Любящая душа всегда нараспашку, а потому открыта для ударов тех, чьё сердце пребывает во мраке ненависти и зависти. Любящий видит в других любовь, завистливый — зависть, злодей — зло, грешный — грех, а ханжа, у которого бревна в обоих глазах, — соломинку у других выискивает. Низкие люди всегда стараются возвыситься над другими за счёт принижения чужих достоинств, грязные — выпачкать в своей грязи тех, кто светит. И все осуждают в других именно то, что есть в самом себе. Осудить легко, тут много ума не надо. Свои недостатки, которые мы видим в других, сразу бросаются в глаза. Вот увидеть в другом свет… на это уже нужна мудрость. Вспоминаю слова абхазского писателя и драматурга К. Ломиа: «В чужом глазу соринку заметят, а в своем бревна не увидят». Так было и у нас с тобой…

Сулиме пришла, потом напишу».

— Что у тебя есть покушать? — первое, что она сказала, как только я открыла дверь, и прошла на кухню. Без всякого стеснения она открыла холодильник в поисках еды. Сажусь за стол и наблюдаю за ней: бледно-розовый хиджаб покрывает её голову, скрывая каштановые кудри, и раскрывает милое овальное личико девушки. Её лицо озаряет улыбка — всегда, несмотря на боль, которую она перенесла в своей жизни. Огонёк в глазах давным-давно погас, но улыбаться всем ненастьям, поддержать и помочь она могла всегда. Мне искренне хотелось, чтобы огонёк в её глазах горел ярко и всегда, а не только при виде детей, еды и подарков, которые дарят ей или она.

— Тирамису? — она достаёт термос с покрытым сверху какао тирамису и смотрит на меня. — Купила или сделала?

— Сделала, но не думаю, что получилось.

— Почему? — открывает крышку и принюхивается. — По-моему получилось, выглядит хорошо.

— Лишь ты можешь решить, получилось или нет, по запаху, — смеюсь. Сулиме берёт ложку и пробует.

— М-м-м, — протягивает она, закрыв глаза, словно в наслаждении. — Вкусно.

— Да ладно? — встаю и беру ложку. — Ну-ка, дай попробую.

— Только немного, — отодвигая в сторону и пряча, говорит она. Вновь начинаю смеяться над подругой.

— Мне много и нельзя, — пожимаю плечами, — ты же знаешь, что мне аллергию даёт много сладкого.

— Давай ложку, — даю ей чайную ложку, и она черпает с тирамису немного, чтобы дать мне bпопробовать.

— Действительно вкусно.

— А я что говорила?

— Неплохо для первого раза. А я думала, что не получится.

— Тебе нужно чаще готовить сладости, и будет всё получаться.

— Да, знаю, просто готовить не для кого.

— Как это не для кого? — возмущённо смотрит Сулиме с полным ртом тирамису. Смотрю на термос — уже половина съедена, осталась одна нижняя полоска. — А я? Я из-за твоей вкусноты из города Моря в Серые улицы переехала, а ты, — надула губки и наигранно обиделась.

— Ути, — смеюсь, — моя сладкая. Ну не обижайся, а я тебе чичилаки сделаю.

— Правда? — в карих глазах загорелся огонёк.

— Правда, правда.

— А ты умеешь разве?

— Да, там практически нечего уметь. Готовится очень просто и легко, — пожимаю плечами.

— Тогда сегодня сделаешь? — это скорее был даже не вопрос, а утверждение.

— Хорошо.

«Накупила альбом для рисования, краски, кисточки и всё прочее, кроме мольберта. Взяла в ипотеку квартиру с большими окнами в центре. Всегда мечтала о доме с большими окнами, а получила квартиру (пока).

Делаю первые наброски на лист бумаги. Никогда не умела рисовать, но любила с самого детства. Изначально научить меня рисовать было некому, а записаться в художественную школу не было возможности. В школе больше всего ждала урока рисования, но моя оценка по этому предмету еле доходила до тройки. Я очень завидовала тем, кто рисует невероятно и потрясающе и при этом считает, что не умеет рисовать. Отложила карандаш в сторону на восемь лет, после взяла в классе десятом и рисовала медвежонка, вернее срисовала, приложив бумагу на изображение. После этого рисовала очень часто, но в основном когда хотелось душе. И прекратила это занятие вновь, уже на год. Сегодня исключение, ведь я беру карандаш в руки. Как надолго, я не знаю. Пытаюсь срисовать с готового рисунка, но удаётся не очень. Когда я рисую по придуманному сюжету в голове, получается совершенно не то, что я хотела нарисовать. Рисую, например, цветок, а получается нечто иное и далеко не похожее на цветок. Каждый раз рисует моя душа. Как это? Я сама не знаю. Просто беру в руки карандаш, прикладываю к бумаге и хочу нарисовать что-то одно, но мозг отключается, моей рукой словно руководит кто-то другой, рисуя вместо меня. Получаются какие-то непонятные мне рисунки, эскизы, похожие на людей, место или предмет — всегда по разному.

Нашла в тетради рецепты мороженого и картофельных крокетов. Сижу и жду теперь, когда сварится картошка, чтобы сделать из неё пюре и добавить сливки и яйцо с зеленью. Переехав в город Серых Улиц, очень часто начала готовить. Благо, Сулиме рядом — готовлю для неё и учу. Тесто для чикчака готово, сейчас буду месить его, раскатывать и вырезать формы. Ну, как формы, просто раскатаю, заверну в рулет и порежу на полоски. Добавлю их в кипящее масло до золотистой корочки и выложу на миску с покрытой салфеткой, чтобы высохли. А после нужно добавить растопленного мёда, и будет готов чикчай. Что-то уже несколько раз вместо «чикчака» чуть не написала «чичилак», хоть по значению это совершенно разные вещи, но по писанию довольно сильно похожи. Ладно, пойду готовить.

Удачи тебе, и не забывай кушать, был бы рядом, сама накормила…

Потом напишу,

Твоя Марика».

Сулиме отрывает от «муравейника» кусочек и кладёт в рот. Закрывает глаза в наслаждении и раскрывает их с невероятным сиянием.

— Боже, Марика! Как вкусно! — улыбаюсь вместо ответа, подвигаю тарелку ближе к ней и говорю, чтобы ела не стесняясь. Благодарит.

— Этот чикчак напоминает мне любовь, — удивляюсь, но не смею перебивать. Жду продолжения её речи и наливаю чай в стакан. — Знаешь почему? Потому что он как любовь — такой же сладкий, погружает тебя в себя с головой и растворяет в себе, как мёд растворяется в тесте. А потом заканчивается, оставляя после себя долгий вкус памяти на рецепторах об этой любви и горечи от сожаления, что закончился так скоро.

— Не беда, — улыбаюсь, — разница между чикчаком и любовью в том, что когда он закончится, можно сделать ещё, — подхожу к шкафу, где лежат ещё три тарелки со сладостью. — А у меня ещё есть готовые. Я тебе потом с собой дам, — улыбаюсь и смотрю на Сулиме, её глаза искрятся от радости, а у меня на душе стало теплее. Так приятно делать кому-то приятное.

«Нашла в Инстаграме страницу любимой компании, которая делает принты на толстовках и майках. Главная этой «компании» грузинка, и бизнес-аккаунт её посвящен Грузии. Заказала толстовки: белую и чёрную с индивидуальным принтом — лицо медвежонка, как в смайликах на айфоне, белое сердечко на чёрной толстовке и чёрное сердечко на белой толстовке. Заказала для тебя и меня. Представляю, как красиво бы мы смотрелись в этом.

В глубине души всё ещё продолжаю верить, что мы можем быть вместе, и как бы я не начинала новую жизнь — надежда умирает последней. Решила поехать в кафе на Бронницы, где ты работаешь. Сижу в машине и боюсь выйти. Страх окутал меня полностью, и сердце сбежало куда-то далеко. Изначально ехала навеселе, но чем ближе приближалась к месту назначения, тем больше появлялись сомнения. Но «я должна» — именно с этим лозунгом я всё-таки доехала до твоей работы. Хватило на то, чтобы выйти из машины и ни разу не оглянуться назад. Пройти вперёд. Дойти до дверей. И вот, нужно взяться за ручку, и я окажусь внутри. Ближе к тебе. Пусть ты даже уже не работаешь там (мне неизвестно даже это), но ты проработал там долгое время, а может и работаешь ещё. Я всё равно стану немного ближе к тебе, ведь побуду там, где был ты не так давно».