– Так что за сочинения, мой дорогой любимый муж?

– Очередной бред. У них была свободная тема, и вот здесь их мозги начали биться в панике. Кто что понаписал. Один, самый отбитый в классе, поведал мне историю о своём первом сексуальном опыте, – польщённый Олиным смехом, Влад продолжил: – Я так понимаю, половина, если не больше, его увлекательных приключений в борделе – сплошная выдумка больного гормонами мозга.

– Ну почему сразу больного-то? – Оля хихикнула. – Может, мальчишка просто мечтает о чьих-нибудь сисечках, вот и решил поделиться с тобой своими желаниями.

– Думаю, его мама будет очень рада, когда увидит его похотливый рассказ. Я же их предупреждал, что это будет показательное сочинение. Чем он только думал, когда писал это? Сомневаюсь, что головой.

– Головой, – Оля медленно улыбнулась, – но, похоже, не той.

Микроволновка коротко пискнула, прервав их разговор. Оля вытащила кружку и, усевшись на стул и подтянув к себе ноги, начала маленькими глоточками пить разогретое молоко. Влад видел лишь яркие голубые глаза, пристально смотревшие на него. Он прожил с ней достаточно долго, чтобы по одним только искоркам в её глазах понять, когда она улыбается. И у него самого поднялись уголки губ, когда Оля, отпрянув от кружки, с белой линией молока над верхней губой, сказала ему:

– Решил побаловать себя? – Она мотнула головой в сторону стоящей на столе банки пива и с удовольствием заметила лёгкое смущение, возникшее на лице Влада, что читалось для неё подобно открытой книге.

– Да, немного. Среди кучи этого бреда, – он указал на стопку проверенных тетрадей, – откопалось что-то достойное. У меня есть такой ученик – пришёл только в этом году из другой школы – Верёвкин Егор, и он с первого дня мне сразу понравился. Его нрав и стремление к чему-либо восхищают меня. Его суждения бывают неверны, и зачастую его упёртость может граничить с упёртостью быка, но я вижу, что он хороший парень, и он мыслит, Оль! Мыслит! Ты не представляешь, какая это сейчас редкость среди учеников!

– Мной бы ты так восхищался, как этим твоим Егором. – Она помыла кружку и, вытирая руки, спросила. – А как это относится к пиву?

– Он написал отличное сочинение на тему образования и воспитания.

– Настолько отличное, что аж заставило тебя открыть холодильник и достать пиво? – Она улыбнулась и, подойдя к нему, поцеловала в губы. – Долго не засиживайся, хорошо?

– У меня завтра выходной.

– А ты разве не хочешь начать день с утреннего секса?

Оля вновь поцеловала его и почувствовала улыбку, растянувшую его губы. Он положил ладонь ей на бедро, прикрытое свисающей футболкой, и плавно провёл по нему. После того как их губы разъединились, он тихо проговорил:

– Умеешь ты уговаривать.

– А то. Я, конечно, бабулька, но всё ещё помню кое-какие приёмчики.

Напоследок она ещё раз прильнула к его губам, прямо как тогда, будучи подростками, стоявшими в тенях подъездной арки, они также прильнули друг к другу, целуясь страстно и неумело, не жалея своих языков и не обращая внимания на взгляды редких прохожих.

Влад с лёгким удивлением заметил, что полон гордости как за себя, так и за свою красавицу, сохранившую к тридцати шести годам фантастическое тело, естественно, не лишённое изъянов (недавно появившийся варикоз пролил краски чернил на её ноги), но вполне удовлетворявшее Влада. Он был горд за них, и в первую очередь за то, что пройдя множество трудностей, бытовых проблем, так часто рушащих только создавшие брак пары – два выкидыша, страшный диагноз врача о бесплодности Оли – и справившись с последствиями той автомобильной аварии, оставившей на его жене вечную память о себе, они, совсем недавно без ума влюблённые подростки, смогли сохранить друг в друге нежность, искреннюю любовь и взаимоуважение. Влад гордился Олей за то, что она никогда не позволяла себе даже думать о том, чтобы потушить огонь их семейного очага, и уважал её за силу, что она смогла в себе найти после того, как они покинули кабинет гинеколога – оба шокированные, будто только что вернувшиеся из многолетней комы. Они оба любили друг друга. Дарили друг другу любовь, перемешавшуюся с энергетикой подростковой любви и здравостью мысли зрелой. Они могли быть парой горящих тел, пульсирующих в такт движениям друг друга, и могли быть обычной семьёй. Правда, не имеющей ребёнка. Но даже так они были счастливы, находя источник счастья и красоты в глазах своего партнёра, настоящего друга по жизни.

Оля отпрянула от Влада и тихим голосом сказала:

– Ладненько, спокойной ночи тебе, красавчик.

– Спокойной ночи.

Она вышла из кухни и уже у самой спальни крикнула:

– Не засиживайся долго! – Небольшая пауза. – И сбрей уже свою бороду! Колется жуть!

И Влад остался на кухне один, в полной тишине. Лишь двигатели проезжающих под окном машин разбавляли её. Он допил оставшееся пиво и, забыв выбросить опустевшую банку и оставив её на столе, взглянул на две непроверенные тетради: на одну – раскрытую и заполненную чернилами сверху донизу, на другую – ту, которую он даже не открывал. Лень, щедро разбавленная с сонливостью выпитым пивом, накатила на него медленно застилающей волной. Егор хорошо писал, и проблем с русским языком у него явно не было, но уж с очень далёкого края он заходил, чтобы изложить свою мысль. Как он выразился: «По ходу развития мысли я подхватываю ещё парочку и рассматриваю каждую по полвека». Да, это он в точку.

По полвека.

Влад лениво махнул рукой и сказал пустой кухне:

– Завтра всё проверю.

Он выключил свет и уже совсем скоро лёг рядом с Олей, забравшись под общее одеяло и позволив себе расслабиться после долгого дня. Через пару минут сон завладел им.

Их окно являлось такой же копией многих других десятков окон, как и их дом – повторным чертежом всех остальных в этом дворе. Звёзды, показавшиеся Владу такими безумно яркими, равнодушно смотрели на простирающийся внизу мир, полный одинаковых и одновременно разных людей. Им было наплевать на чувства, что влюблённые пары испытывали, глядя на их завораживающее сияние. Наплевать на войны, топящие мир в полной крови чаше, и на катаклизмы, рушащие планету, так ненавидящую поселившихся на ней людей, но всё же терпящую их.

Покров ночи нависал над городом, пока свет в окнах потухал один за другим. Мимо одного из них, показывающего спящего бородатого мужчину и женщину со светлыми распущенными волосами, пролетал светлячок, подмигивающий миру своим жёлтым сиянием. Он приземлился у окна, и его маленькие глазки ещё долго изучали эту спящую пару. Лишь когда рассвет начал легонько касаться неба, он взмахнул крыльями и взлетел вверх, растворяя свой свет в сиянии звёзд.

– Мы почти дошли до твоего дома, – сказал Егор, указав на возвышающееся над ними прямоугольное здание, почти ничем не отличающееся от двух других, за исключением одной красивой детали.

В половину торца здания был написан рисунок, уже успевший разозлить всю администрацию района, но так понравившийся Егору. На верхней половине здания был изображён тёмный силуэт человека без лица, одетого в будто развевающееся на ветру такое же чёрное пальто. Силуэт тянулся к двум сторонам – светлой и тёмной. Сияющая бледно-голубым светом сторона отрастающими веточками будто бы манила к себе, подзывала и приглашала. И силуэт уже было протянул к ней руку, но щупальца тёмной стороны, полные такой же бездонной тьмы, как и сама сторона, крепкой хваткой обвили другую руку силуэта, создавая впечатление, будто они тянут его на себя, приглашая в бездну. Так, силуэт без лица стремился к свету, пока его держала тьма и даже не думала отпускать.

На светлой стороне чёрными буквами было выписано слово «СВОБОДА». На тёмной же – «СИСТЕМА

– Его ещё не поймали?