– Святотатством занимаешься ты, юный падаван. Сильный пофигизм в тебе ощущаю я.17

– О, Боже, Элис! И ты туда же.

С этими словами Ли развернулся и направился в сторону лифтов, качая головой. Наверняка он в очередной раз разочаровался в своих слишком легкомысленных однокурсниках. Такой уж он был, классический ботаник из детских комиксов – прыщавый, в очках и будущий сорокалетний девственник. Элис фыркнула и, наконец, отлепилась от стены, медленно направляясь в сторону выхода.

Уже в фойе кампуса, с яблоком в руках она уселась на очередной (в этот раз деревянный) экспонат. Элис затруднялась сказать, чем именно это было, но похожие друг на друга странные композиции заполонили главный холл. Достав свою работу, она просмотрела зеленеющие неоновыми пятнами заметки. Ничего особенного: пара синтаксических неточностей, местами профессору не понравились слишком мудреные комбинации модулей, которые, разумеется, можно было написать проще и изящнее. А потом она уставилась на небрежно нацарапанную «А-». Ну надо же… кто бы мог подумать, что Риверс так расщедрится, особенно после сегодняшнего разноса. Элис хмыкнула и собиралась сложить работу в сумку, как взгляд уловил видневшиеся в самом низу страницы строчки. Чернила были синими, и едва заметно отличались от её собственных. Скорее, в глаза бросался контрастно-мелкий, слишком убористый почерк, которым сделали приписку. Она снова развернула листок и вчиталась в текст, задыхаясь от гнева: «Первый шаг всегда делает медиум и пробует разные способы, чтобы достичь ответа. Возможно, стоит чаще устраивать такой вариант доски Уиджа? Тогда есть шанс, что вы точно прочтете мои сообщения. Как сейчас. Мисс Чейн». Несколько мгновений Элис оторопело пялилась на провокационные строки, после чего громко зарычала от бессилия, и, смяв ни в чем неповинный кусок бумаги, отправила его прицельным броском в соседнюю урну. Перед глазами так и стоял вовсю потешающийся мудак. Ещё никогда Элис не была так близка к тому чувству, что обычно называют ненавистью. Она не понимала, почему Риверс выбрал её в свои жертвы, за какие грехи или заслуги. В ней нет ничего: ни красоты, ни изящества, ни нежности, однако, последние сомнения в его намерениях только что развеялись. Но она непременно докопается до сути. И вот тогда с чистой совестью возненавидит.

Разъярённая Элис зло впилась зубами в яблоко и уже было поднялась со своего импровизированного сиденья, как в груди прострелило болью. С шипением выдохнув, она сложилась пополам, прижимая руку там, где неровно билось сердце. Пальцы дрогнули, и с глухим стуком на пол полетел зеленый фрукт, закатившись под один из экспонатов. Элис судорожно хватала ртом враз ставший колючим воздух, а другой рукой шарила на дне сумки в поисках заветного флакона. Чёрт бы побрал её вечный бардак! В потерявшие чувствительность пальцы попадалось что угодно, кроме столь необходимого нитроспрея. Она лихорадочно перебирала горы мусора и старых чеков, когда на самом дне баула, в ладонь толкнулся прохладный пластик флакона. Этикетка с него давно стерлась, но от этого он не потерял ни грана своей лечебной магии.

С третьей попытки Элис смогла впрыснуть нужное количество лекарства под язык. Отвратительный вкус вызвал рвотный позыв, который с большим трудом удалось сдержать, от дикого жжения во рту из глаз брызнули слезы. Но через несколько секунд она почувствовала, что может снова дышать без опасения порвать сердце в клочья, и облегченно смежила веки. Слабость с головокружением привычно навалились ровно через полторы минуты, пока она давилась мерзкой слюной. Оставалось лишь молиться и до онемения стискивать гладкое дерево, чтобы прямо сейчас не грохнуться на пол.

Минуты тянулись медленно, но всё же стрелки часов двигались, лекарство действовало, а к Элис возвращалась способность управлять собственным телом. Ещё не до конца отойдя от накатившей мышечной атонии, она попыталась запихнуть спрей обратно в сумку, но неловко дернулась, и пузырек полетел на пол вслед за яблоком. Сил не было даже на мысленные чертыханья. С каким-то усталым любопытством она смотрела, как маленький красный предатель откатывался всё дальше, пока не уткнулся в мужскую ладонь. С её напрочь отсутствующим везением можно было даже не сомневаться, что за почти шарнирными пальцами, которые ловко подхватили своевольный пластик, последовал рукав пиджака, а затем и  сам профессор Риверс собственной персоной. Он подошёл к ней, протягивая злосчастный флакон.

– У вас всё хорошо, мисс Чейн? – спросил он, чуть прищурившись глядя на неё сверху вниз. Элис мысленно усмехнулась: с покрытой испариной бледной физиономией и расширенными от лекарства зрачками, она выглядела как угодно, но не хорошо. Однако это не его ума дело.

– Да, всё в порядке. Спасибо, – кивнула она, забирая нитроспрей и невольно касаясь его руки своей.

Чёрт, профессор оказался восхитительно теплым, а для её ледяных пальцев просто обжигающе горячим. Элис поспешно вскочила, едва не упав от закружившейся перед глазами реальности, подхватила сумку и бросилась к выходу, даже не удосужившись попрощаться. Настороженный взгляд Риверса толкал в спину, вынуждая нестись без оглядки, и оборвался лишь, когда она скрылась за стеклянной дверью и пеленой дождя. В лицо хлестали мелкие ледяные капли, пока Элис неслась прочь от кампуса Фэйрчаилд, чуть ли не воя от бешенства на проклятые записочки и свое опять заколотившееся сердце. Однажды этот ублюдок точно доведет её своими играми до приступа!

Сидя часом позднее в лаборатории Хиггинса, Элис куталась в шарф и меланхолично наблюдала, как Генри припаивает микроконтроллер. Контакт за контактом, та скрупулёзно делала свою работу, не обращая внимания на едкий дымок от жидкой канифоли. Наконец, последняя капля расплавленного припоя сорвалась с жала, Кёлль выключила паяльную станцию и сняла защитные очки. Элис немедленно протянула руки, грея их над горячим корпусом.

– Ты прямо сама не своя, – отметила Генриетта, откидываясь на спинку стула и разминая уставшие пальцы.

– Всё то же, – вяло откликнулась Элис. После лекарства она всегда была немного заторможенной, а тепло и медленное сердцебиение окончательно разморили. Её невыносимо клонило в сон.

– Ты однажды доиграешься, Хиггинс прав, – подруга скептически наблюдала за клюющей носом Элис.

– Риск – моя вторая натура, – оскалилась она.

– Не паясничай, – Генри досадливо скривилась, но продолжать тему не стала. Какой смысл стирать языки об одно и то же? – Скажи лучше, в следующий четверг покер будет?

– Конечно, а почему ты спрашиваешь?

– Так Хиггинс на конференцию улетает на неделю.

– Он не говорил, – удивилась Элис и даже немного проснулась от этой новости. Генриетта лишь вздохнула.

– Полагаю, он забыл. И, я имею в виду, не забыл сказать тебе, а про конференцию вообще.

Девушки переглянулись и синхронно покачали головами. Руководитель в очередной раз метался между студентами, проектами, лекциями и непонятными бумажками на новый патент. Какая уж тут память, своё бы имя не забыть впопыхах.

– Как там Риверс? – бросила Генри, включая стоящий прямо на каком-то серверном оборудовании чайник. Это шло против всех правил безопасности, но никто в лаборатории не беспокоился насчёт подобной чуши.

– Бушует, – тяжелый вздох сказал даже больше чем слова.

– В его духе. Терпеть не может осень с этими ветрами, – она помолчала и потом добавила. – Ну, и тупых студентов.

– По нему заметно. – Сегодняшнюю лекцию их курс ещё нескоро забудет.

Тут хлопнула входная дверь, и в помещение влетел Мэтью Хиггинс, разбрызгивая дождевую воду с зонта и оставляя мокрые следы на полу.

– Кофе? – не поворачивая головы, спросила Генриетта, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да! – воскликнул он, скидывая отсыревший плащ и отряхиваясь. – Здравствуй, Элис.

Девушка махнула в снулом приветствии рукой.

– Что с тобой? – профессор пристально воззрился на студентку, оценивая бледность и сонное состояние.