлама и парочки крепких ругательств прекрасный преобразователь тока. Это восхищало таскавшуюся за ним следом Элис. Одинокие из-за своей увлеченности и бесконечно влюбленные в программирование, они стояли друг за друга горой, порой впадая в откровенное бунтарство. Сложно сосчитать сколько вирусных программ было написано за время обучения в маленькой компьютерной студии, сколько пострадало личных страниц и аккаунтов в социальных сетях их приятелей, сколько раз ребята попадались на очередной проделке. Но они не унывали, хитро переглядывались и цепляли на лица выражение раскаяния, пока им устраивали очередной разнос.

Замкнутые и недоверчивые по природе, Элис и Джошуа, конечно же, оказались поверенными в личных делах друг друга. Однако их отношения оставались настолько откровенно родственными, что никто, даже матушка Агнесс, не видел в этом ничего тревожно для воспитанной в строгих рамках католицизма ученицы. Брат и сестра. Однояйцевые близнецы, порожденные великой Матрицей. В шестнадцать он утешал её после неудачной влюбленности, в семнадцать она стала первой, кто узнал о нетрадиционной ориентации друга. А потом, держа его за руку и сидя перед родными Джо на День Благодарения, со смело поднятой головой слушала, как на все нескромные намеки об их отношениях он твердо ответил: