Сам же он был задет всерьез.

Ральф допускал, что тетя считает его Иисусом, способным накормить их обоих на десять евро, что тетя в начале месяца выдавала ему на расходы. Допускал, что тетя настолько погрязла в вере, что даже не обращает внимания на продукты, что сами собой появляются у них в холодильнике…

Мысли, что тетушка считает его тойбоем, Ральф не допускал никогда. И это очень больно его задело.

– Ну, что же, – ответил он. – Спасибо! Значит, в твоих глазах я малолетняя проститутка? Так ты обо мне думаешь?!

Она покраснела.

– Ральф, – сказала тетя серьезно и у нее предательски заблестели глаза. – Новый священник – будет один из Штрассенбергов, ты же знаешь, – голос срывался. – Если ты что-то делаешь… Ральф, если ты занимаешься чем-то нехорошим… я очень тебя прошу!.. – она отвернулась, резко задрав к лицу край передника.

Он вздохнул; что-то было в ее вопросе, в ее осанке и голосе, что задело его самого до слез. Все она, конечно же, понимает. Просто не вмешивается. Просто молчит, потому что другого выбора у них нет. И то, как именно она ему об этом сказала, заставило Ральфа почувствовать себя ниже, чем вчера ночью он чувствовал себя в том лесу.

– Новый священник, а? – спросил он нарочито беззаботным тоном, хотя в душе все пульсировало и жгло. – Вы же старого еще не сожрали!..

И вышел из кухни, так и не притронувшись к остывшим оладьям. Как бы он не пытался, он никогда не станет достаточно хорош в глазах тети. Похоже, за всю его жизнь, его признала кем-то особенным лишь одна женщина.

Девочка.

Сахарная куколка по имени Виви.

Ральф прямо в одежде упал обратно в постель и зарылся лицом в подушку, чтоб заглушить стон.

Если бы Филиппа фон Штрассенберга попросили описать ее в двух словах, он бы ответил: «Сиськи!» Теперь, к описанию прибавились темные, в поллица, круги под глазами.

– Ты достал? – спросила Джесс, едва он вошел в гостиную.

Казалось, если он скажет «да», она разорвет его в клочья, чтоб не делиться.

– Нет, – сказал Фил, почти с наслаждением.

Верена, что-то рисовавшая за столом, немедленно навострила уши. Грета, лежавшая рядом с ней, тоже навострила. Обе казались ему на редкость разумными, в отличие от смотревшей за ними Джесс. Та выглядела ужасно. Бледная, не накрашенная в какой-то старой футболке. Видимо, Маркуса.

– Ты так и не дозвонился?

– Нет, – буркнул он. – Ты выглядишь, как дерьмо.

– Пошел ты, – прошептала она и легла на спину, потеряв к нему интерес.

В свои шестнадцать, Филипп был довольно рослым и не по возрасту развитым, крупным мальчиком. Он уже миновал ту пылкую стадию влюбленности, когда не смел взглянуть ей в глаза, но еще не избавился от интереса к ее грудям.

Джесс была много старше его. На целых четыре года. У нее уже была дочь… и муж, годившийся им обоим в отцы. Лежа, порой, без сна, Филипп часто думал о тайнах тела, помогая себе рукой. Джессика же смотрела сквозь него… на брата своего мужа.

– Будь ты похожа на человека, мы могли бы сесть в твою тачку и съездить на Рипербан. Но сейчас я даже на диван с тобой рядом не сяду, —сказал Филипп.

– Да ты бы на бомбу сел, если б я тебе разрешила, – огрызнулась она.

Он смолчал. Пару дней назад они с Джессикой, на пару обшарили каждую выемку в развалинах замка, но ничего не нашли. Филипп нашел привлекательной ее грудь, но Джессика его оттолкнула.

– Ну, почему все это происходит со мной? – страдальчески прошептала Джесс, закрыв лицо диванной подушкой.

– Потому что ты – наркоманка? – предположил он. – Потерявшая берега торчушка, которая умудрилась подсесть на обычный кокс?.. Хотя, я не врач, конечно.

Он подождал, но Джесс не отреагировала. Порой, когда у нее случались обломы с Фредом, она позволяла зажать себя в уголке, поцеловать, потискать… Но сегодня он сам не хотел прикасаться к ней. Даже если б она позволила. Взглянув на Джессику, Филипп на миг задержался взглядом на ее буферах и покачал головой.

– Лучшее пособие на тему «Вред наркомании», – подумал он про себя.

– Хай, Филипп, – напомнила о себе Верена.

Она сидела, как взрослая, – склонив на бок голову и постукивала по бумаге карандашом, видимо, подражая Лизель. Обычно, она его забавляла своими ужимками и кокетством, но сейчас он сам был не в духе. Филипп, конечно же, не торчал. Он не джанки, не идиот и не наркоман. Ему просто скучно, и он хотел бы взбодриться.

– Привет, Снежок!..

Ему всегда казалось забавным называть ее, как наркотик. Она была очень белая. Очень-очень, – даже для штрассенбергских девчонок. Поначалу вокруг шептались, что девочка – альбинос. И все, что рассказывала Миркалла – правда… К облегчению всей фамилии вскоре стало понятно: на молочную кожу девочки легко ложился загар. Так стало ясно, – Верена не альбинос и особо способные умы даже подсчитали, что она не могла быть от Альфреда: Верена родилась четырьмя годами позже, чем он погиб.

Так долго детей не носят даже слоны.

– Как здорово, когда в семье есть люди способные сложить два и два, – по праву главы семьи подытожил граф и дело закрыли.

Тем более, что девочка подросла и дала им больше пищи для разговоров.

– Изменяла мне? – спросил Филипп строго и наклонившись, поцеловал ее в лоб.

Она снисходительно вытерпела ласку и глубоко вздохнула, словно он ее утомил. От нее, как обычно, за километр несло Moschino Pink, длинные волосы завиты и забраны в высокий хвост на макушке.

– Ты с Джессикой уходий! – сразу предъявила она. – Я внаю!

– Э-эй! – Фил выставил вперед палец. – Мы ходили искать твой зонтик. Просто я же не знаю, какой у тебя был зонт.

Она презрительно качнула в ответ хвостом и сморщила носик.

– Ты вьеш как и все мусины!

Фил с трудом сдержал смех. Она действительно была нечто!

– Видишь? – спросил он, наклонившись над девочкой. – Если ты это знаешь про всех мужчин, то стопроцентно мне изменяла! Что ты рисуешь?..

Рисунок, над которым она работала, представлял собой двух разнокалиберных слендерменов, которые держали друг друга руками-вилками. Один, поменьше, был в розовых сапогах и торчащими дыбом бежевыми палками-волосами, другой, похоже, упал головой на штопоры. Филипп насчитал в его черепе шесть пружин, старательно выведенных черным.

Что-то внутри у него сжалось. Он знал, что неделю назад, Джесс накоксилась до кровавых соплей и в доме что-то произошло. Верена сбежала. Исчезновение дилера он с этим пока не разу не связывал, но что-то в ее рисунке насторожило его.

– Кто это?

Верена лукаво на него посмотрела.

– Это мой бойфренд, – с нескрываемым удовольствием, произнесла она.

Мой бойфьенд.

Интересант!

Откуда в кругу ее общения, вдруг затесался брюнет? Да еще так прочно, что стал бойдрендом?..

– Я думал, что это я – твой бойфренд, – сказал Филипп, притворившись обиженным.

Верена надулась и спрятала лист под стол.

– Джессика говорит, ты станешь священником! А всем священникам нравятся мальчики, а не девочки! – выпалила она так быстро, что он едва понял исковерканные слова.

Онемев, Филипп медленно обернулся к дивану. Как раз в тот миг, когда Джессика буквально заколыхалась от смеха.

– Ты посто пиходис надо мной посмеяться! – заявила Верена, прижав к бокам кулачки и Филипп понял вдруг, что для нее – все это серьезно. – Никогда тебе не пвощу!

Он знал, конечно, что эти двое не мать и дочь, а почти соперницы. Но все равно обозлился. Ей ли не знать, что он – не гей?!

Взяв себя в руки, Филипп перевел дыхание.

– Нет, – он честно-честно посмотрел Верене в глаза, сделав вид, что забыл про Джессику. – Не все священники любят мальчиков. К примеру, твой дядя Фредди, любит только тебя!

Смех стих. Толстая муха, словно маленький истребитель, вспорола сонную тишину. Грета клацнув зубами, оборвала мушиный полет. Филипп ухмыльнулся.

– Знаешь, что? – сказал он, понизив голос и, взяв Верену за локти, притянул поближе к себе. – Когда я стану священником, обещаю: мы будем вместе всегда-всегда, как Лизель и Мартин. Даже если ты замуж выйдешь… Плевать сколько раз!.. Я все равно тебя любить буду, – он перевел дыхание, дав девчушке немного переварить, после чего улыбнулся. – А теперь, расскажи мне, Цукерхен, кто твой новый бойдренд?