Она была маленькая, – Ральф плохо понимал в детях, – но зонтик, что та держала в руках, казался палаткой. Такие маленькие девочки не слонялись ночью в лесу! Не здесь, не в этом жлобском, снобском квартале!

Опять показалась желтая, большая луна и белизна волос девочки заставила его собственные волосы встать дыбом. Они были настолько длинные и густые, что показалось, она закутана в саван.

– Ты удаился? – спросила она испуганно.

И колдовство кончилось.

В самом худшем случае, Это было Гномом. Девочка смотрела на него, открыв рот, вцепившись маленькими ручками в рукоять большого розового зонта. Возможно, малышку принесло сюда ветром.

Он выбрался из папоротника, отряхнулся и встал. Злой и смущенный одновременно.

– Ты видей моего папоську? – жалобно пискнул Гном и шмыгнул крошечным носом-кнопкой.

– Папочку? – тупо уточнил Ральф.

В голове все равно возник мальчик из рассказа Стивена Кинга.

– Где мой Поппи?

– Твоего папочку?

– Да. Он очень касивый и носит чевное пватье, – Гном крепче ухватился за зонтик, чтоб не упал и вытянул вперед ножку в потешном розовом сапожке. Белая ночная рубашка с рюшами, липла на голенище. – Диинное, как мое. Его все жнають.

Ральф фыркнул. Ему представился величественный транс под два метра ростом, одетый в черное платье, украшенное пайетками.

– Как его зовут? Твоего папочку?

Оливия Джонс? Ее тут точно, все знают. Весь Гамбург.

– Отесь.

– Отец?.. Нет, как его называют другие люди.

– Отесь! – повторила девочка, словно хотела сказать: «Я не тупая!»

Он рассмеялся:

– А как тебя зовут? Дочь?

– Виви, но папоска зовет меня Цукелпу.

Ральф сделал шаг вперед и присел на корточки, чтобы лучше разглядеть феерического создание. Цукерпу… Цукерпуппе, наверное. Сахарная кукла. Папочка, видно, старой модели. А может, вообще антиквариат. Родил себе на старость лет альбиноса.

Так он подумал, но что-то в ее глазах заставило его устыдиться. Еще ни одна особа женского пола не смотрела на него ТАК. С нескрываемым восхищением. И Ральф, циник-Ральф, который обожал уличные драки и ненавидел всех богачей, растрогался, как малыш-Ральфи.

– А папочка не боится, что его куколка под дождем растает? – спросил он ребенка.

Девочка захихикала; явно кокетничая с ним, махнула свободной ручкой. Она была еще крошкой, совсем ребенком, но она в самом деле пыталась кокетничать с ним! Он понимал, что будь она старше, смотрела бы либо мимо, либо же сквозь него. Как большинство богатых девчонок в гимназии, где он сейчас учился. Но она была еще совсем крошкой… Крошкой из Штрассенбергов.

Ральфу это ужасно льстило.

Ее глаза были светлыми, похожими на кубики льда. Такие же прозрачные с едва различимой темной каймой по краю. Он заглянул в них и утонул. Еще никогда он не видел таких волшебных детей. Еще никогда не находил каких-то детей волшебными… пока не встретил ее.

– Ты – Пьинц, да? – спросила девочка странным горячим шепотом.

– Принц? Я?!

Девочка трогательно смутилась, теребя ручку зонта.

– Только пьинс бывает такой касивый, – прошептала она.

И Ральф почувствовал, что краснеет.

– Если я выведу тебя на дорогу, ты узнаешь свой дом? – спросил он нежно.

– Да! – жалобно сказала она. – Да, я увнаю!

И протянула руки, чтобы он взял ее. Не понимая, что делает, Ральф подхватил ребенка и крепко прижал к себе.

Розовый зонт заслонил обоих от водной мороси.

Сон был тяжелый, мучительный.

Ральф никак не мог осознать: где он? У себя в комнате, или бежит по лесу, прижимая к груди ребенка? Все, что он понимал: ноги ватные. Ему не уйти… А уходить надо! От кого – Ральф и сам не знал. Во сне его волновало совсем другое.

– Мне надо к папочке, – говорил Гном, болтая розовыми сапожками; ее волосы щекотали ему лицо. – Мы поссоиись с Дессикой и я убежала. Не пойду пока папоська не вийнесся. Дессика снова звая!

Видимо, эта Джессика и представляла собой опасность.

Едва переставляя ватные ноги, Ральф бежал по мокрой земле, утопая в грязи кроссовками. За деревьями был слышен собачий лай. И грубые голоса кричали: «Стоять! Полиция!». А девочка становилась все тяжелей.

И все спокойнее. Словно бы ему в пику.

– Ее зовут Гьета, он позволяет ей спать со мной…

– Всех остальных папа держит в клетке…

– Ты будешь моим бойфендом?

– Ты самый квасивый майчик из всех!..

Слова мешались в его сознании, как стекла в калейдоскопе. Ральф задыхался, давился, захлебывался дождем. Вес девочки словно оттягивал ему руки, но мысли бросить ее, у Ральфа не возникало.

Она его шанс, джекпот. Его маленькое Спасение! Пусть он не знал пока – от чего.

Собака была все ближе и ближе… Ральф ощущал запах псины и жар распахнутой пасти. Он пробудился рывком, когда сверкающие, чуть загнутые клыки, почти впились ему в шею и с криком отбросил от себя одеяло. Сознание возвращалось; лес кончился. Не было ни девочки, ни собаки.

Ральф медленно, с трудом сел; размяк затекшую шею.

Запах клубничной жвачки забивал ноздри.

В тот миг он действительно закричал. От страха. Закрыл собой девочку, выставив перед ними зонт… Теперь ему было ужасно, до боли стыдно за этот страх. Собака оказалась их собственная. И Папочка, крикнувший: «Грета, фу!» ничем не напоминал вампира.

– Папи! – сказала девочка. – Папочка, это – Принц!

Их взгляды встретились, и Ральф почуял – этот мужчина напуган ничуть не меньше.

Они так спешили разойтись навсегда, остаться инкогнито… Отец унес с собой девочку. Ральфу остался зонт. Он понял это лишь когда попытался сесть на велосипед. И бросил зонт. Сложил, повесив на дереве.

Запах же он принес с собой.

Умыв лицо, Ральф спустился в кухню и сел за стол.

Еще никогда, ни за что на свете, он не стыдился так. Еще ничего на свете не хотел позабыть так сильно, как эту встречу.

И тем не менее…

– Не знаешь, у кого-то из Штрассенбергов есть нянечка по имени Джесс? – спросил Ральф, усаживаясь за стол.

Тетушка, жарившая оладьи, подозрительно уставилась на него. Еще до его рождения, она служила горничной у графа. Затем перешла к кому-то попроще, затем была нянечкой у кого-то еще… Ирония судьбы заключалась в том, что она работала в том же квартале, что он сейчас. У Штрассенбергов. И до сих пор поддерживала контакты с тамошней прислугой.

– Где ты таскался всю ночь? – спросила она сурово.

– Гулял.

– Под дождем? От твоей одежды разит женскими духами!

– Духами? – искренне ужаснулся Ральф, который списывал запах на что угодно, кроме духов; уж слишком маленькой была девочка.

– Духами! – безжалостно подтвердила тетушка. – У Эльке Энгель точно такие же!

Ральф закатил глаза.

Эльке была католичкой, – как его тетушка. Такой же чистой и девственной, как сама Агата… Только на пенсии, когда судьба забросила ее в Африку, Эльке вдруг поняла: как она промазала, посвятив всю жизнь Иисусу.

Он был моложе, красивее и беднее ее. Он был влюблен, как никогда в жизни. Он научил Эльке жить, дышать и носить нелепые молодежные шмотки. Через три года, когда Он научился говорить по-немецки, нашел работу и получил ПМЖ, Он… сбежал, прихватив с собой все, что мог продать по дороге.

Эльке пережила. Не сошла с ума, не ударилась обратно в религию. Эльке ни о чем не жалела.

– Мы ничего не знали о сексе, – говаривала она.

И копила деньги на новое путешествие в Африку.

Ральф представил себя на месте Черного Принца Эльке и его передернуло.

– Я продавал наркотики, – дерзко ответил он.

Тетушка строго сжала маленький ротик.

– Твои шутки, порой, бывали смешнее! – выдавила она.

– Я просто тебе подсыпал кое-что в коньяк, – Ральф буквально выстрелил ей в лицо улыбкой.

Тетушка захихикала.

Она в жизни не пила ничего крепче настоя валерианки.