— Извини, южанин, но в этом деле…

— Она сказала, что если потребуется помощь, я должен показать тебе это, — он кивнул на листок клевера, — и дать три золотых. Я дам больше, только помоги.

— Ох не к добру это, — покачал головой северянин, но золотые монеты забрал и скрылся за потемневшей занавеской в конце зала.

Трактир давно опустел, и луна бесстыдно заглядывала внутрь. Томас вернулся в комнату и ждал. Ильма спала беспокойно, плакала, кричала. Томасу с трудом удавалось зажимать ей рот, чтобы не потревожить остальных постояльцев. К полуночи Ильма позвала его голосом сестры. Умоляла помочь. Томас пытался выяснить, где она. Но ответы были расплывчаты и понять что-либо оказалось невозможно. Оставалась надежда на ведьму.

Томас встретил ее через три дня после смерти жены и исчезновения девочек. В небольшом приюте на окраине соседнего городка. Закутанная в серый балахон, она сидела особняком, ковыряясь ложкой в серой липкой массе.

— Ненавижу каши, — фыркнула она, когда Томас сел рядом, поставив перед собой миску похлебки. — Да и твою дрянь есть не стоит, — потянув носом, словно собака, усмехнулась она.

Томас зачерпнул ложкой похлебку, вкус действительно был мерзкий, отдавал дохлятиной, хотя запах жареного лука и моркови был аппетитней.

— Давно ты здесь? — поинтересовался Томас, насилу запихнув в себя еще ложку похлебки. Поесть надо было — путь предстоял неблизкий.

— Тебе-то что до этого, южанин? — не поднимая головы, возразила она. — Свою дочь все равно здесь не сыщешь. На север тебе нужно. Там она.

И уже было встала, но Томас перехватил ее запястье.

— Кто ты? Что тебе известно о моей дочери?

Она сверкнула зелеными глазищами и поманила за собой. А потом рассказала, что жуткая зараза людей съедает. Что наказание это за ослушание. Что предали люди истинных Богов. И что дочь его — Вестница. И остановить ее может только та, кто рождена мотыльком. И отправила его на север, но прежде напоила чем-то. Вязкий, почти черный напиток сводил зубы от сладости. Но ведьма настаивала, чтобы Томас выпил все до последней капли. Сказала, что сила напитка убережет его от заразы. И напоследок вложила в ладонь листок клевера. Если вдруг понадобится ее помощь.

Понадобилась вот. Только ведьма не спешила являться. С рассветом пришлось уходить — Ильме стало хуже, она все рвалась куда-то. А к постоялому двору нагрянули инквизиторы, требуя выдать ведьм. Обещая праведным огнем каждой, у кого чистая кожа. Сумасшедшие. Томаса вывел хозяин трактира.

— Она тебя сама сыщет, — шептал, запрягая лошадь. — Когда действительно будет нужна ее помощь. Пока ты справляешься. Спасайся, Томас Монфор.

И золото вернул, помеченное четырехлистником. Уже в десятке миль Томас видел, как в небо взмыл столб дыма в той стороне, где стоял старый трактир с хозяином-северянином.

Ильма всю дорогу спала. Ночь сгущалась, ког8да пришлось остановиться. Дальше мчать бессмысленно — коня загонит, да и сам того гляди вывалится из седла.

Развел костер. Из дорожной сумки вытянул вяленую конину и флягу сидра — хозяин трактира позаботился

Ильма по-прежнему спала. На лбу блестели капельки пота. По коже заплетались причудливые узоры. И нити его то темнели, то вспыхивали алым. А некоторые исчезали и на коже оставались тонкие шрамы. Томас боялся за дочь. Но будить не решался. Мало ли где она сейчас. Вдруг останется там навсегда, если Томас потревожит. Осторожно смочил ее потрескавшиеся губы сидром, укутал в свой плащ и не заметил, как задремал сам.

Проснулся Томас потому что замерз. Холод влез под кожу, заледенил кости, остудил кровь. Он потянулся всем телом и только тогда понял, что Ильмы нет рядом.

— Ильма! — заорал Томас, мгновенно подскочив на ноги. голос эхом разлетелся по чаще, отозвался шелестом веток и уханьем совы. — Ильма! — Томас закружил на месте. Паника душила. Но куда бежать? Где искать? Костер давно погас, не видать ни зги. Сухая от июльской жары земле не сохранила следов. И луна спряталась за седыми тучами. — Ильма!

— Папа! — звонкое в ответ. Томас рванул на голос. Ветки хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги, но он не обращал внимания. Позади заржал конь. Плевать!

— Папа! — ближе.

Под ногами что-то хрустнуло, колено пронзила острая боль. Томас упал, скатился по пригорку, ударяясь об острые камни. Шипя и ругаясь.

— Папа! — совсем близко. Горячее дыхание, холодные ручки на шее. — Папочка, прости, я не хотела уходить. Я просто…и заблудилась…

Ильма всхлипнула. Томас кое-как поднялся. Правый бок прожигало насквозь, тошнило, в висках стучало. Но он прижимал к себе дочь и успокаивал. С трудом перебрались к реке неподалеку. Томас омыл рану на боку. Осмотрел успевшую опухнуть ногу. Картина вырисовывалась нерадостная. Как теперь искать коня

— неизвестно. А пешком им далеко не уйти. А идти надо. Томас затылком чуял беду.

— Ильма, — позвал он дочь, напряженно всматривающуюся в темную чащобу. Она не отреагировала. Страх острой занозой въелся в мозг. Опершись на длинную корягу, Томас кое-как, подволакивая вывихнутую ногу, доковылял до дочери. Тронул ее за плечо и тут же отпрянул, встретившись с черными провалами глаз.

— Господи, спаси и сохрани, — прошептал, перекрестившись. — Ильма, девочка моя.

— Не трожь, — прошипело отовсюду. Из черной гущи леса потянулись сизые нити. Туман упал на реку, скрыл окружающий мир за плотной пеленой серости. Дымные нити тянулись по земле, сплетались и рассыпались, лизали босые ноги Томаса и щекотали затылок. Туман будто играл с ним, забавлялся, ластился к рукам Ильмы. Словно показывал, что не обидит. Но с туманом пришли они. Призраки с человеческими лицами и кожистыми крыльями. Долговязые, в серых балахонах, сотканных маревом. И во главе их стояло черное существо — помесь человека и громадной птицы.

— Ты, — прогромыхало существо, и содрогнулась земля. Туман зашипел, как от боли. Томас взвыл и упал на колени. — Ты, — повторила тварь, указывая когтем на Ильму, — моя.

— Только через мой труп, — прохрипел Томас, вставая с колен. Носом шла кровь, ногу дергало, разодранный бок прожигало до кости. Но он не мог бросить дочь. по небу прокатился раскат грома, колыхнулись призраки, обнажив клыки. С утробным рычанием они кинулись на Томаса, но были отброшены яркой вспышкой. Томас оглянулся на дочь. ее ладонь светилась алым. А дымчатые нити вплетались в смоляные волосы, как венчальные ленты. Вскинув руку, она шагнула вперед. Маленькая девочка против армии черных тварей. Томас закричал в попытке остановить дочь, но его голос потонул в раскате грома.

А она молчала, закрывая собой истекающего кровью отца.

Но от ее взгляда твари осыпались прахом. А призрачные ленты в волосах обретали черты, рождали тени, страждущие и злые.

Их руки потянулись отовсюду, лаская несущую смерть девочку, подобно любовникам.

— Ильма! Остановись!

Кричал Томас, содрогаясь от выжигающей боли. голова разрывалась от криков и неистового смеха. Холод сковывал, забирал душу. Томас видел, как торжествует существо-птица, как горели его глаза, наблюдая за Ильмой. Как все ближе он подходил к Ильме. Как ласкал ее. И как на глазах Томаса она менялась из маленькой девчушки в прекрасную девушку. И как их губы сливались в долгом поцелуе. А серые тени, вырванные из небытия, пировали крылатыми тварями. И он не мог ничего сделать.

Он чувствовал, как кто-то подхватил его и потянул куда-то. Видел, как исчезают в серой пелене дикие твари, как исчезает его родная дочь. Томас слышал тихий, бархатный голос, нашептывающий что-то на странном наречии. И глаза цвета весенней травы, дарящие покой.

Каролина.

Сейчас.

Утро выдалось промозглым. Впрочем, время суток определялось по стрелкам на часах, да и то не факт, что предположения окажутся верны. Темнота была непроглядной. Холод залезал под куртку, ветер холодил шею, рвал сизый туман в клочья. Вокруг суетились люди, горели фонари, глаза резали вспышки фотоаппаратов. Лина засунула руки в карманы, переступила с ноги на ногу, осмотрелась. Вокруг тишина. Мертвая. Такая бывает только после катастрофы. Пронесшийся накануне ночью ураган выкосил половину