Зильда усмехнулась им, понимающе кивнула, ловко спрыгнула с коня, театрально приклонила голову и присела в причудливом реверансе, давая оглядеть себя с головы до ног. Взгляды охраны сосредоточились на ней, точнее на её эксцентричной цветастой одежде и многократно проколотых ушах. Они решали кто она — бродячая циркачка или богатая дворянка в поисках приключений и готовая проматывать своё состояние вдалеке от скрипящих зубов отца. Но Зильда была чем-то совсем иным.
— Сечные мы. Прибыли на зов великого князя Горана, именуемого, кажется… Вечным? — Зильда подмигнула и окинула рукой своих людей.
Стражник скривился, в фокус его глаз снова попала шайка босых, грязных и полураздетых головорезов, причудливо выбритых, покрытых кривыми татуировками, с недобрыми взглядами и улыбками. Стражник почесал бороду, задумался и отрицательно покачал головой.
— Ну чего ты, голубок! Мы ж свои, из народа, — заверила стражника Зильда широко улыбаясь. — Князь позвал, мы пришли. Послушаем, что скажет, ежели работа есть — поработаем — а нет, так и уйдём с миром. Эт ты бояр сюда лучше вшивых не пускай, они тебя объедают, не мы. Мы вон какие тощие.
Страж хмыкнул, невольно кивнул, словно соглашаясь, поднял бердыш и опустил на плечо.
— Ток енто… тихо там. Князь новый и не в духе. На раз головы рубает. И гости у него, важные, заморзкие, тоже не шутют. И ващпе вы через северные ворота прошли, а не через энти. Не видали вас туто.
— Конечно, родной! — улыбнулась Зильда и снова изобразила реверанс. — Мы в уголке тихонько посидим, как котятки, молочка попьем, если дадут, да уйдём дальше гулять. Дай тебе Всематерь хлеба и духа, чтоб никто не вышиб.
* * *
Это был первый визит банды в Триданию. Одного взгляда на происходящее за городскими воротами Зильде хватило, чтобы понять всё про этот городишко.
Здесь они умрут со скуки.
Такие места они обходили стороной. Войны тут не было уже лет тридцать, а та, что случилась, скорее всего, была последней и решила все местные споры да распри. Власть находилось в руках у достаточно сильной и жёсткой династии, которая, по всей видимости, уже давно смогла решить все «политические» проблемы и угомонить конкурентов, да так, что никто о «другой жизни» уже и не сетовал. Да и просто чему-то лихому тут надо было постараться, чтоб случиться — жаркое летнее солнце, морской воздух и ветер, доступ к жрачке и небедная от торговли жизнь делали людей вялыми и расслабленными.
Тридания хоть и обладала просторным выходом к Балову Морю, но со стороны суши была окружена почти непроходимыми лесами и извивающимися, раскрошенными скалами. Боги не оставили тут места для широкой и прямой дороги, иначе бы Тридания давно бы стала столицей какой-нибудь великой империи.
Если бы, да ка бы.
Тут для них просто не было работы. Нужда погнала их сначала на запад, а потом и на самый север Узорицы, подальше от главных дорог и крупных городов. Слишком много у них появилась врагов и слишком много людей захотели голову Зильды. Ей нужно было быть сдержаннее. Просчитывать последствия, лучше выбирать врагов и союзников и, чёрт её дери, не лезть в треклятые политические игры.
За два неполных месяца их придорожного кутежа между восточными княжествами и пары мелких военных компаний, она замарала руки в крови одного принца, двух влиятельных купцов, одного графа и случайно ограбила карету одной очень непростой дамы, знатно над ней поиздевавшись. И это не считая приобретенных «личных» счётов с тремя дружинами этих самых княжеств, после их досадных поражений и пасований перед бандой Зильды.
Если они найдут корабль или деньги на корабль, то смогут начать всё заново где-нибудь, где никто не будет знать про их существование. Ну… пока они снова не заявят о себе.
Только в этот раз она будет куда сосредоточеннее и осторожнее.
Если бы, да ка бы.
В этой части Узорицы дома строили вместительными, приземистыми и плотными, этажа в два три высотой максимум, а улицы делали даже излишне широкими, так что создавалось ощущение какой-то монолитности, но вместе с тем и незаполненности. Главными украшениями были в основном громадные окна во все стороны света, нередко резные и остеклённые. Местные любили солнце, морской воздух и простор. И совершенно не стеснялись глазеющих на них Зильду или её парней.
На торговой площади и у пристани было людно. Местных можно было отличить по босым и загорелым стопам, чистым рубахам с нелепыми вырезами, почти всегда белого цвета и с красным едва видным узором. Толпа неместных же была настолько цветаста и разношёрстна, что банда в ней просто потерялась, что было им только на руку.
В порту пришвартовалось несколько торговых кораблей разной паршивости. Торговля кипела, и пара её псов сумела выхватить в суматохе три добротных кошелька, содержимое которых они теперь пропивали у уютного трактирчика на окраине, попутно греясь на щедром солнышке.
— Так шо тама, это… хозяйка, когда в поход-то пойдём? В городе-то, конемшно, веселье, но вот напьёмси мы, побузим, да погонют нас взашей, как пить чую, всегда так было — пожаловался ей Беззубый, размачивая лепёшку в пиве.
— До вечера терпите, собаки! — рявкнула на него Зильда и бацнула кулаком по столу. — Князь на вечер звал. Стало быть, сохраняйте вид благопристойный, яки высокородные, которыми я вас, шелудивых, воспитываю. Пока обратное не велят.
— А воевать-то на кого будем, хозяйка? В таких лесах токмо разбойников с добычей искать, да отбирать. Если тунто таковые ващпе водются. Токмо купцов и прижимать, от стадо отбимшихси…
— Вот уж не знаю. Но слухи, знаешь ли, интересные дошли. В Норийке или в Помойке, не расслышала я доподлинно, чудище завелось. Крестьян изводит. А князь за него даст как за поход цельный. А ты сам понимаешь — нам сейчас оно, как никогда надо.
— Энт как эт, чудище? — замялся Беззубый и поступал сведёнными пальцами в районе сердца и обвёл круг, изгоняя нечистую, выругался, сплюнул и припомнил Всематерь.
— Что, пёс, в штаны свои дырявые надул со страху? — нарочито громко рассмеялась Зильда, отпихнуло его грубо, чуть не скинув с лавки, вскочила на стол, ногой распинала кружки и крикнула: — Кто из вас, собак, ещё нечистой страшиться?
Ей ответили кислыми рожами, хмурым молчаньем и парой ругательств.
— Может ты, Хромой? Или ты, Закосый? Вы когда утром у реки мылись, хлеборезки-то свои видели в воде? — зычно вещала Зильда, заглядывая в лицо каждому из своих бойцов. — Будь я чёртовкой нечистой, я бы с вами-то в поле танцевать не вышла! Когда рожали вас, нечистая отворачивалась, смотреть не могла, скулила, да ссалась под себя, яки псина старая в пожаре. Нет у вас ни душ, ни сердец, ни веры. Ничего, что нечистую бы прельстило. Вы Псы Сечные, а не ссыкуны. Не вам её боятся. Она пускай боится.
— Ну-у-у… так-то енто правда, — захрабрился Беззубый. — Да ж, мужики?
Ему ответили парой неуверенных ругательств и шёпотом одобрения.
— Вот ты, Забой, — крикнула в толпу Зильда самому здоровом, на котором места не было живого от шрамов, — ты боялся, когда рынцаря того благородистого с коня дубиной свалил и доспехи ему вмял до земли?
— Мать твою! — басовито ответил Забой.
— Вот и я говорю, что нет. А эт был герой великий. Десять лет в походах поражений не знал. Боялись его все. Драконоборец какой-то даже вроде, с полным набором подвигов, былины про него рассказывали. А ты его дубиной оттрахал, прям в поле там, не постеснялся титулов его и важности расфуфристой. Так же было?.. А ты, Тихоня, боялся, когда в том остроге на болотах один на стену забрался, охрану порезал, да ворота нам отворил? Знаю, что не боялся. Не такой ты.
Тихоня промолчал, но поднял гордый взгляд. Не было у него языка, чтоб ответить.
— Вы Псы Сечные. Крови больше чем иной упырь столетний видали. Больше людей порвали и на тот свет утащили, чем изуверги из самого Пекла. Со смертью напротив, глаза в глаза срали в поле, и за руки держались, байки ей травили, да так, что она вырывалась. Вот вы кто. У страха глаза велики, но так-то оно и попасть по ним легче, да же? Вальнём мы чудище, нам-то какая разница? Золота столько будет, что упьёмся на месяц, возьмем корабль и на запад дальше поедем, как принцы заморские жить. И там грабить.
