– Смотри, какой мальчик, – сказала девочка шепелявым шепотом и показала его сестре. – Правда же, он красивый?

И улыбнулась Ральфу, словно хотела сказать: я тебя не выдам. Джессика обернулась. Она была очень красивой девушкой, невзирая на худобу и опухшие красные глаза. Ральф тут же выпрямился, улыбнулся было, но… ее взгляд упал на него и тотчас же отскочил, как мячик. Нос сморщился.

– Уличная крыса, – сказала она, не заботясь, что Ральф тоже может слышать. – Только тебе и может понравиться, – сказала она сестренке.

Его словно обожгло изнутри. Он даже пожалел на миг, что не слушал тетю. Всю жизнь Ральф думал, тетя унижает его, без конца тыча носом в то место, что они занимают в обществе. Теперь он жалел, что так думал. Тетя пыталась подготовить его.

Эта девка была так в себе уверена, что даже головы в его сторону больше не повернула. Защищенная своими деньгами и положением. Она понимала: у него руки связаны. А если и не понимала, то лишь потому, что никогда еще не получала по морде. Ральф ощутил, как чешутся руки.

Девочка приоткрыла рот, ее глаза сверкнули от ярости.

– Я тебя ненавизу!

– Ну, прости, другой меня у тебя не будет!

Все вокруг стихло. Все взгляды устремились на них. Ральф словно на ринг поднялся. Он мог сломать ей лицо в четырех местах, но был связан теми самыми путами, что защищали девушку со всех сторон.

И все же:

– Может, ей будет лучше БЕЗ тебя, – выдавил он.

– Что?! – девушка медленно выпрямилась.

Она явно думала, что он сейчас испугается, прижмет уши к черепу и десять раз извинится, но Ральф провел указательным пальцем под носом, – после чего сказал:

– То. Травпункт у нас далеко, а кладбище тут, под боком.

Джессика задохнулась от ярости; она так сильно и широко распахнула рот, что Ральф увидел ее миндалины.

– Ты!.. Ты!.. – слова не шли ей на ум.

– Лизель! – звонко крикнула девочка. – Дзэссика нас позоит!

«Мишель», которая оказалась Лизель, сгустилась из воздуха словно по волшебству. Ухватила Джессику за предплечье, яростно развернула к себе.

– Что ты орешь? – процедила мать, не изменившись в лице.

Джессика, по инерции взвизгнула что-то и лишь потом поняла, что перед ней не Ральф.

– Только посмей испортить Фреду премьеру! Я тебя сама лично к матери отвезу!

Джессика вырвалась, ей тут же освободили проход и тут же вновь обернулись к ним. Ральф слегка оробел. Девочка прижалась к нему, крепко-крепко обхватила за бедра и улыбнулась, не замечая ни взглядов, ни столпившихся вокруг них членов семьи. Ральф машинально опустил руку ей на плечо и осторожно коснулся пальцем упругой щечки.

– Она все вьлет, ты оцень касивый! – пылко сказала девочка, глядя на него снизу вверх.

Вокруг все громче раздавались вопросы: «Кто это?» «Из Ландлайенов?» «В первый раз вижу!» И Ральф напрягся, как там, в лесу.

– Ви? – совсем другим тоном сказала мать, игнорируя змеиный шелест вопросов. – Мы собирались не изменять Рене, пока мы не вырастем, так?

– Это мой Принц! – сказала девочка шепотом, в детской уверенности, что кроме их двоих, ее никто на свете не слышит и еще крепче обхватила Ральфа за ноги. Ее юбки шуршали, как осенние листья.

– Это – Принц, – подтвердила мать, чуть повысив голос. – Но ты сейчас пережмешь ему кровообращение.

– Мозно я выйду за него замуз, чтобы не изменять Лене?

Люди заулыбались, заумилялись. Даже Рене еле слышно хрюкнул. Мать девочки тоже протянула руку, погладив по круглой, белой, как мрамор щечке.

– Можно, детка. А теперь, разожми ручки, – сказала она с улыбкой. – Иначе, вам будет очень тоскливо в браке.

Все засмеялись, но это был добрый смех. Почти что угодливый. Ральф вдруг поймал себя на мысли, что сам смеется, не сводя глаз с сияющей детской мордочки. Ну, что за день такой? Будто бы он сам – Золушка. Он видел, как его тетя бегает за спинами рослых белокурых людей, пытаясь понять, что он опять натворил. Но притворился, будто не видит.

Девочка неохотно разжала руки, но тут же ухватила его ладонь. Словно боялась, что он опять сбежит.

– А можно, он со мной сядет? – спросила она у матери.

Женщина снисходительно покачала головой и улыбнулась Ральфу. Она не говорила всякой кокетливой ерунды, как делают женщины, гордясь своими детьми. Не извинялась, не говорила: ох, эти дети.

– Можно, ты сядешь с ней? – спросила она таким тоном, словно они друг друга знали сто лет.

И ее взгляд как будто бы говорил: спокойно. Я все знаю, мальчик, но остальные – не знают. Просто подыгрывай и все будет хорошо.

И он промямлил:

– Ну, конечно!

Зрители начали расходиться.

– Элизабет, – еле слышно сказала женщина, но руку не протянула.

Ральф почему-то решил, что это бабе руки целуют, а не жмут, как принято и подумал, что мужику, которого Виви назвала папочкой, явно есть что скрывать.

– Ральф, – сказал он так же тихо. – Ральф Дитрих.

Она задумчиво рассматривала его, улыбаясь при этом одними глазами.

– Дитрих, – эхом повторила она.

– Павда же, он касивый? – вывернув голову, спросила малышка.

И мать кивнула в ответ.

– Он потрясающий, Цукерхен!

Взобравшись на лакированную скамью, Верена чинно расправила пышные нежно-розовые юбки.

Ее короткие маленькие ножки торчали из-под оборок.

– Эти туфли просто убивают меня, – пожаловалась она, явно подражая говору матери и томно посмотрела на Ральфа.

Он выжал улыбку, понятия не имея, что говорить.

Он не имел никакого опыта с маленькими детьми. Собственный детский опыт был бесполезен. он знал, что туфельки ей малы, но понимал, что не может сейчас расплакаться, причитая на все лады, что Виви – неблагодарная. Больше память ничего не подсказывала.

Тетушка старалась вжаться в скамью, отец Филиппа неотрывно смотрел на тетю.

– Лальф?

– А?..

На миг зависнув, Ральф посмотрел на ее туфельки с атласными лентами, крест накрест завязанные вокруг лодыжек. По самым скромным рассчетам, даже ленты стоили больше, чем весь его костюм. Но Виви, казалось, не замечала, как он одет.

Как и ее семья, казалось, не замечала, что он – чужой. Зато со стороны его тети, головы вертелись, как флюгеры и шепоток не прекращался ни на минуту. Сама она, побелев, сидела не шевелясь и Ральф полагал, что дома, его ждут не просто слезы, а обморок и попытки лечь в койку и не сходя с нее, умереть.

– Почему – убивают? – спросил он, наконец.

– Потому что я уже совсем взрослая и они мне малы, – заявила девочка таким тоном, что он перестал замечать, как она корежит слова. – Куда ты смотришь? У тебя там подружка?

Прищур у нее, на самом деле был взрослый. Ральф снова оторопел.

– Э-э-э, нет! – брякнул он. – Там… Видишь тех тетенек? Если они услышат, что тебе туфли жмут, то скажут, что я не Принц и принес тебе чью-то чужую обувь. Ты знаешь сказку про «Золушку»?

Девочка наклонилась и посмотрела туда, куда он велит. Потом ответила:

– Внаю. Я ие не юбью.

Она очень пылко поведала, каким дураком, должно быть, был Золушкин принц, если не удосужился запомнить девушку, в которую так влюбился. Ральф понял лишь половину, но смысл уловил. Ее рассуждения показались ему забавными.

– Принц из «Русалочки» тогда, еще хуже, – заметил он.

– Папоська говоит, что он пвосто дуень. Усавочка юбила его и быва немая…

Дурень, в общем. Бросил немую девочку, что не могла пилить ему мозг.

Ральф посмотрел на нее, потом на Маркуса; в лесу, с красавицей-доберманшей на поводке, он показался ему мощнее и мускулиннее, но сейчас, в своем идеальном синем костюме, Поппи выглядел пресно и скучно. Как дорогой, но безликий манекен.

Ральф был немного разочарован.

– …он бы хотей стобы Джесси быва немая.

Джессика, сидевшая рядом с матерью, яростно посмотрела на младшую сестру, потом на него самого.

– Да? – спросил Ральф мстительно.

– Мы бы все этого хотели, – подтвердила мать, взглядом осадив вспыхнувшую Джессику.