– Тише. – Вика перестала облокачиваться об стенку и направилась к Егору. – Я понимаю, у тебя эмоции – похоже, я тебя заразила, – но всё равно старайся говорить тише. – Она присела рядом с ним и, прижавшись к нему и закрыв глаза, тихо проговорила: – Продолжай. У тебя красивый голос, Егор. Только обними меня и говори сколько хочешь.

Он так и сделал. Своей рукой он обнял её и, запустив ладонь под её футболку, стал поглаживать плоский живот, медленно поднимающийся и опускающийся вниз. Он стал говорить чуть тише, но всё же его бас не позволял ему полностью переключить громкость своего внутреннего радио на более тихую.

– Только не засыпай. Нам скоро выступать.

– Я помню.

Она чуть поёрзала и, найдя удобную позу, ещё сильнее прижалась к нему. Никто из них и не заметил, что дышали они в унисон, будто были единым целым, одним организмом: их груди одновременно поднимались, когда воздух насыщал собою лёгкие, и так же синхронно опускались. Казалось, даже их сердца бьются в одном ритме. Её аура, её энергетика слились в нежном союзе с его аурой, его нравом. Каждый из них дополнял другого, приумножая его положительные качества и отсекая дурные. Они были зеркальным отражением друг друга, но в то же время были и абсолютно разными. Они были примером друг для друга и помогали этому примеру становиться только лучше. Такие отношения являются редкостью в этом корыстном мире, и яркий их пример сидел сейчас за кулисами маленькой сцены в дешёвом, находящемся на краю банкротства ресторане.

– Так что ты предлагаешь делать с нашей доблестной системой образования? Ну, кроме того, как надрать всем задницы.

– Ну… – Он так и не договорил предложение, уйдя в собственные мысли. Спустя минуту, когда Вика хотела уже легонько ударить его локтем, он заговорил. – Знаешь, я считаю, что, например, та же самая химия, по которой у меня чуть не вышло «два» в четверти, мне в жизни вообще никоим образом не пригодится. Ни этот херарий натрия, ни гидрооксид водорода.

– Такого не бывает.

– Как? Там же «Аш» и в скобках…

– Это вода.

– А… – Егор опять замолчал, предварительно поджав губы. – Ну вот видишь, мы снова доказали мою тупость. Да, может, я и глуп в химии, геометрии, алгебре…

– В общем, в физмате.

– Да, я чистый гуманитарий. И я не вижу смысла учить те предметы, что не принесут мне никакого проку в будущем. Поэтому я и делаю упор или просто не забиваю только на те предметы, что я буду сдавать на этом грёбаном ЕГЭ. Ну, биология, понятно – это мой профиль. С русским у меня проблем нет; разок я всё же смогу написать это сочинение так, как они этого хотят. Но вот алгебра с геометрией… – Он сделал небольшую паузу. – Даются мне с очень большим трудом. И пока я загружаю этим свой мозг, я упускаю возможность тратить время на то, что действительно может пригодиться мне в жизни. Я занимаюсь по несколько часов в день в школе, польза от которой каждый год сводится к минимуму, но не могу найти хотя бы пару грёбаных минут на развитие того дела, что может стать моим будущим… и принести мне успех. – Он вновь остановился и после медленно произнёс одно манящее слово, пробуя каждую букву на вкус. – Славу.

– Это всё замечательно, но ты всё же не ответил на мой вопрос.

Егор чувствовал, как голос её слабеет, как последние буквы её слов растворяются в воздухе и какой тяжёлой становится её голова на его плече. Она засыпала. Проваливалась в страну сновидений, туда, где с самого детства хранятся самые тёплые моменты – вымышленные и не совсем, – самые страшные отрывки ночных приключений по закоулкам собственного сознания и безумно личные переживания, создающие такие сны, большинство из которых останется с ней до конца жизни. Веки её прикрыли глаза, а пухленькие губы чуть приоткрылись.

То, как она засыпала, согревало Егору сердце и разливалось теплом по всему телу: от груди и до кончиков пальцев на руках. Видеть, как отдыхает твой любимый человек после и вправду тяжёлого дня, смотреть на то, как уголки его губ медленно поднимаются, пока мозг режиссирует приятный ему сон – наверное, одно из лучших чувств в человеке, порождающее заботу к спутнику своей жизни. Даже если этот спутник скоро покинет орбиту.

Вика задремала и уже приближалась к хоть и не глубокому, но всё же сну. Егор положил ладони ей на предплечья и, чуть сжав их, резко начал трясти её:

– ПОДЪЁМ! ПОДЪЁМ! ЭВАКУАЦИЯ НАСЕЛЕНИЯ! УИИИИИУУ! УИИИИИУУ!

– Ай! – Она дёрнулась и поджала плечи. Егор ослабил хватку и тут же вскрикнул, когда Вика ущипнула его за ладонь. – Дурак, блин! У меня чуть сердце не остановилось! – Игривая улыбка засияла на её лице. – Фиг я тебе дам заснуть сегодня ночью!

Их взгляды снова встретились, и, не говоря ни слова (лишь улыбаясь друг другу), они успели перехватить все мысли, пролетавшие друг у дружки в головах.

– Да нет! Не в этом смысле, дурашка! – Вика засмеялась, и смех её спросонья ещё не успел набрать ту силу, что заряжала позитивом всех окружающих её людей, поэтому он просто слабо разнёсся по комнате и отозвался мелодичным пением в груди Егора. Он прижал её к себе и тут же прильнул к губам. Поначалу она ещё пыталась что-то сказать, но в итоге сдалась, и теперь её огненные, палящие ярким пламенем волосы не скрывали их лиц. Их губы не желали отпускать друг друга, их языки танцевали бурное танго, и каждый раз, когда они соприкасались, нижняя часть живота Егора наливалась свинцом, а в паху, казалось, с каждой секундой становилось всё меньше и меньше места.

Он пустил ладонь ей под футболку и, пройдясь по гладкому горячему животу, нащупал чашечку её бюстгальтера, сдерживающего упругие груди. Он чувствовал пыл, исходящий от неё. Она чувствовала страсть, кипящую в нём. И никто из них не заметил, что их сердца хоть и бились с бешеной скоростью, но всё же смогли поймать ритм друг друга и стучали в одном такте, отдаваясь общими ударами в разных грудях. В разных, но крепко связанных меж собой мужчине и женщине.

– Помогло взбодриться? – шепнул он ей на ухо.

– Не здесь. – Она накрыла его руки своими и потянула их вниз, с неохотой, но с пониманием, что именно так и нужно сделать. Её спина резко выпрямилась, и слабый стон вырвался из груди, когда подушечка его большого пальца проскользила по её напрягшемуся соску. – Егор… – Дыхание стало неровным и обжигающим кожу. Частым, опережающим удары сердца. – Егор, хватит. – Слова просили об одном, а нотки желаний в её голосе – совсем о другом. И Егору больше нравился второй вариант.

Температура их тел превысила температуру поверхности солнца. Они пылали. Они горели. И не давали погаснуть друг другу ни на секунду.

– Ёк-макарёк! Шо за страсти!

Они замерли, будто попали на плёнку фотоаппарата. Их глаза широко раскрылись, и первые пару секунд они так и сидели в той позе, будучи в которой услышали лестный комментарий: сцепленные намертво губы, приподнятая на Вике футболка, под которой копошилась чья-то ладонь, и её ручонки, слабо сдерживающие его более сильные руки, украшенные выступающими вдоль венами.

Будто по команде они оба оторвались друг от друга и обернулись в сторону отвлёкшего их голоса. Перед ними стояло четверо пожилых мужчин, и на лице каждого из них играла озорная улыбка. Застукать целующуюся парочку, когда ты уже размениваешь шестой десяток, и видеть, как их щёки со скоростью света заливаются краской, заставляет вспомнить, как когда-то ты сам, уже дряхлый старик, своим орехоподобным попенгагеном привлекал взгляды многих девчонок со всего двора. Вспоминал, как извинялся перед своей любимой (тогда казалось, что в мире не сыскать девушки лучше) за то, что случайно, в порыве страсти порвал её блузку. Целующиеся пары напоминали им их самих в молодости. Пожилые мужчины с завоёвывающей голову сединой, чей аппарат хоть и стал подводить всё чаще и чаще, но всё так же был не против прокатить на себе случайно забредшую ковбойщицу. Они будто бы смотрели в зеркало, показывающее их старое доброе прошлое.

И надо ли говорить, вызывало ли это у них улыбку?