Распахиваю глаза. Слезы скатываются по вискам, обжигают. Кто засунул меня в кокон? Зачем? Почему так холодно? Озноб скользил по коже, разрывал плоть, холодил душу. Попытка что-то сказать не увенчалась успехом — из горла вырвался лишь жалкий хрип. Да что такое? Хотелось выть от бессилия и, наконец, понять, как я попала в этот чертов кокон?

— Тише, родная, — хриплый голос заставляет съежиться. А сердце выбивает чечетку.

Он не может быть здесь! Зачем он здесь? Почему? Столько вопросов и нет возможности задать хоть один. Перед глазами появляется красивое лицо, идеально вычерченное и расчерченное кривым шрамом. На потрескавшихся губах улыбка, а в серых глазах кружат снежинки.

— Макс… — его имя все-таки слетает с губ. Он проводит ладонью по волосам, хмуро осматривает кокон.

— Осталось недолго, — задумчиво говорит. — Ты сильно пострадала. Нужно тебя подлатать.

Пострадала? В чем?

— Был взрыв, — словно прочитав мои мысли, отвечает Макс.

Взрыв? Какой взрыв? Я напряглась. Воспоминания кружили обрывками, как лоскуты разорванной ткани. Их бы связать. Но никак не получалось. Каролина. Малыш. Выброс энергии. Ребенок! Где ребенок?! Я заметалась, норовя выдраться из парализующего, обжигающе холодного кокона.

— Мирра! — возмутился Макс. — Да что с тобой такое?!

Я бросила на него гневный взгляд! Как он мог? Он связал меня! Он допустил, чтобы малыш пропал! Он…он…

Я задыхалась. Он не мог…не мог погибнуть. Я не могла убить его… Я же знала…знала…

— Мирра, — тихий шепот. Холодные пальцы в волосах. — Все будет хорошо. Спи.

И песня. Такая знакомая. Завораживающая. Манящая. Стирающая страх и боль. Так хорошо. И тепло. И нет ничего, кроме хриплого и любимого голоса…

… Меня разбудил детский смех. Я открыла глаза. Комнату освещал неровный свет свечей. По черному потолку плясали тени. Их было две: мужчины и ребенка на его руках. Что это? Снова сон? Я повернула голову на голоса. На подушках у разломанной мебели сидел Макс, скрестив ноги. на руках его лежал младенец, играющий с его исполинскими крыльями. Малыш хохотал. И от его счастливого смеха на полу расцветали цветы. Здесь пахло весной.

Я улыбнулась и осторожно потянулась. По телу разлилось приятное тепло. И кокона больше не было. я резко села. Комната завертелась, но я справилась. Осмотрела себя. Ни следа ран, если они вообще были. Лишь слегка саднило кожу и гулко стучало в висках.

— Привет, — улыбнулся Макс, посмотрев на меня. — Как ты?

Я пошевелила руками и ногами. Ничего не болело, и я чувствовала собственное тело. Это радовало.

— Нормально, — прохрипела, пожав плечами. — Почему ты здесь?

— Ты позвала меня, — нахмурившись, ответил Макс.

— Я? Я никого не звала, — возразила, помотав головой.

Макс усмехнулся, но не ответил. Состроил смешную гримасу, глядя на младенца. Тот засмеялся, ручонкой потянув за перо. Макс поморщился и пощекотал малыша. Детский смех заполнил комнату.

— Он в порядке? — кивнула на хохочущего младенца.

— Вполне, — кивнул Макс. — Нам нужно уходить, — без перехода заявил он. — Здесь не осталось ничего живого.

Я ничего не понимала. Куда уходить? Зачем? И что, в конце концов, произошло?

— А мы? — удивилась я. — Мы ведь живы. И Каролина…Где Каролина? — я обеспокоенно подскочила с дивана и тутже едва не упала споткнувшись обо что-то острое.

— Не волнуйся. Она в порядке.

Я облегченно выдохнула.

— Макс… — позвала я. Он поднял голову и в его глазах кружили снежинки. — Что произошло? Я…я ничего не помню, — процедила, сжав кулаки.

— Мормори, — одно слово и тонна боли в голосе. Почему? Я знала этих тварей. Низшие существа Пустоши. Твари, пленяющие заблудшие души. Если поддашься их сладким речам — останешься в Пустоши навечно. Но эти твари подчиняются Хельге, а она, насколько я знала, была суровой правительницей.

Макс покачал головой.

— Ты ничего не знаешь. Мормори объединились с Шиезу много веков назад. Именно эти твари заточили в Пустоши душу моей сводной сестры.

— Они разорвали грань… — догадалась я.

Макс кивнул.

— Но как?

— Сумеречница.

— Выходит… — я не договорила.

Макс поднялся, переложил младенца на диван рядом со мной. ребенок спал. Поразительно, как легко Максу удалось успокоить этого сорванца.

— Мирра, — он присел напротив, укрыв меня своими иссиня-черными крыльями, — я прошу тебя, пойдем со мной.

Я провела ладонью по мягкому оперению, чуть взъерошила. На коже остался след от пепла и запах леса. Провела чуть выше, коснулась плеча, затянутого в кожу. Прочертила пальцами путь косого шрама, багровой полосой обвивающего руку, к запястью. Обхватила его ладонь и потерлась об нее щекой, прикрыв глаза. Чуть шершавая кожа пахала отчего-то молоком и была обжигающе холодной. Мурашки рассыпались по телу. Я закусила губу, не выпуская его руку. Мне не хотелось его отпускать. Никогда. и уходить я никуда не хотела. Все, что мне было нужно — этот мужчина рядом. здесь и сейчас. и пусть весь мир рухнет в бездну, я не откажусь от этого мгновения близости.

Сильная рука обхватила затылок, запрокинув мою голову. Ловкие пальцы распустили косу и скользнули ниже, даря ни с чем несравнимое наслаждение. Другой рукой он гладил мое лицо, очерчивая каждый шрам.

— Красиво, — улыбнулся он. Я не видела — чувствовала. И это вызвало смятение. Что красивого в шрамах, изуродовавших лицо? Я распахнула глаза и обомлела. Моя кожа светилась золотым сиянием. Каждая нить, каждый виток от природы кровавого родового узора блистала золотом. И от каждого прикосновения Макса оно насыщалось теплыми оттенками. Я не верила собственным глазам. Этого не могло быть на самом деле! Это…

Горячие губы на шее оборвали сумбурные мысли. Его поцелуи обжигали, распаляли необузданное желание быть его, принадлежать этому мужчине без остатка.

— Я заберу тебя отсюда, слышишь? — он заглянул в мои глаза. Взгляд его потемнел от желания. А на длинных ресницах белел иней. Снежные узоры выступили на щеках. Губы посинели. Что за черт!?

— Макс… — прошептала я, но он не услышал. Гладил мою спину и в его прикосновениях — холод и боль. Я коснулась его щеки в надежде смахнуть иней, казавшийся пылью. А узор с моих запястий перетекал на его кожу, сплетался с ледяными нитями, выжигал шрамы.

Я отдернула руку. На ладонь остался след его рун. Это неправда! Не могло быть правдой! Я выжила не для этого! Не для того меня спас Макс, чтобы я его убивала. Нет!

Я отчаянно замотала головой, вцепившись в его руки, пытаясь оторвать от себя. В снежном взгляде пролегла тень невыносимой муки, когда я сбросила с себя руки Макса.

— Я…не могу. Мы…не можем… — я провела по волосам, вновь скручивая в косу. — Я не могу уйти. Это — мой мир.

— Твой мир? — он смеялся надо мной. мрачно и страшно.

— Да, — я кивнула. — И твой. Здесь Каролина. И мормори могут…

Я не договорила, ахнув от резкой боли. Макс схватил меня за руку и вытянул к пролому в стене. Я хотела возмутиться, но оцепенела.

Город лежал в руинах. Серый туман из пыли и праха забивал нос, укрывал сизым покрывалом рухнувшие высотки. Отовсюду торчали обломки труб и остовов зданий. Дома превратились в груды камней и железа. Асфальт выворочен, машины сгорели. Над улицами клубился черный дым, каким-то чудом не слившийся воедино с пылью и пеплом. Кое-где рвалось рыжее пламя. Отовсюду доносились крики ужаса и боли.

А черное небо заполонили громадные твари, убивающие все живое на своем пути. серые, как туман, они лавировали между развалинами и взмывали вверх с телами в лапах. Падальщики. Но были и те, что держались особняком. Полулюди-полуптицы. Фураны, черными тенями скользящие по улицам разрушенного города. повсюду валялись мертвые. Изуродованные, обглоданные, растерзанные. Больше не люди и даже не трупы. Даже гибель Варденхейма была не такой жуткой.

Я передернула плечами. По щекам скатились слезы. Макс обнял меня крыльями, будто отгораживая от всех ужасов, что я видела. Крепче прижал к себе. Я уткнулась носом в его плечо и зарыдала.