Ради Машеньки. Все ради племянницы.

Он легко касается губами руки, оставляя на коже влажный след, а я просто стою, как статуя. Холодная и неприступная.

Я хочу так думать. Выдавливаю из себя учтивую улыбку и говорю:

— Приятно познакомиться, — у меня даже голос другой.

Я успокаиваюсь еще больше, когда понимаю, что он смотрит на меня с недоумением и вопросом. У нас однозначно есть общие черты с той Яной, которую он знает. Определенно.

Но сейчас я другая.

Я похудела на десяток килограмм и сейчас почти кожа и кости, хотя грудь и попа почти не изменились. У меня другая манера поведения, разговор. Я сама меняла себя настолько, чтобы не узнавать.

Нет меня, нет чувств.

Не было.

Они возвращаются вот в эту секунду. Я их чувствую. Снова ту же агонию, то же желание все вернуть, приехать в тот небольшой курортный город и найти его.

Попросить прощения и сказать, что я ошиблась.

Рассказать все и искать выход вместе.

Я одергиваю себя.

Тогда Машеньке еще не нужна была дорогая операция. Но она нужна сейчас. А еще я подумываю о том, что у Максима наверняка есть деньги.

И он не нищий художник, коим был два года назад. И эти мысли меня ужасают. Я все перевожу в деньги.

Знаю, что это ради ребенка, но на душе от этого не менее гадко.

— Как ты, братец? — Вадим пытается спросить с участием, но у него не получается.

Легкая ухмылка выдает его, и я понимаю, что он тихо завидует брату, хотя хочет показать превосходство.

— Хорошо. А ты? — его голос.

Два долгих года я представляла, как он звучит. Рисовала в памяти эту легкую хрипотцу, бархатистость, нежность, с которой он обращался ко мне. Этот ни с чем несравнимый тембр.

Правду говорят, что голос любимого человека — самое прекрасное, что можно услышать. Он как первый крик ребенка.

Запоминается на всю жизнь.

Вгрызается в мозг и не отпускает.

И его голос такой же.

Я до сих пор помню каждую его нотку. Мое воображение рисует его прерывистое дыхание, гулкий рык, когда он кончал и притягивал меня ближе.

Я чувствую, что медленно погружаюсь в воспоминания. По спине пробегает тонкая струйка пота, а тело покрывается мурашками.

Я не могу больше их слушать. Ни слова не улавливаю.

— Извини, — касаюсь руки Вадима, стараясь не смотреть на Максима. — Я отойду, ладно?

— Да, конечно.

Я стремительно иду в сторону туалета, чтобы скрыться за металлической дверью. Захожу и начинаю ходить из стороны в сторону. Мою руки. Я бы с удовольствием умылась, но на мне тонна макияжа.

Подставляю руки под сушилку и слышу ее шум. Я начинаю думать, что он точно меня узнал. Имя, платье, поведение.



Я изменила все, но привычки и жесты.

Господи, что если он расскажет Вадиму…

Вскрикиваю, когда чувствую на талии горячие ладони, которые тут же тянут меня на себя. В нос ударяет некогда знакомый и такой желанный аромат.

Запах любимого мужчины.

Пленяющий, дурманящий, желанный настолько, что сводит пальцы на руках, а сердце вырывается наружу.

Мне не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто это.

Максим

Яна, блядь!

Нет, это не может быть совпадением.

Нереально.

Невозможно.

Сверхъестественно.

Я помню эти взмахи руками, то, как она вскидывает голову, как прикрывает глаза. До сих пор помню, хотя внешне я бы ее не узнал.

Она изменилась. И глаза у нее другие. Зеленые.

А были голубые, прозрачные и яркие, как небо.

Я смотрел в них и тонул там… в этой голубизне бесконечной.

Вот только голос… он ввел меня в ступор. С одной стороны и похож, а с другой… не ее вовсе.

Она говорила мягко, последовательно, так, что я сразу же терялся и утопал в этой нежности. Ее голос лился тихой рекой, а сейчас… девушка говорит уверенно и слегка грубовато, ни капли тех же нот, которые были раньше.

И это вводит в заблуждение.

Я говорю с братом, а сам хочу понаблюдать за ней. Она прерывает нас, говоря, что отойдет и стремительно уходит в сторону туалетной комнаты.

Я поворачиваюсь и у меня не остается ни малейших сомнений в том, что это она.

Платье…

Я не забуду его, наверное, никогда. Мы познакомились, когда она была в нем на вечеринке, и тогда пленила меня своим откровенным нарядом c голой спиной.

Я смотрю вслед и прикидываю, как можно отделаться от брата. Мне плевать, что она его невеста, я хочу знать почему она ушла и какого сейчас с ним.

Я должен это знать.

— Так как? — Вадим что-то спрашивает, но я не запоминаю что.

Да я даже его не слышу. Перевожу на него взгляд и смотрю непонимающе:

— Ты не в обиде за Ольгу?

— Ааа, нет.

— Да? Ты так смотришь на мою невесту, — он ухмыляется, чем раздражает меня.

— Она красивая, — говорю первое, что приходит на ум. — Но не в моем вкусе, — добавляю. — Ты извини… мне нужно позвонить, — я собираюсь уходить, но Вадим меня останавливает:

— Максим…

— Вадим, я не стану ее уводить, — убеждаю, хотя сам прекрасно знаю, что будет по-другому. — Я не ты, — добавляю и иду в сторону, противоположную той, куда направилась Яна.

Я убеждаюсь, что Вадим не идет за мной и возвращаюсь.

Нахожу его в толпе. Он стоит с мамой и бабушкой, так что я понимаю, что у меня есть как минимум минут пять.

Безошибочно нахожу женский туалет и толкаю дверь. Мне требуется минута, чтобы оценить, что здесь никого, кроме Яны.

Она сушит руки, поэтому не слышит ни как я вхожу, ни как закрываю двери и щелкаю замком.

Я хотел просто поговорить…

Хотел…

Я подхожу ближе, вижу ее ровную спину и замечаю нервные движения рук.

Я сам не понимаю, как обхватываю ее и прижимаю к себе, как прижимаюсь к ее телу и утыкаюсь в шею.

Яна…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я понимаю это сразу. Замечаю маленькую родинку на плече, небольшой шрам за ухом. Я не сдерживаюсь и обнимаю ее настолько крепко, насколько это возможно. Мне уже неважно почему она ушла, неважно, что она с Вадимом.

Я готов забрать ее, простить уход и просто увести из этого чертового вечера. Я забываю Олю и то, что она рассказала.

Становится неважным все, кроме нее. Она шумно выдыхает и судорожно хватает меня за руки, пытаясь вырваться.

А я не могу ее отпустить, держу в объятиях и не могу поверить, что это реальность.

— Отпустите меня, — чувствую пронзительную боль в ноге и отпускаю ее, — она тут же разворачивается и спрашивает: — Что происходит?

— Да-да, конечно, — говорю уверенно. — Сделай вид, что ты меня не знаешь, что мы не знакомы, что ты от меня не уходила, — она смотрит на меня, как на дурака. Хлопает глазами, как безмозглая кукла и мотает головой.

— Я правда не понимаю.

— Яна, — протягиваю к ней руку, но она лишь отшатывается и вжимается в стену за спиной.

— Не трогайте меня, пожалуйста, — на мгновение мне кажется, что это действительно не она. Но я, блядь, не верю в такие совпадения!

— Двадцать пятое августа. Анапа. Мы снимали домик у одной и той же женщины, — я не улавливаю в ее глазах воспоминаний или узнавания, бешусь, но продолжаю: — я случайно облил тебя водой. Ты назвала меня дураком. Потом мы встретились на вечеринке и через два дня сняли общий домик у той же женщины, — она мотает головой и выдает:

— Вы меня с кем-то путаете.

— Да? — я зол и совсем неконтролирую себя.

Подхожу к ней ближе. Настолько близко, что никакая стена ей не помогает. Вижу, как она зажмуривается и пытается оттолкнуть меня, а я провожу рукой по изгибу шеи и говорю:

— Раз, два, три… три родинки. А здесь, — провожу рукой за ухом. — Небольшой шрам от ветрянки. Беленькая точечка, потому что ты не смогла удержаться в детстве и расчесала ее.

Я понимаю, что говорю полный бред, но когда вижу, что она распахивает глаза и смотрит на меня… со страхом. Я понимаю, что она узнала.