– Видишь того парня в синем балахоне? – она подняла голову с парты и подперла ладонью.

– Кого? Нодара?

– Точно. Нодар. Все никак не привыкну к вашим именам. Так вот, ему нравится девочка с третьего ряда, та, у которой волосы собраны заколкой. Он все время на нее поглядывает.

– Серьезно, Нодару нравится Тина? – честно, я думал, что его волнуют только свои дорогие прыщи. Он вечно раздирал их на уроках.

– Вот еще… Девочка с первого ряда, кажется, ее зовут София, она нарочно ковыряет в носу карандашом, пока не потечет кровь. Так она пару раз отмазывалась от контрольных.

– Вау! Она всем заливает про ломкость сосудов… – мне приходилось крепче зажимать рот, так я был впечатлен. – Как у тебя получается?.. А обо мне что скажешь?

Соня так серьезно взглянула, как онколог, который уже знает результаты исследования.

– Хочешь правду?

– Конечно.

– Ок, Давид. Держись, сам напросился… Ты скромный, тихий и правильный. Я не говорю, что это плохо… Просто не нужно быть слишком таким… Пай-мальчиком, не держи все в себе. Такие будут умирать от жажды, но не попросят воды у симпатичной девушки… Только потому, что она симпатичная, – она хлопнула себя ладонью по губам.

– Прости, я… не то сказала.

Сейчас я сижу на общей кухне, вокруг темно, и все спят. Мне не спится, думаю над тем, что сказала Соня. По-моему, она сказала «то». Уверен, никто «то» не хочет слышать. Даже обидно. С другой стороны, я не имею права на нее злиться, мы не друзья. К тому же, я сам напросился, и она сказала правду.

И вот еще, она не ошиблась… Да я такой, не из тех, кто высовывается. Принял я это только сейчас, здесь, на кухне, благодаря прогнившему окну. Из щелей дует – пластилин не поможет. Я у окна и не могу знать, что за ним происходит. Стою у черного зеркала, вижу только свое отражение. В таких случаях хочешь не хочешь придется увидеть себя. В отличие от обычного, в черном зеркале нет ничего лишнего – сама суть.

Вот только откуда Соня знает меня лучше, чем я сам?

28 февраля, воскресенье

Сегодня воскресенье, это означает одно: мама остается дома. Я волнуюсь за нее, мы редко видимся – она работает на износ, и чаще всего я вижу ее вымотанной. Сегодня выходной, а это значит, что мы проводим день в нашей маленькой компании.

Еще вчера мы все спланировали. Мама спала до половины десятого, я тем временем сходил на рынок и взял все необходимое для обеда. Чаще всего на рынок мы ходим вместе, из этих походов я вынес много лайфхаков, особенно как выбрать свежее мясо или не дать продавцу себя одурачить. Выбирая говядину, я обращаю внимание на жир, он не должен быть желтым (значит старая корова), мясо должно быть сочно-гранатовым, если оно темное, без блеска – неправильно хранили, наклоняюсь понюхать – едва заметно металлический, тогда ок. Людям с гайморитом и нарушенным восприятием запаха лучше захватить с собой друга для надежности.

Я хотел взять немного овощей, чтобы хватило на готовку без остатка. Так и объяснил продавцу, когда тот, не слушая меня, навязчиво пел свою песенку: «Почему так мало? Они турецкие… Возьми еще… Вот… Попробуй, таких ты еще не пробовал…». Иногда так сложно отказать. Закончив с самым важным, сверился со списком: оставалось взять пару пучков кинзы и петрушки. Как меня учила бабуля, в кулинарии нет важного и неважного, что-то пропустил или заменил другим – вкус поменялся, а значит и все изменилось.

Я вернулся – мама пила кофе, сонная, непричесанная, но счастливая.

Мы готовили чашушули и пури с сыром. Я сам не готовил, помогал. Не так-то просто угадывать пропорции продукта и воды, масла и специй. Здесь нужен встроенный механизм дозировки, приходящий с опытом. Другое дело мама, ей даже не нужно заглядывать в поварскую тетрадь. Все необходимые рецепты она держит в голове и, когда нужно, с легкостью достает. Прибавь к знанию рецепта встроенный механизм и получишь нереально вкусное лакомство.

Все обязанности у нас разделены: пока мама режет говядину, я ставлю казан на плиту – поджигаю. Она нарезает лук, добавляет специи, пока мясо настаивается, замешивает тесто на хачапури: мацони, вода, сливочное масло, мука и все остальное. Мы весело проводим время, я представляю, что мама волшебница, а я ученик-помощник, подаю компоненты для возрождения Голема, в данном случае Голем – тесто.

И так пока тесто подходит, мы возвращаемся к мясу. Я выкладываю его в разогретый казан, когда смесь закипает, кухню заполняет запах жареного лука, мяса и чеснока. Подтягиваются наши соседи, даже с закрытой дверью их не проведешь. В казане булькает соус, мама добавила порезанные помидоры, я присматриваю. Тем временем она делает начинку для пури, смешивает вареные яйца с сыром. Я даже не берусь раскатывать тесто. Когда пури напоминают по форме лодки и начинка на месте, мама дает тесту подойти, а затем ставит в разогретую духовку. Пока пури выпекается, в казан улетают нарезанные перцы, там дело остается за специями и зеленью.

– Вано, еще не скоро вернется в школу, – сказал я маме. – Я ездил к нему на днях. Доктор все никак уколы не отменит. Вечно говорит, как ему задница болит.

– Неужели? Забыл, как сам спал на животе?

Мы вспоминали то забавное время, которое тогда таким не казалось, и было это так давно, что теперь задумываешься: «Неужели это случалось со мной?». Когда что-то идет не по плану, ты дождаться не можешь, когда все наладится. Но стоит времени пройти, забыться, и то, что было проблемой, перерастает в повод для смеха. И все же, остаются неприкасаемые воспоминания, которые стараешься не цеплять.

– Ну, а как твои дела? Еще не нахватал троек? – спросила она, макая кусок пури в желток.

– Нет, все нормально, – я промолчал о моих проблемах в школе. Хотя я не соврал насчет учебы: в четверти у меня неплохие оценки.

– И с кем ты сидишь, пока Вано болеет? Среди одноклассников у тебя еще есть друзья?

– Да, я подружился с одной девушкой. Она новенькая…

– Ох, – вздохнула мама. – Надеюсь, ты больше не дерешься с девочками? Мне не хочется лишний раз отпрашиваться с работы. Хватает унылых родительских собраний.

– Ма-а, ты нашла, что вспомнить. И я тогда ее не бил, она сама накостыляла мне моими же костылями. Кстати, в том году Зверюга не одного меня побила. Беднягу Бердо до слез довела. Ему тогда сильно досталось от монстра с баскетбольным мячом. А ведь он не сразу стал девяностокилограммовой гориллой, он и тогда был больше всех.

– Давид, ты уже начинаешь придумывать. Тебе просто стыдно. Признайся.

– В чем признаться?

– Тебя побила девочка, и тебе стыдно в этом признаться, – весело ответила она.

– Правда и только правда, мама, как в суде. Не одному мне пришлось пострадать от могучих лапищ Зверюги. Я тебе говорю, в начальных классах она была еще тем чудовищем, все мальчишки ее боялись.

После моих слов она встала из-за стола, прикрывая улыбку руками, но искрящихся глаз прикрыть не могла. Эта улыбка, такая чистая, такая настоящая, не могла не радовать. Впервые за долгое время я видел ее счастливой, и сам улыбнулся от уха до уха. Как можно не радоваться, когда твоя шутка переносит самого близкого тебе человека туда, где нет нехватки в деньгах, счетов от докторов, изнурительной работы? В такую минуту чувствуешь себя важным.

Пока мама ушла к соседке поболтать, я воспользовался ее отсутствием и сел за стол писать это письмо. Она не знает о письмах тебе. Как считаешь, стоит ли говорить ей правду? Вот и я так думаю. Навряд ли я расскажу, не хочу расстраивать. Как-то раз она выпила больше обычного и сказала больше, чем хотела. Она тихо плакала, а затем призналась, что перестала ждать твоего возвращения и мне велела. Вот, что она сказала: «Давид, он не вернется. Некоторые возвращаются, но не он. Перестань забивать себе голову дурацкими надеждами». Возможно, она права, а возможно – нет, по правде говоря, я и сам не всегда знаю, во что верить.