1965 «Мне не надо высокой фразы…» Мне не надо высокой фразы: Не клянись «ни концом, ни венцом» В том, что, став моей, ты ни разу Не подумаешь ни о ком. И в любви не клянись, не надо, Ну представь, что любовь прошла. Значит, будешь сама не рада Тем словам, что теперь дала. Да и я б не позволил вновь, Унижаясь, вослед стремиться И на клятве держать любовь, Все равно как на нитке птицу. Чепуха тут и лесть и месть, И давай согласимся смело: Если есть любовь – значит, есть, А все клятвы – пустое дело! Только, видишь ли, вот беда! Нету правил без исключенья, И словесные заверенья Все же надобны иногда. Я прошу тебя вот о чем: Как бы жизнь ни была сурова, Быть лишь с правдой к лицу лицом, Только правду всегда, во всем. В этом, в этом ты дай мне слово! 1966
На рассвете У моста, поеживаясь спросонок, Две вербы ладошками пьют зарю, Крохотный месяц, словно котенок, Карабкаясь, лезет по фонарю. Уж он-то работу сейчас найдет Веселым и бойким своим когтям! Оглянется, вздрогнет и вновь ползет К стеклянным пылающим воробьям. Город, как дымкой, затянут сном, Звуки в прохладу дворов упрятаны, Двери домов еще запечатаны Алым солнечным сургучом. Спит катерок, словно морж у пляжа, А сверху задиристые стрижи Крутят петли и виражи Самого высшего пилотажа! Месяц, прозрачным хвостом играя, Сорвавшись, упал с фонаря в газон. Вышли дворники, выметая Из города мрак, тишину и сон. А ты еще там, за своим окном, Спишь, к сновиденьям припав щекою. И вовсе не знаешь сейчас о том, Что я разговариваю с тобою… А я, в этот утром умытый час, Вдруг понял, как много мы в жизни губим. Ведь если всерьез разобраться в нас, То мы до смешного друг друга любим. Любим, а спорим, ждем встреч, а ссоримся И сами причин уже не поймем. И знаешь, наверно, все дело в том, Что мы с чем-то глупым в себе не боремся. Ну разве не странное мы творим? И разве не сами себя терзаем: Ведь все, что мешает нам, мы храним. А все, что сближает нас, забываем! И сколько на свете таких вот пар Шагают с ненужной и трудной ношею. А что, если зло выпускать, как пар?! И оставлять лишь одно хорошее?! Вот хлопнул подъезд во дворе у нас, Предвестник веселой и шумной людности. Видишь, какие порой премудрости Приходят на ум в предрассветный час. Из скверика ветер взлетел на мост, Кружа густой тополиный запах, Несутся машины друг другу в хвост, Как псы на тугих и коротких лапах. Ты спишь, ничего-то сейчас не зная, Тени ресниц на щеках лежат, Да волосы, мягко с плеча спадая, Льются, как бронзовый водопад… И мне (ведь любовь посильней, чем джинн, А нежность – крылатей любой орлицы), Мне надо, ну пусть хоть на миг один, Возле тебя сейчас очутиться. Волос струящийся водопад Поглажу ласковыми руками, Ресниц еле слышно коснусь губами, И хватит. И кончено. И – назад! Ты сядешь и, щурясь при ярком свете, Вздохнешь, удивления не тая: – Свежо, а какой нынче знойный ветер! А это не ветер. А это – я! Хмельной пожар Ты прости, что пришел к тебе поздно-препоздно, И за то, что, бессонно сердясь, ждала. По молчанью, таящему столько «тепла», Вижу, как преступленье мое серьезно… Голос, полный холодного отчуждения: – Что стряслось по дороге? Открой печаль. Может, буря, пожар или наводнение? Если да, то мне очень и очень жаль… Не сердись, и не надо сурового следствия. Ты ж не ветер залетный в моей судьбе. Будь пожар, будь любое стихийное бедствие, Даже, кажется, будь хоть второе пришествие, Все равно я бы к сроку пришел к тебе! Но сегодня как хочешь, но ты прости. Тут серьезней пожаров или метели: Я к цыганам-друзьям заглянул по пути, А они, окаянные, и запели… А цыгане запели, да так, что ни встать, Ни избыть, ни забыть этой страсти безбожной! Песня кончилась. Взять бы и руки пожать, Но цыгане запели, запели опять — И опять ни вздохнуть, ни шагнуть невозможно! Понимаю, не надо! Не говори! Все сказала одна лишь усмешка эта: – Ну а если бы пели они до зари, Что ж, ты так и сидел бы у них до рассвета? Что сказать? Надо просто побыть в этом зное. В этом вихре, катящемся с крутизны, Будто сердце схватили шальной рукою И швырнули на гребень крутой волны. И оно, распаленное не на шутку, То взмывает, то в пропасть опять летит, И бесстрашно тебе, и немножечко жутко, И хмельным холодком тебе душу щемит! Эти гордые, чуть диковатые звуки, Словно искры, что сыплются из костра, Эти в кольцах летящие крыльями руки, Эти чувства: от счастья до черной разлуки… До утра? Да какое уж тут до утра! До утра, может, каждый сидеть бы согласен. Ну а я говорю, хоть шути, хоть ругай, Если б пели цыгане до смертного часа, Я сидел бы и слушал. Ну что ж! Пускай! |
