Хочешь знать, что я думаю об учителях? Большинство из них неплохие люди. Отчасти я их понимаю: не так-то просто работать в среде, где тебя не уважают. Судя по дешевой обуви и портфелям со сломанным замком, в деньгах они не купаются. И это объясняет, почему они постоянно такие нервные. Да и вообще, неблагодарная это работа – быть учителем.

Кстати, на этой неделе я встретил одного знакомого – Алека. Он шел в компании друзей, оживленно беседовал, видно, они куда-то спешили. Несколько парней прикладывались к бутылке тархуна и, судя по веселью, пили они не тархун. Я остановился и помахал рукой. Рассчитывал поговорить, узнать, где он пропадает. Компания завернула за угол, а я все еще слышал их смех. Он даже не поздоровался. Наверное, не захотел подрывать репутацию. Кажется, я знаю в чем моя проблема: я спешу с выводами и быстро привязываюсь к людям.

Сейчас за окном держится плюс, снег тает и смешивается с грязью. Не погуляешь. В такую погоду, как сейчас, я люблю вспоминать летние каникулы у дедули с бабулей (твоих родителей). Жаркие дни, теплые дожди, а грозы такие сильные, что можно оглохнуть. Гулять по виноградникам, срывать большущие гроздья, объедаться ягодами, облепленными капельками дождя. Хорошо помню тот вкус. После дождя ягоды всегда казались слаще и вкуснее.

Я редко гулял в одиночестве, чаще всего спускал с цепи Гизу – помесь дворняги с борзой цвета топленого шоколада. Она как оголтелая неслась между рядами виноградной лозы. После таких прогулок я возвращался насквозь промокшим, взрослые ругали, но не так чтобы сильно, быстро прощали и окружали любовью. Тогда это казалось игрой, высокие люди хотят, чтобы ты их слушался, тогда как когда маленький человек убегает и делает все наоборот. На самом деле смысл этой игры в том, чтобы один человек заставил сердца других биться чаще и через тревогу наполнил их теплом любви.

Завернув меня в пахнущий корицей плед, взрослые садились за стол. Разливали по стаканам терпкое вино из глиняного кувшина и много говорили. Я калякал восковыми мелками в альбоме, рисовал Гизу на задних лапах, тянущуюся мордочкой к гроздьям винограда. Рисовал взахлеб, выдавая по десять рисунков в день. Меня даже прозвали Айвазяном, так быстро у меня получалось нарисовать новый «шедевр». Правда, вам не всегда получалось понять, где дом, где корова, а где бабуля, отводящая ее на пастбище.

Сидя в сторонке, я втайне прислушивался к разговорам взрослых. Чаще всего вы обсуждали местные новости, кто чем занимается, с кем дружит и что из этого имеет. Вы даже не догадывались, что я все слышу и многое понимаю. Взрослые часто забывают, что дети не всегда пропадают на своей волне, иногда всплывают на поверхность. Из тех разговоров я запомнил один момент, когда голоса затихли и бабуля поучительно закивала головой, повторяя простые, но мудрые слова: «…Руки кормят, сердце любит, а голова грешит». Тишину, смешанную с шорохом мелков по бумаге, нарушал розовощекий дедуля, предлагая еще по стаканчику вина. Его желтые из-за табачного дыма усы смешно шевелились, блестящие глаза улыбались доброй улыбкой.

Мне так не хватает тех простых детских радостей. Скучаю по пирогам бабули, запаху дымящейся папиросы дедули и вечернему лаю Гизы.

Живут они все там же, в маленьком селе, растят лозы, собирают урожай, делают вино на продажу, тем и живут. Жаль, что я так редко бываю у них. На Рождество и Пасху они посылают подарки с поздравительной открыткой. Чаще всего это большой мешок сухофруктов, цукатов и прочих сладостей. В открытке бабуля красиво выводит каждую букву, там целый список пожеланий, а в конце пишет, что любит нас и приглашает на лето.

Ладно, мне пора, нужно возвращаться к географии. Завтра географ раздаст нам задания. Он неплохой мужик, иногда шутит, но бывает жутко вспыльчивый, если довести. Я успел повторить, что такое демография, в чем разница между эмиграцией и иммиграцией, осталось полистать пару параграфов о плотности и структуре населения, и трудовых ресурсах. Это не должно занять много времени, минут сорок от силы. Вот так, удачи мне, что ли.

5 апреля, вторник

Ну вот, каникулы закончились, и, с одной стороны, здесь нет ничего плохого, а с другой – меня это здорово пугает. Возвращаться в школу, снова входить в будничный ритм, готовить до полуночи домашние задания.

Каникулы я провел с пользой: просыпался к десяти, валялся в постели до тех пор, пока не надоест. Ходил в уборную в одних трусах, смущал соседок своими прелестями и признавался им в любви. Некоторые говорили, что я одурел, другие – попутал святую воду с чачей, еще одни терялись, а вот пятидесятилетняя Нано полезла обниматься. Прижала мою голову к безразмерной груди и хнычет по непутевому мужу. Мне неловко, пробую отступить, она не отпускает и только крепче вдавливает в бронежилет из грудей.

Тебе интересно, не балуюсь ли я клеем? Так вот, клеем я не балуюсь, пробовал – не понравилось. Историю о прогулках в трусах я выдумал, так я лечу нервы. Но это неважно, хочу рассказать о последнем дне безделья.

В воскресенье мама вернулась из церкви с улыбкой. Она поставила тяжелые сумки на пол и поцеловала меня в голову. Я помог разобрать продукты и предложил маме испечь чвиштари¹⁷ с сырной начинкой. Пока мама заваривала чай, я включил телик и нарвался на «Мимино»¹⁸. Эпизод, в котором бабуля уговаривала Валико переправить корову на вертолете. Я спросил у мамы, как ей такой вариант.

– Пф-ф-ф… И ты еще спрашиваешь?! Конечно оставляй, – ответила она.

Мы сидели под пледом и смотрели отличный фильм, пили сладкий чай с горячими чвиштари, расплавленный сыр приятно тянулся, оставляя во рту солоноватый привкус. Даже не припомню, сколько раз мы его пересматривали, и все-таки смешные моменты оставались такими же смешными. Мама смеялась, и я смеялся, мы по-настоящему смеялись, и в какой-то момент время остановилось для нас, и мы стали самыми счастливыми людьми во всей Вселенной. Клянусь, даже сам Бог нам тогда позавидовал.

За неделю каникул мы с Вано ни разу не увиделись. Сколько раз я ему набирал, столько раз включался голосовой ящик. Я и писал, спрашивал куда он исчез – он так и не объявился. Зато на днях звонила его мама, спрашивала: «Вано еще у вас или уже ушел?». Я соврал, мол, он минут пять как ушел. Что еще оставалось, не мог же я его подставить? Я звонил ему, чтобы предупредить, но он не брал трубку. Скорее всего, он с девушкой и врет мамаше, что ко мне ездит. Пока они тискаются у подъезда, мне за него отдувайся.

Неужели так сложно сказать, что встречается с девушкой, и никому бы не пришлось врать?

Когда я спросил Вано в школе, где он пропадал, он ответил:

– А, это… Я немного замотался… Предки потащили к предкам мамы… Скукотища полная. В этой дыре связь не ловит, одни комары и грязь, глухомань, что тут говорить. Вернулся только вчера вечером.

Я припомнил звонок его мамы, истории не сходились, летчик еще не знал, что просчитался в расчетах. Интересно, как далеко зайдет его вранье.

По моим прогнозам, наша дружба вот к чему придет: будем видеться только в школе, и каждый будет делать вид, что ничего не изменилось. Мы постепенно отдаляемся, общих тем для разговора все меньше. Обращаться будем друг к другу только по делу, в остальное время угрюмо молчать, уставившись каждый в свой телефон.

Если тебе интересно знать, как мои дела в школе, то это похоже на пытку длиною в шесть-семь часов. На уроках я пытаюсь сохранять спокойствие и только изредка грызу ногти. Когда напряжение становится невыносимым, я отпрашиваюсь выйти. Там, в пустых коридорах, я брожу без цели, смотрю в окна и мечтаю скорее отсюда убраться.

Прости, я немного устал, сейчас 00.45, и прошло где-то минут десять, как закончил делать домашку. Допишу тебе на днях, сейчас мне так хочется спать. Не знаю, почему эта херня стала отнимать так много времени, может все из-за дурацких экзаменов? Все говорят, что их результаты очень важны тем, кто поступает в колледж. Я не знаю, буду ли пробовать поступать, может, стоит, но куда и на кого?