Иногда я думаю о Соне не только как о друге. Ты должен понимать к чему я клоню. У нее есть грудь. Ее грудь аккуратная и красивая, по крайней мере так она выглядит в лифчике. И при разговоре с ней я стараюсь не смотреть ниже ее подбородка. Скажу я тебе, это не так-то просто.
Когда Соня надевает зеленую кофточку в обтяжку, она идеально повторяет форму ее тела и смотрится так… Мне трудно объяснить, в общем, в ней Соня выглядит обалденно. Что-то с чем-то. Однажды она поймала меня на том, что я ее разглядываю. Ох, как же я «припустил» в штаны, думал назовет извращенцем и прогонит с парты. А она всего-то улыбнулась и продолжила рассказывать о своем коте.
Я рассказываю тебе об этом бреде, потому что знаю – ты не станешь осуждать и говорить, что мне пока еще рано думать о таких вещах, и со временем я сам узнаю, что для чего, как и почему. Ведь большинство взрослых чаще всего говорят именно так, они почему-то не считают нужным объяснить суть, в итоге мы узнаем все от друзей, одноклассников или из случайной компании. Я хочу сказать вот что: мне важно писать эти письма, ведь становится гораздо легче, когда есть тот, кто может тебя просто выслушать.
29 февраля, понедельник
Спрятав недописанное письмо между учебников, я пошел на общую кухню варить кофе. Там я встретил дядю Ирака, докуривающего последнюю сигарету, он уже собирался куда-то уходить. Вместо приветствия он сказал, что фестиваль кактусов давно закончился, и мне не помешает сбрить колючки. Кто бы говорил, у самого под носом крыса завелась, а его мои кактусы волнуют.
– Пойдем в гаражи, заодно узнаешь, чем старые болваны занимаются по вечерам, – предложил он, сбивая пепел в цветочный горшок.
– Можно.
– Вот и ладненько. Куртку прихвати… И шапку.
– Я быстро-о, – крикнул я, несясь по коридору.
– Давид? – позвал он меня.
– Что?
– Я буду ждать тебя на крыльце, так что не гони. И мать предупреди, слышишь?
Я вернулся в комнату, оделся потеплее, нацарапал короткую записку и оставил на обеденном столе. Написал, что поехал к Вано, вернусь к девяти.
Мы шли переулками, дорога показалась знакомой, и я вспомнил, что раньше ею ходил в продуктовый магазин, пока они не переехали, здание долго пустовало, пока его не выкупили под офис фотосалона. Мы пришли в самую жопу гаражных кооперативов. Дядя Ирак подошел к гаражу и постучал в железную дверь. Пока мы шли, я порядочно промерз, и при виде курящего дымохода у меня в голове загорелась навязчивая мысль: «мне нужно сюда попасть, даже если внутри старые извращенцы пилят “копейку” под “кабриолет”».
Дверь открыл лысый мужик. Он со смаком клюнул в щеку10 дядю Ирака и с улыбкой посмотрел на меня. Внутри меня ослепил свет электрических ламп. Маленькое пространство гаража заполняла удушливая смесь сигаретного дыма, выпивки и пота. Около десятка мужчин за карточными столиками равномерно заполняли тесное пространство. При виде нас они отложили в сторону карты, кости и фишки. Не обошлось без суеты. Скрежет стульев, завывания, смех, похлопывания по спине, поцелуи в посиневшую от засосов щеку дяди Ирака так, словно он забил решающий гол, и их команда выиграла на местном чемпионате.
– Итак, мудаки… Прошу прощения. Мужики, познакомьтесь с нашим гостем, – сказал дядя Ирак, обращаясь ко всем этим славным игрокам. В ответ послышались смешки и бубнеж. – Этот малец неспроста здесь – он хороший парень и много раз меня выручал… Итак, Давид, добро пожаловать в гаражный клуб – сборище пьяниц, азартных старых пердунов и окольцованных неудачников!
После его слов игроки дружно зааплодировали и затопали ногами. Высокий мужчина в берцах пронзительно засвистел, отчего еще долго звенело в ушах.
После трясучки рук мужчины разошлись по столикам, за одним парочка продолжила игру в домино, за другим – расставляли шашки на доске в нарды, а за третьим – четверка с визгом резалась в червы. Дяде Ираку больше всего нравились нарды, и за весь вечер он отходил от игрального столика разве что в двух случаях: почать новую бутылку вина и поджелтить снег за гаражом.
Ставки принимались, сбрасывались по мелочи. Потертая кепка с монетами шла по кругу, пока каждый желающий не сбрасывался. Я стоял с дядей Ираком, он поспевал перекинуться словом с приятелями и попутно объяснить мне стратегию игры. Иногда я сам спрашивал, почему игрок походил сразу двумя шашками, поглаживая мокрые от вина усы, он начинал пояснять, живо приводя примеры.
Таким увлеченным я его еще не видел. Бывало так, что партия заканчивалась, игроки уходили из-за стола, давая возможность сыграть «свежему мясу», и тут, заметив меня, он говорил: «О, ты еще здесь?! Я думал, ты ушел». С ним случались «озарения», в которых он божился не спускать с меня глаз. Но стоило начаться новой партии, и он забывал свои обещания. Пил он много и не пьянел. Страшный перегар и блестящие глаза, в остальном без изменений.
Прошло много времени, все игроки сыграли по несколько партий, но только не дядя Ирак. Каждый раз, когда ему выпадала возможность сесть за стол, он пропускал. «Не сегодня… не то настроение», – отвечал он. Я видел огоньки в его глазах в тот момент, когда кубики ударялись о доску, то, как нервно он облизывал пересохшие губы в спорных моментах. Что-то здесь не сходилось.
Становилось невыносимо душно, так бывает в церкви, но вместо ладанной вони, вдыхать приходилось винно-табачные облака. Нужно присесть, пока не грохнулся. Встав на носки, я увидел парня моего возраста, он сидел на деревянной лавочке. Протискиваясь между столиками и телами, я пошел туда, где стояла лавочка и буржуйка. Тот парень слушал музыку в наушниках и рисовал на планшете. Я присел и протянул руки к гудящему огню. Открыв топку, я пошевелил угли кочергой и подбросил несколько поленьев.
– Все продул? – спросил тот парень, спустив наушники.
– Нет… Люблю смотреть на огонь, – сказал я, усаживаясь на лавочку. – Я видел рисунок в твоем планшете. Художник?
– Есть немного, – ответил он, улыбаясь. – Хочешь взглянуть?
Взяв планшет, он показал несколько рисунков, добавив, что это всего лишь эскизы. Это были по-настоящему хорошие рисунки. На одном из них я даже нашел себя с дядей Ираком. Знаешь, бывают рисунки, нарисованные обычным карандашом, но, тем не менее, сомневаешься, а не фотография ли это? Так вот, здесь было почти то же самое. Настоящие эмоции и жесты, показана каждая мелочь, кажется, люди на экране вот-вот зашевелятся. Больше всего мне понравилось в этом парне то, что он не стал выставляться, бросаться малопонятными словами и набивать мне уши навозом.
– Тебе, наверное, интересно, что я тут делаю?
Я кивнул.
– Кое-кто из этих пьянчуг хочет привить мне мужские интересы. Вырастить в сыне, так сказать, традиционный дух восточного мужлана, которому жена обязана мыть ноги. Догоняешь, о чем я? Мой дорогой папаша хочет, чтобы я во всем его слушался и после школы поступил туда, куда он хочет. И, само собой, устроился сраным инженеришкой на заводе, скажем холодильников или гвоздей. Чем не вариант? А это, – он постучал пальцем по планшету, – должно остаться дурацким хобби, но лучше вообще забыть. Кстати, вот и он, мой папуля, – сказал он, кивнув на мужчину в берцах.
Алек (так его зовут) нахмурился и о чем-то задумался. Но скоро улыбнулся и с довольным видом достал из рюкзака две банки пива «DonkeyKiss», одну оставил себе, другую протянул мне. Я отказался, сказав, что мне нельзя пить из-за болезни и всякое такое. Алек серьезно посмотрел на меня и голосом рыночного продавца с двадцатилетним стажем заверил, что одна банки пива никому еще не навредила. Чуть позже он добавил, чтобы я кончал с пенсионерскими отговорками. Он говорил убедительно, и я согласился. Как я уже говорил, порой мне бывает тяжело отказать.
Я открыл банку, дружелюбная улыбка Алека говорила «расслабься», и я сделал небольшой глоток. Пиво было холодное, внутри становилось тепло, и, насколько я помню, все шло правильно. Это был мой второй пивной опыт. В первый раз меня угостил дядя Резо, мне тогда было лет семь, и я сразу же скривился, как будто раскусил айву. Теперь пиво казалось вкуснее, получше той теплой гадости. К тому же Алик рассказывал забавные истории, отчасти от пива мой смех становился громче обычного. Появилась непривычная легкость в голове, тело расслабилось, и стало хорошо.
