Страх. Снова возвратимся к нему.
Первым, на мой взгляд, является страх быть непринятым обществом, окружающим тебя каждый день. То есть сверстниками. И если кому-то вдруг в голову ударила какая-то идея – как правило, не самая лучшая, – её подхватывают все, если она соблазнительна и пахнет запретом, бунтарством, неповиновением прописанным правилам. И что делает тот подросток – парень или девчонка, – когда видит, что его начинают признавать вне круга сверстников, потому что его мнение противоречит мнению общества, окружающего его или её? Конечно, поддаётся общему потоку и, по его мнению, вливается в социум и становится «своим». И вот поэтому, чтобы не потерять себя, следует научиться говорить «НЕТ» и не бояться быть непонятым. По-моему, подростку нужно ответить самому себе на очень интересный вопрос. Точнее, даже два: «Кем я хочу стать» и «Чего я по-настоящему хочу». И уже отталкиваясь от своих ответов, следует смело говорить «НЕТ» тому, что будет мешать тебе становиться тем, кем ты хочешь стать, кем ты хочешь видеть себя в будущем.
Как сказал Элайджа Камски: «Идеи – это вирусы, поражающие общество». И если чувствуешь, что идеи эти способны навредить тебе и не принести абсолютно никакой пользы, то тогда нужно научиться отказываться от них, даже если это развернёт тебя в потоке общества.
Если поинтересоваться биографией знаменитых людей – и здесь я говорю о людях, достигших славы своим трудом, – то можно с удивлением заметить, что все из них в разной степени шли против общества или против системы, ломая любые стереотипы и не боясь говорить «НЕТ» соблазнам. Именно на таких людях и держится мир. На тех людях, что не боятся разжечь яркий огонь в своей голове, пока головы всех остальных окутаны во тьму и никогда не увидят ослепляющей искры бушующего внутри пламени. Огонь всё разрастается в твоей груди, голове и глазах, пока остальные, поглощённые чернотой, начинают критиковать твою отличность от всех, твою излишнюю яркость, и критика их, неконструктивная и глупая, порождена страхом твоего успеха и завистью, вкупе с презрением к себе, к собственной лени и трусости. Они хотят гореть так же, как горят те, что начали идти к своей мечте, но боятся, что не смогут преодолеть это без общества; что будут слишком отличаться. Они попросту боятся зажечь свой фитиль. Но некоторые, увидев это яркое пламя решительности в идущих вверх людях, вдохновляются ими, ловят пролетающую рядом искру и поджигают себя ей, усиливая силу огня свои сердцем. Они идут – люди, горящие ярким пламенем мечты, окутанные контуром огня, пока все остальные – критикующие их и говорящие, что каждый из них делает что-то неправильно – отходят, отступают во мглу, спотыкаются и падают вниз, а в это время пылающие силуэты поднимаются вверх. К свету. Мечтам. Успеху. И Славе.
Поэтому и следует обращать внимание на своё окружение и проводить время с теми людьми, что не будут тянуть тебя вниз и мешать расти, а с теми, что имеют подобный огонь в своих глазах; людьми, поддерживающими тебя, которые способны искренне радоваться твоему успеху.
Вот это меня занесло, да? Я же даже не перешёл к образованию. Бывает у меня такое: начну развивать мысль и по ходу её развития подхватываю ещё парочку, по полвека рассматривая каждую. Поэтому у меня было всё хреново с краткими сочинениями и изложениями. О Господи, последние – вообще чудища, рождённые Министерством образования.
Как раз об образовании – этой больной теме нашей страны. Полагаю…
– Чего не спишь?
Влад подпрыгнул, чуть не расплескав оставшееся пиво на страницы тетради. Он поднял глаза и увидел стоящую у входа в кухню жену. Прислонившуюся к дверному косяку, с чуть опухшим ото сна лицом, щурящимися глазами, взлохмаченными светлыми волосами, доходившими ей до плеч, пухлыми красными губами и полностью голая, одетая лишь в тапочки. Её упругие груди выпирали вперёд, а бёдра, по-женски округлые, свободно дышали, освободившиеся от постоянно прикрывающей их одежды. Её ноги, не модельно стройные и не созданные для обложек журнала, всё равно привлекали Влада своим видом и каждый раз заводили в постели.
Он отложил тетрадь и поставил наполовину выпитую банку пива на стол, но не отпустил её, а продолжал держать. Улыбнувшись, спросил:
– Это ты чего не спишь, Оль? Мне можно – я сочинения проверяю.
– Да я молочка выпью и лягу. – Оля подошла к холодильнику и открыла его, поёжившись от веющего из него холода. Её соски набухли, а кожа покрылась мурашками. Нетронутой ими она осталась лишь на левом плече, чуть повыше ключицы, где был неровный, с отрастающими ветками шрам. Чуть выпуклый, обведённый контуром алого по краям, он принял форму той части осколка, что прорвала плоть Оли в том месте при аварии.
Влад встал и подошёл к ней, положив руки на её бёдра и прильнув губами к шраму, сильно выделяющемуся на таком бледном теле.
– Как он?
– Почти не болит. Проходит потихоньку, с ним всё хорошо. А вот холодильник сейчас начнёт трещать, если я не возьму молоко. Отойди-ка.
Но Влад не успел отойти, как Оля перегнулась через него и выхватила из холодильника почти пустую бутылку молока. Подошла к столу и, театрально вздохнув, повернулась к Владу:
– Вот скажи мне, красавчик, сколько раз я просила тебя ставить грязную посуду в раковину, а не оставлять где попало? – Она взяла кружку с нарисованным на ней весёлым зайчонком и налила туда молока. – Но тебе повезло. Я буду из неё пить.
– Неужели? – Влад добавил нотки игривости в свой голос и, как ему показалось, слегка переусердствовал. – На меня не обрушится гнев суровой хозяйки?
Улыбка заиграла на её лице, и тут он впервые заметил слабые сеточки морщин у голубых глаз. Первая седина просочилась в её волосы ещё шесть лет назад, когда ей только-только исполнилось тридцать – этот пугающий молодых девчонок возраст. Влад хорошо помнил тот вечер, когда один из боингов, пролетая над Атлантическим океаном, резко начал снижаться, с каждой секундой приближаясь к густым облакам, хотя сам он в этот момент находился дома. Хоть Оля и стюардесса и должна в таких ситуациях успокаивать впавших в истерику людей, но тогда её саму окутал страх, перемешавшийся с быстро нарастающей паникой. Она позвонила Владу и полчаса признавалась ему в любви, захлёбываясь слезами и пугая его самого до самой глубины души, пока пилот не выровнял самолёт и не сообщил всем пассажирам, что их жизни снова в безопасности. Никогда в жизни Влад ещё не слышал такой мёртвой тишины, повисшей в трубке телефона. Спустя пару часов он встретил её у порога, и их губы ни на миг не отрывались друг от друга до самой спальни, после чего у них был самый чувственный секс за всё время – полный безумной любви, наполнивший всю комнату сильнейшей энергетикой, что, казалось, будто витает в воздухе, мыслях, сердце, душе, и каждая клетка их горячих тел была пропитана ею, дышала ею, пульсировала с бешеной скоростью, пока слёзы остывали на её пылающих щеках.
И вот тогда, сразу после секса, когда вдвоём они пошли в душ, Влад впервые заметил нити серебра на её висках, но решил промолчать. На следующий же день она покрасила волосы, не изменяя своему природному цвету – сводящему с ума блонду. Влад больше никогда не видел ни одного её седого волоса, и никогда меж ними не поднимался разговор об этом.
Сейчас, смотря на её слабые морщинки у самых глаз, образованные улыбкой, он невольно вспомнил всё это. Увидев, что Влад так пристально в неё вглядывается, Оля спросила:
– Что-то не так?
Он пришёл в себя и ответил так же быстро, как и забыл про её седые волосы:
– Да до сих пор поверить не могу, что из самых вредных вредин в этом мире мне досталась самая вредная.
Оля мгновенно улыбнулась, подошла к Владу и, всё ещё держа кружку, легонько ударила его в грудь кулачком. Глядя на него снизу вверх, она сказала:
– Сейчас вылью это всё тебе на лицо, остряк.
И поставила кружку в микроволновку, колыхнув бёдрами из стороны в сторону, зная, что он смотрит на неё. Установила минуту нагрева, вышла из кухни и практически тут же вернулась, по ходу надевая его футболку – слишком большую для неё и висящую на ней полотном.
