«Как же мне не хватает тебя… сегодня твой день рождения, чтобы избавиться от чувств переполняющих меня. Мне столькое хочется тебе сказать, но я не вижу смысла этого сказанного. Я люблю тебя и ненавижу одновременно, как в немецком языке есть слово Hassliebe по словарю оно переводится, «как чувство колеблющееся между любовью и ненавистью» именно это я испытываю к тебе, как и к каждому своему «сегодня». Сейчас осознаю гораздо больше и понимаю, чем год назад.

Пора прекратить писать тебе, тем более, что это самая последняя страница. Я не буду желать тебе удачи, его желают лишь тем, кого не любят. Я просто хочу сказать тебе: «спасибо». Спасибо, что был со мной так долго, был столько лет и в горе, и в радости, пусть даже на расстоянии, но был. Спасибо тебе за все уроки, которые ты преподал мне, я безумно благодарна тебе за них. За все. Спасибо».

Спустя пять месяцев

— Хочу познакомиться тебя со своим молодым человеком, — Сулиме показала на сероглазого парня, который сел рядом.

Он пришел и я сразу его узнала — Адама.

— Пора бы тебе уже выйти замуж и создать семью, — начала старую песню подруга вновь. Я закатила глаза.

— Ты знаешь мое отношение к браку, — ухмыльнулась от воспоминания. — Когда кидали букет невесты, я вышла покурить. Адам поперхнулся.

— Вы курите? — с нескрываемым удивлением спросил он. Я улыбнулась.

— Жвачка с ментолом.

— Но все же тебе нужно создать уже свою ячейко общества.

— Мне двадцать лет. Я хочу жить. Жить — по-настоящему, дышать полной грудью и по-настоящему, а не доживать и проживать свою жизнь. Из своих лет, я лишь семь лет и два месяца жила по-настоящему и немного проживала. Но теперь, я хочу действительно жить, не доживая и не пытаясь выжить, а действительно жить. Наслаждаясь каждым днем и радоваться новому дню, чтобы просыпаясь каждое утро и засыпая я думала, что жила именно ради этого дня.

— Эх, — вздыхает и смотрит в сторону и снова на меня. — Что же мне с тобой делать?

— Твой спутник наверное ожидает, что я скажу: любить, но я скажу: дай мне бутылку вина и шоколада с клубникой и, я свалю в свой писательский омут.

— Не перебарщивай с алкоголем.

— Я не перебарщиваю, многие великие люди искусства погружались в свою работу с допингом. Вот: Пикассо, и, вовсе писал свои картины находясь под кайфом, что заметно по его великим картинам. Интересно только, под каким кайфом нахожусь я, когда пишу свои книги и картины?

— Мне тоже интересно, но ты же левша генетически.

— И что? Как, это, играет какую-то роль? Хотя многие, кто видят процесс моей работы удивляются, что я пишу картины левой, а не правой рукой.

— Конечно это удивительно.

— Ладно голубки, я пойду. Не буду мешать вам, — вставая закашляла.

— Не забудь сходить сегодня! — Строго и настоятельно сказала подруга, смотря укоризненным взглядом, как мама.

— Так точно, мама Сулиме, — приложила руку ко лбу, как солдат. — Я немедленно схожу в аптеку за стрепсилс.

— Я тебе не в аптеку говорю неделю сходить, а к врачу.

— Нет времени, у меня, на твоего врача. Мои романы сами себя не напишут.

— У тебя их столько, что можно подумать, что в личной жизни у тебя полный шквал.

— Хотя в личной жизни есть множество поклонников, но никого из них не подпускаю близко. Лишь если нужны идеи, вдохновения для какого-нибудь романа или новой книги, подпускаю немного и, то временно. А как получу вдохновение прощаюсь на долго.

— Что, никого не подпускаете к себе близко? — спросил сероглазый.

— Дотронуться до души мало кому позволяю, но не впускаю в свой омут полностью. А дотронуться до тела — позволю эту роскошь лишь одному и ему же дам полностью дотронуться до души, чтобы погубить меня.

— Почему погубить?

— Потому что, в жизни каждого человека появляется человек, которому мы открываем полностью душу и даем дотронуться до нее, открыть двери закрытых дверей, которые закрывали на тысячу замков. И лишь одному человеку позволяем, но после его ухода наш мир превращается в руины и он губит нас.

— А какие люди вам нравятся? — с чего-то вдруг спросил Адам.

— Знаете, мне нравятся люди, которые живут одним днем: они не обещают тебе, что будут навсегда, не дают клятв, которые не смогут сдержать — они просто находятся рядом и ценят эти моменты, секунды, мгновения. Они лучшие романтики и лучше всех умеют любить, может, потому что знают, что эта любовь никогда не закончится? И после их ухода не будет так больно, потому что не было не сбывшихся обещаний и мечт. Вы оба знали, что так рано или поздно произойдет — ваши пути разойдутся. Но память об этом любви будет в ваших сердцах и пока вы будете помнить об этой любви — она будет жить вечность.

— Ты так востребовано говоришь и воодушевленно, не зря ты стала писателем.

— Знаешь, я тут заметила, что все люди с болью внутри уходят в искусство. С тяжелым прошлым, настоящим. И только боль способна породить неимоверное, великолепное и неповторимое. То, что будет нравится многим, то в чем каждый найдет частицу себя и свой покой… — замолчала, а после вздохнув продолжила. — Эх, я просто супер девушка и писательница, и фотограф, и стилист-визажист, имею кучу проектов, мыслей, идей, какая же я молодец!

— Сама себя не похвалишь никто не похвалит, — смеясь сказала она.

— Да, всегда так. Все могут похвалить, но так как похвалишь ты саму себя — не похвалит никто, — показала язык. — Все, я пойду, пока.

У дверей я встретилась взглядом с ним. Он стоял передо мной, его карие глаза жгли меня своим взглядом смотря словно через рентген.

— Привет, — сделав глубокий вдох, произнесла я.

— Ну привет, — поздоровался он. Смотря на него забылись все слова, сердце забилось быстрее обычного.

— Как ты? — спросил Ветер, вывив меня из мыслей.

— Хорошо, а ты?

— С твоими молитвами все хорошо. — я промолчала. — Ты же не любишь меня, — спросил он или сказал мне не было известно.

Весь мир вокруг меня будто бы остановился и все посетители, которые были в кафе, шум который был здесь не был слышен, словно остались лишь мы с ним — только я и он. Я наконец набралась мужества и перестала осматривать его округлившийся живот, который всегда меня радовал. Его живот был, как у беременной на шестом месяце — доказывало, что он плотно питается.

— Нет… — тихо произнесла я, после чего прочистила горло и сглотнула тяжелый ком, мешающий дышать. — Мхм, нет, я не любила тебя никогда. Я не любила тебя ни все эти годы, ни последние годы — мне просто было удобно общаться с тобой. А так, я тебя абсолютно никогда не любила! Я использовала тебя, пользовалась тобой, точно так же, как и ты мной, — на последних словах, начала жестикуляцию руками и пальцами. — Ты сам говорил, что жизнь — это игра и играть нужно красиво! Я никогда не любила тебя, не любила!!! Даже когда умоляла не уходить, просила не общаться с другими, переживала о твоем здоровье. Я не любила тебя — я просто жила ради тебя.

На последних словах из моих глаз потекли слезы, которые я всячески пыталась скрыть. Зубы начали болеть от сжатия при помощи которого я пыталась сдержать слезы и не показывать дрогнувшие губы. Руки начинают трястись, вены набухают так всегда, когда достаю из шкафа скелета, которого прячу, как можно дальше. Он просто берет и прижимает меня к себе, крепко обнимает, я слышу как бьется его сердце. Он прижимает меня с каждым разом все сильнее и сильней, боясь отпустить или что это сон. Мне самой кажется, что это все сон, а не реальность.

— Все будет хорошо, — начал шептать мне на ухо он, — как я всегда говорил: у каждой темной стороны есть и светлая сторона.

— Всегда так и бывает… — тихо ответила я.

— А чему ты научилась — за эти дни?

— Не важно, — отпрянула из его медвежьих объятий. — Это не имеет никакого значения… — сделала паузу. — Но научилась очень многому.