– А ты что же, разбираешься в часах? Вообще-то в них должен быть компас, но я ими пользоваться не умею, так что шла сюда за жуками. А ты знаешь, где там компас? Можешь показать?

Вампир остановился, отступил на шаг и замахал руками. У него даже глаза округлились.

– Не надо. Не надо. Сама разбирайся. Пойдем, я тебе василиска покажу. Я тебе многое могу показать. У меня здесь чего только не отыщешь.

Еве уже не хотелось смотреть на василиска, но, в конце концов, она проделала долгий путь. Это ведь все ради Моцарта, в конце концов.

Она заметила жуков на деревьях, сбросивших иголки. Жуки не стрекотали. Вокруг тишина, а перед ней – кожистые крылья Вишневого вампира; и они шли дальше, пока не наткнулись на мост, перекинутый через высохшее русло.

Ева попыталась подняться на мост, но не смогла сделать ни единого шага: ее останавливал невидимый барьер. Вампир засмеялся, безо всякого труда он вступил на мост, и шел вперед, и звал Еву за собой.

– Без меня ты на мост не поднимешься. Без меня ты вообще не многое можешь. По ту сторону моста в гроте – клетка с василиском, но выпустить его из клетки может только тот, кто сумеет разорвать сильную связь.

– Как в атоме?

– Да, как в физике – получить из свинца золото можно в результате ядерной реакции с разрывом сильного взаимодействия. А получить камень, дарующий бессмертие, можно, лишь разорвав сильную связь между людьми, потому что в результате такого разрыва высвобождается энергия, вполне достаточная для того, чтобы выпустить василиска из клетки.

В глубине грота стоит клетка с василиском. Над василиском кружит, но не садится, аист – выжидает, когда ящерица вырвется, и тогда он набросится на нее, а та от страха откинет хвост.

– Я давно уже вырастил его, – произносит Вампир с очень синими зрачками, – но никто не решается ради бессмертия разорвать сильную связь, а не разорвешь – не получишь хвоста василиска, – вампир толкает Еву в спину – подойди ближе, посмотри, полюбуйся.

Скользкое тело животного неприятно отливает мутновато-рыжим в полумраке.

– Бред какой-то.

Ева пытается просунуть руку между прутьями, но вампир оттаскивает ее от клетки.

– У вас с Моцартом очень сильная связь, – после паузы произносит Вишневый. – Разорви ее – и обретешь бессмертие, и свинец в золото превратишь.

– И зачем мне бессмертие без Моцарта? Оно мне только ради него и нужно, ты разве не понимаешь?!

Рядом с василиском лежат несколько крупных яиц, и, если всмотреться, видно, что в них растут чахленькие туши рептилий.

Что-то нестерпимо давит на голову, Ева чувствует, как скелет сжимается – наверное, так странно работает гравитация, но если есть гравитация, то должна быть и точка опоры, а ее у Евы отняли, когда Моцарт отправился на войну.

Под этой давящей силой Ева уменьшилась настолько, что каждая песчинка казалась каменной глыбой, а выброшенное на берег вязкое тело медузы – целой горой. Все на свете теперь было больше нее, а она была совсем маленькая и все еще смертная.

– Какая безвыходная ситуация, – со спокойной улыбкой сказал вампир. – Люблю такие, – и взял ее в руку. – Разорви сильную связь, принеси вишен – и я позволю тебе открыть клетку с василиском.

– Я не буду разрывать связь с Моцартом!

– Не ты одна связана с Моцартом. Есть еще этот ваш дружок.

– Картер?

Устав от этого разговора, вампир затолкал Еву в рюкзак Моцарта, вынес к берегу, там и оставил.

– Ну вот, приехали! – сказала Ева сама себе.

– Тик-так, тик-так, – ответили часы на ее руке.

Часы ей подарили еще в детстве, но инструкции не дали. А ведь говорят, если регулярно подводить колесико, то глаза меняются. Честно-честно, так и говорят.

У бабушки тоже были часы, и она иногда показывала Еве, как подкручивать минутную стрелку, глаза у нее тогда в самом деле менялись. Бабушка тогда становилась еще красивее.

Еще говорят, что минутная стрелка может превращаться в магнитную. Тогда часы становятся еще и компасом. Но из того, чему бабушка ее учила, Ева и запомнила-то лишь несколько слов. Едва ли их хватит, чтобы компас согласился указать дорогу прочь от Вишневого вампира.

– Тик-так, тик-так, тик-так, – говорили часы, и звук становился все громче.

Что это вообще значит – глаза меняются?

– ТИК-ТАК-ТИК-ТАК-ТИК-ТАК! – кричали часы на весь пляж, и громче этого тиканья был разве что шум прибоя.

«ТИК-ТАК-ТИК-ТАК-ТИК-ТАК-ТИК-ТАК!» – тиканье было таким громким, что Ева даже не сразу разобрала голос у себя над головой, который спрашивал:

– Кто тут?

Еве неловко было показываться перед незнакомым человеком в таком уменьшенном виде, но она все же отозвалась из рюкзака, с удивлением обнаружив, что у нее достаточно громкий голос для такого маленького тела.

Голос незнакомца звучал уже совсем рядом с рюкзаком.

– Не раздави меня, пожалуйста, – попросила Ева, забравшись на нотную тетрадь.

– Ладно, я аккуратно, – молния разъехалась. – Ох, кто тебя так?!

Сначала Ева увидела прямо над собой пышущее огнем жерло вулкана. Потом разглядела темно-зеленые глаза и квадратный подбородок. Жерло оказалось зажженной сигаретой.

– Вампир, – пожаловалась Ева большому человеку голосом большого человека.

Он протянул ей ладонь, она забралась на нее и сразу почувствовала такую усталость, что готова была уснуть прямо в этой ладони, но это было бы как-то неправильно – она обещала Моцарту искать камень, а не засыпать где ни попадя.

Когда он опустил ее на землю, Ева начала вырастать, с удовольствием чувствуя, как вытягиваются и приятно хрустят позвонки и кости.

– Меня Евмен зовут, – представился большой человек.

– А я Ева.

Потом они немного посидели на берегу. Евмен скинул обувь и попробовал воду. От первой ледяной волны ступни свело судорогой, зато вторая показалась теплее, третья – еще теплее, еще немного – и вот ты уже вовсе не чувствуешь холода.

– Хочешь вишен? – Ева протянула ему кулек. – Когда я ничего не чувствую, я съедаю несколько штук, и кое-что возвращается. Здесь главное – не переборщить, иначе гранатовый сок носом пойдет.

– Слишком щедрый подарок. Это ведь твои вишни, тебе самой нужны.

– Ну, может когда-нибудь меня угостишь, – пожала плечами Ева и настояла: Бери. Все же ты меня из рюкзака вытащил.

Он взял с ее ладони одну ягоду.

Ева принялась копошиться в рюкзаке, пытаясь найти что-то, из чего можно было бы скрутить кулек и отсыпать ему вишен побольше, но в рюкзаке была только нотная тетрадь Моцарта. Не скручивать же кулек из бесценной партитуры?!

– Подставляй ладони, – сказала Ева и насыпала не жалея. – А что ты вообще здесь делаешь?

– Иногда я прихожу сюда, чтобы постоять немного в воде и проверить – вдруг чувства вернулись. Вдруг я снова почувствую хотя бы холод, – сказал Евмен.

Они разглядывали воду и немного друг друга.

– У тебя морщинки под глазами, – наконец сказа Евмен.

– Да я знаю. Это один мой друг со своей «Шуткой». Морщинки-то от смеха. Или от «Шутки». Раньше мне казалось, это одно и то же, а теперь вот не уверена. Не знаю, как объяснить.

– А ему пробовала объяснить?

– Sometimes I feel English is more suitable. I still didn’t tell how much do love him because I can’t find suitable words in Russian. Though it would be easy to do in any other language, – Ева пояснила, что признаваться в любви проще всего на языке иностранном – и чем хуже знаешь его, тем лучше. К «I love you» захочется добавить «I really love you». А то и вовсе «I love you more than anything in the world». Оптимально изъясняться на латыни. Если в латыни вы знаете только десять слов, можете быть уверены, что «te amo» – самые точные из всех, которыми вы могли бы признаться в любви.

– Я понимаю. Если подумать, располагай ты лишь двумя символами – 1 и 0, то, сумев передать другому все оттенки своей единицы и расшифровав все грани его нуля, можно достичь наибольшей душевной близости, – Евмен помолчал и сказал: – 1–0–1.